Мое простое счастье - Дейв Лаура. Страница 2

Я почесала Миле затылок. Она подняла голову и посмотрела на меня влюбленным взглядом.

– Кажется, пронесло, – заметила я.

И тут в замке повернулся ключ.

Ник пинком открыл дверь, стараясь удержать в руках термос, выпуск «Лос-Анджелес таймс» и мобильник. В надетой задом наперед бейсболке и неизменной рубашке с воротником на пуговицах он выглядел скорее на шестнадцать, чем на тридцать шесть. Другими словами, Ник выглядел как обычно, только очень изможденно: темные круги под глазами, на подбородке – четырехдневная щетина.

Ник указал на телефон, давая мне понять, что занят, потом сделал пальцем круговое движение – пора бы, мол, заканчивать разговор. Кем бы ни был его собеседник, намек он, похоже, понял, потому что уже через минуту Ник закрыл мобильник и подошел ко мне, как попало побросав вещи на кресло.

– Привет! Давно не виделись, – сказал Ник и поцеловал меня, положив одну руку мне на затылок.

– Привет-привет, – ответила я, не сразу давая ему отстраниться. Мы привыкли подолгу не видеться, но в последнее время нам приходилось особенно тяжко – моя колонка, фильм Ника… Его запах, его нежность стали в моей жизни скорее исключением, чем правилом.

Ник опустился на колени и почесал пушистые бока Милы, шепча ей на ухо:

– Привет, малышка…

Потом он сел рядом со мной на диван и закинул руки за голову. Вблизи Ник выглядел еще более измученным. Глаза у него покраснели и слезились от долгих съемок и контактных линз – он только недавно купил их на смену старым проверенным очкам в проволочной оправе, которые носил с тех пор, как я его знаю.

Я решила пока не говорить ему ни о линзах, ни о звонке из турагентства. В декабре мы собирались поехать в Лондон: Нику нужно было туда по работе. Я сняла крошечный домик в Баттерси, вполне нам по средствам, и уже предвкушала, как буду исследовать любимые уголки любимого города: ходить в театры, гулять по старинным блошиным рынкам, зависать в книжных магазинах – и даже близко не подойду к Тауэру. Турагент попросил внести оставшуюся сумму за дом, и я хотела выяснить, все ли идет по плану в королевстве вампиров и хватит ли у нас денег. Но это подождет.

– Что смотришь? – спросил Ник.

– Уже досмотрела. – В доказательство я выключила телевизор. – Просто фильм. «Римские каникулы»…

– А разве он у нас есть? Сто лет его не смотрел. Если честно, не понимаю, что все в нем находят.

Я никогда не рассказывала Нику о «Римских каникулах». Я вообще никому не рассказывала, кроме своей лучшей подруги Джордан. Ник бы решил, что я сошла с ума. Оно и понятно: я бы на его месте подумала то же самое.

– Как все прошло? – спросила я.

Ник потряс головой, словно говоря: «Даже рассказывать не хочется», но все-таки рассказал. В книжном магазине в Пасадене, где снимали кульминационную сцену, возникли неполадки с электричеством. Важно было, чтобы съемки прошли гладко, но увы…

Закончив рассказ, Ник прикрыл глаза и произнес:

– Ну что, Аннабель Адамс…

Я невольно рассмеялась. Ник не называл меня полным именем. Он звал меня Энни, а когда мы ссорились или он бывал особенно нежен – Адамс. Странно, если задуматься: Ник обращался ко мне Адамс только в наши лучшие и худшие минуты.

– Что, Николас Кэмпбелл? – шутливо ответила я.

Я дотронулась до его лица, и он склонил голову набок, зажав мою руку между щекой и плечом.

– Мне нужно с тобой кое о чем поговорить, – начал Ник. – Вообще-то, я давно собирался, но ты была в командировке, и потом я не знал, как тебе сказать…

– Хорошо…

На прошлой неделе, когда я была в Пунта-Кане, психолог в какой-то местной передаче советовал не смотреть в глаза мужчине, если он пытается сказать нечто важное. Мужчины воспринимают это как агрессию и сразу настраиваются на войну, а не на любовь. Странный совет. Но я ему последовала: прижала колени к груди, натянула на них пижамную куртку и отвела взгляд.

