Незавершенная месть. Среди безумия - Уинспир Жаклин. Страница 52

– Вы были счастливой семьей, – сказала Мейси, побуждая Вебба рассказывать дальше.

– Да, верно. А потом все изменилось, и в этом виноват я один. Знаете, мисс Доббс, дети ведь бывают очень жестоки. Получают удовольствие, мучая других. Один мальчик подслушал, что мы дома говорим по-голландски, и стал меня третировать. Не понимаю и никогда не понимал, за что. Может, за то, что я читал лучше его. Так вот, постепенно этому мальчику удалось настроить против меня весь класс, вообще всех. Я стал козлом отпущения. Со мной не хотели играть, разговаривать. Меня травили.

– Вашей сестре тоже доставалось?

– Анна была очень красивая, поэтому ее особо не трогали. Она пыталась защищать меня, но, как только ей исполнилось двенадцать лет, ее забрали домой – помогать в пекарне. А потом я сошелся с ним – с Альфредом Сандермиром.

– И он предложил вам дружбу – но не за просто так?

– Да. Я стал его вассалом, оруженосцем. А вскоре – и подельником.

– И детские проказы постепенно превращались в преступления, да?

Вебб кивнул, подался вперед, уронил лоб в ладони.

– Как переживал отец! Чего только не делал, пытаясь вытащить меня, заставить сойти с плохой дорожки. О, тогда я был не тот, что нынче. Я упорствовал в своем неправильном выборе. Мне хотелось что-то значить, и Альфред создавал эту иллюзию. Иллюзию того, что у меня есть друг.

– А потом вас сцапали.

– Да. – Вебб выпрямился. Щеки его были мокры от слез. Он снял шляпу, запустил пальцы в густую шевелюру. – Мы совершили преступление, ограбили дом. Альфред уже был опытным вором, но не ожидал, что в доме окажутся собаки. Так мы и попались.

– И вам пришлось отдуваться за двоих.

– Конечно. Вы же знаете, кто такой отец Альфреда. У него имя, связи, к нему в поместье судьи поохотиться ездили. Альфреда выпустили, не успев посадить. Раз-два – и готово. – Вебб щелкнул пальцами.

– А вас отправили в исправительную школу.

– Да. – Он вытер слезы ладонью. – Отец приезжал во все дни, когда были разрешены посещения. Привозил мне книги, и старую мою скрипку привез. Правда, скрипку оставить не позволили, пришлось ее забрать. Как ему было горько! Он стыдился, что у него такой сын, но все равно навещал меня. Отец считал себя виноватым в моем падении.

– Когда вас призвали в армию?

Вебб фыркнул, попытался взять себя в руки.

– Приехали люди в форме. Вывели мальчишек соответствующего возраста. Я был высок и крепок для своих лет. Мы ведь работали на стройке и в саду – отсюда и мускулы. Я вполне тянул на девятнадцатилетнего, а им только того и надо было – найти ребят, которые пройдут медкомиссию и будут признаны годными к строевой службе. – Он глубоко вдохнул и выдохнул, почти не разжимая губ. – Мне сказали, что я могу искупить свою вину, что личное дело будет уничтожено. Я подписал нужные бумаги и отправился на фронт. Свой четырнадцатый день рождения я встретил уже во Франции, в окопе. Стал солдатом действующей армии. И рядом со мной были мои ровесники. Кто-то из них пошел воевать вместе с отцом, кто-то хотел вырваться из дома, а кто-то, подобно мне, таким способом освободился из исправительного заведения.

– Да, я знаю.

– На войне я видел страшное.

Мейси молчала.

– Я видел то, что не дай мне бог больше никогда увидеть.

Мейси выдержала паузу, наконец заговорила:

– А потом вас записали в число погибших.

– Я об этом не знал до отправки домой. Неподалеку от меня разорвался снаряд, я угодил в воронку. Вокруг были мои товарищи – мертвые, разорванные на куски. По мне лазали крысы. Я боялся поднять голову, шевельнуться. Я лежал и плакал – только это мне и оставалось. Когда я открыл глаза, то увидел не небесный свод, как до того, а пятерых мордастых фрицев со штыками наготове. Один из них сказал: «Да он же пацан! Гляньте, они заставляют воевать мальчишек – небось потому, что мужчины закончились». – Вебб взглянул на Мейси. – Я знаю немецкий и французский, так что я понял слова того фрица. Меня взяли в плен. Я был уверен, что меня убьют, поэтому оставил в воронке солдатский жетон. Чтобы отец с матерью знали, где я погиб. Я так рассуждал: что трупа нет – это обычное дело, ребят сплошь и рядом разрывает на куски. А жетон покажет, что я тоже мертв, как и мои товарищи.