– Видишь ли, – продолжил Ник, – мой психотерапевт говорит, что нам лучше на время расстаться.

– С кем расстаться?

Да-да, именно это я и спросила, словно последняя идиотка: «С кем расстаться?» А сама-то я как думала? Но в тот момент мне казалось невероятным, что мы можем расстаться друг с другом.

– Она говорит, что мне нужно побыть одному – пожить какое-то время без тебя.

Я повернулась к нему. Есть слова, которые невозможно взять назад. Неужели он только что их произнес? Пять лет… мы прожили вместе пять лет… Разве после такого срока не принято объявлять о разрыве как-то по-другому? Разве обе стороны не должны быть хотя бы одеты?

– Почему? – спросила я.

– Она говорит, что я люблю тебя. А еще что я стараюсь тебя любить и слишком часто ставлю интересы других на первое место.

Я следила за выражением мордочки Милы. «Я чего-то не понимаю?» – безмолвно спросила я у нее.

Она тоже посмотрела на меня: «Кажется, пора немножко вздремнуть».

А Ник все продолжал говорить, но слова до моего сознания не доходили: в горле стоял комок, и я не могла слушать и одновременно пытаться его проглотить. Я обвела взглядом наш дом, который сама оформляла, обставляла и на девяносто пять процентов прибирала. Возможно, хозяйка из меня никудышная. Даже не возможно, а точно – слишком редко я бываю дома, доказательство чему – до сих пор не распакованный чемодан у дверей. Но если уж на то пошло, разве это не я вечно ставлю интересы других на первое место?

– Она говорит, что мне нужно разобраться, чего я на самом деле хочу.

«Она говорит», – все время повторял Ник. «Она говорит», – уже триста раз, если я не сбилась со счета. Возможно, он понимал, что иначе его слова звучали бы слишком жестоко. Это была моя первая ясная мысль. Вторая оказалась тягостнее: «Что я сделала не так? Почему он хочет от меня уйти?»

И тут Ник наконец-то сказал нечто похожее на правду.

– Возможно, – проговорил он гораздо тише, – есть еще кое-что.

По крайней мере, у него хватило мужества в этом признаться.

– Еще кое-что? – повторила я. – Может, уточнишь у своего психотерапевта, что именно?

Ник скорбно посмотрел на меня:

– Это жестоко.

Может, и жестоко, но, по-моему, он сам напросился. Его так называемая психотерапевт была не настоящим терапевтом, а скорее экстрасенсом или «консультантом по будущему», как значилось на ее голубой шелковистой визитке. Ник в жизни не интересовался ничем подобным, но кто-то из коллег порекомендовал ему к ней обратиться. Она выслушивала человека, рассказывала, что видит в его будущем, и помогала достичь этого или избежать. За, ни много ни мало, шестьсот пятьдесят долларов в час.

И тут я поняла, что именно Ник старательно пытается от меня скрыть.

– Кто она? – спросила я, хотя сама уже догадывалась кто. Мишель Брайант, бывшая девушка Ника. Они оба учились в Университете Брауна, все четыре года встречались, а на старших курсах жили вместе. После выпуска они еще два года снимали вдвоем живописный дом в Бруклине. Мишель работала детским нейрохирургом в Университете Калифорнии в Сан-Франциско, а потом, как будто «нейрохирург» звучало недостаточно эффектно, стала специальным консультантом ФБР, изучающим особенности мозговой активности у склонных к агрессии детей. Кстати, я уже упоминала, что Мишель умопомрачительно красива? Разве могла я винить Ника в том, что он до сих пор хочет с ней встречаться? Да я сама хотела бы с ней встречаться!

– Мишель? – сказала я скорее утвердительно, чем вопросительно.

– Нет! Я же говорил: тут тебе бояться нечего.

На секунду Ник позабыл о своей скорби и с довольным видом посмотрел на меня. Как будто мне легче от того, что он уходит не к женщине, которая вызывала у меня подозрения, а к кому-то другому…

– Это кто-то из съемочной группы «Непокоренного»?

Так назывался фильм Ника – в честь одноименного стихотворения Уильяма Эрнеста Хенли, которое мы вставили в рамку и повесили рядом с холодильником вместе с другими любимыми стихами. Обычно мне нравилось это название, но только не сейчас…