– Понимаю.

– Но после войны меня освободили и отправили на родину. Потом была объявлена демобилизация. Я мечтал только об одном – попасть домой. – Он хотел сделать вдох, но получился сдавленный крик. Казалось, Вебб вот-вот забьется в истерике. – С вокзала я шел пешком, в деревню попал до рассвета. Все еще спали. Я вернулся мужчиной, а не мальчиком. Но хотя война наложила отпечаток на мое лицо, годами я был еще пацан. Я гордился собой. Думал, что теперь я чист перед законом и перед людьми. Могу заводить дружбу, могу послать подальше Сандермира. А главное – могу с полным правом обнять отца. Мне только этого и хотелось – спокойно жить с отцом, мамой и сестрой.

Некоторое время оба молчали, затем Вебб заговорил срывающимся голосом:

– Я шел по улице. Вот по этой самой улице. Никакого памятника тогда тут не было, никакого списка погибших. Почти все мои обидчики сгинули. Выжившие были искалечены – кто без руки, кто в инвалидной коляске, кто весь в уродливых шрамах. – Вебб поежился. – И вот я добрался до этого места. Думал, сейчас побегу по дорожке, весь дом перебужу, меня ведь не ждут, то-то обрадуются. А тут – пусто. Пепелище. Скорлупка сгоревшего дома. Я как увидел – впал в столбняк. Даже дышать не мог. Потом взял себя в руки и решил пойти к Филлис, подруге моей сестры. Прятался в лесу возле ее дома. Понимаете, я не мог выйти, не мог ни с кем заговорить. Я бы даже «доброе утро» в адрес ее отца не выдавил. Дождался, пока все разойдутся по делам. Наконец вышла Филлис в медсестринской форме, двинулась к усадьбе. Я ее окликнул. – Вебб горько усмехнулся. – Она приняла меня за привидение.

– И все вам рассказала.

– Да, все. И назвала виновных. Я понял, что никогда их не прощу.

– Как вы познакомились с Бьюлой?

– Я попросил Филлис никому не говорить про меня. И бросился бежать. Бежал куда глаза глядят – в шинели, с вещмешком на плече. Выдохся, упал. Поднялся, поплелся через лес. Опять упал и сознание потерял. Не помню, не знаю, сколько дней и ночей провел в беспамятстве. Когда я наконец очнулся, пахло бульоном и дымом. Я лежал на поляне, на вершине холма. Было лето девятнадцатого года, цыгане приехали собирать яблоки и хмель.

– И Бьюла вас усыновила.

– Ее родной сын, мой ровесник, умер в младенчестве. Вот я и стал ей приемным сыном. Я этому только радовался. У меня ведь никого не осталось. И ничего не осталось – только желание заставить этих за все заплатить. – Вебб повернулся к Мейси. – Видите, я понимаю, что такое месть. А еще я понимаю вот что: если они этого хотели – мести, – то работа не закончена, я-то жив. Пим ван Маартен жив и жаждет получить то, что ему причитается, от этих, – Вебб махнул в сторону деревни, – и от Альфреда Сандермира. Если бы не Сандермир, мои родители и сестра были бы со мной.

– Знаю. И вы с тех пор преследуете геронсдинцев ежегодными поджогами в ночь гибели ваших родных.

– Я сам от себя не ожидал. Мне казалось, я любого из них голыми руками задушить способен. Задушить, сжечь, замучить. Чтобы то же самое почувствовали, что мои родители и Анна. Но, наверное, я слишком много смертей видел во Франции. Меня хватает только на то, чтобы их пугать. От моей ненависти страдают камень и дерево – но не плоть.

Повисла пауза, которую нарушила Мейси:

– Ваше искусство игры на скрипке поражает воображение. Ваш отец гордился бы вами. Вы его достойный наследник. Да вы и похожи на отца, только цвет волос другой.

Вебб улыбнулся:

– Да, он бы гордился. И я действительно похож на отца, хотя в плане душевных качеств мне до него далеко. Он бы сумел простить всех этих.

Мейси выдержала еще паузу.

– Как вы узнали, что скрипка – у преподобного Стэплса?

– Просто повезло. Бьюла отправилась продавать цветы и взяла меня с собой. Викарий открыл дверь, и я заметил скрипку. Она лежала на столе. Так что я вернулся за ней ночью, забрал вещь, которая была моей по праву. Уроки Сандермира не прошли даром – я кое-что запомнил, например как попасть в запертый дом. Это оказалось нетрудно – Стэплсы оставили открытыми двери в сад.