За полшага до счастья - Ледиг Аньес. Страница 21
– Сейчас же прекрати пялиться, – прервала Жюли его размышления.
– На что пялиться?
– На мою грудь!
– Я не пялюсь на твою грудь.
– Врун!
– Ну ладно, согласен. Но я ведь не делаю ничего дурного. И хорошего тоже…
– Ну да, верно… Одеяло, звездная ночь, я во власти доктора, который говорит, что любит щупать пациенток… А теперь ты пялишься на мою грудь… Есть от чего забеспокоиться…
– Я хорошо воспитан. И не прикоснусь к тебе. Но если ты настаиваешь, я сделаю над собой усилие.
– Даже не мечтай! – возразила Жюли. – Ты умеешь разговаривать с девушками, это неоспоримо. Сделать усилие, если я так уж прошу! Так я тебе и поверила! Хотя мужчинам не надо прилагать особых усилий, чтобы прикоснуться к девушке.
– У меня иное представление о любви.
– У меня тоже.
– Значит, мы заодно, – сделал он заключение.
– Значит, ты можешь прекратить пялиться на мою грудь!
– Я бы мог, верно. Но я не делаю ничего дурного, а это восстанавливает мои силы.
– Может, ты и потрогать хочешь? – шутя предложила Жюли.
– Нет, слишком опасно!
– Это не гранаты!
– Все равно.
– Ты что, страдаешь от отсутствия женщин?
– Да нет, возможности всегда есть, – горько признался он.
– Но Ирэн не стало совсем недавно.
– Мы давно не спали вместе.
– А разве это не основа семьи?
– Если семья уравновешенная, то да… Ирэн была больна. Глубочайшая депрессия. Она не переносила, когда к ней прикасались. Патологически не принимала собственного тела. Я все равно говорил ей, что она красивая, что она мне нравится. Но она себя не выносила.
– И ты это терпел?
– У меня не было выбора. Я ее любил. Ради любви многое можно вынести.
– За что ты любил ее?
– Разве любовь можно объяснить? Вот так новость!
– Нет, но тебе могла надоесть семейная жизнь, которая таковой не является.
– Все как-то тянулось… Не мог же я ее бросить.
– Но теперь тебе этого не хватает.
– Я и сам не знаю.
– А я знаю. Иначе ты не пялился бы на мою грудь и не пускал бы слюни, как лев на кусок мяса.
Жером демонстративно провел по подбородку тыльной стороной ладони, чтобы проверить.
– Я не пускаю слюни!
– Пускаешь! – Она показала пальцем на уголок его рта.
– И не надо думать, что все мужики перевозбужденные самцы. Это совсем не так.
– Ты уверен? Что-то я сомневаюсь. Почему твоя жена так страдала?
– Я всегда очень плохо понимал ее. Наверное, потому и любил. А она позволяла мне играть роль спасителя.
– И все было в порядке, – безучастно заметила Жюли.
– Почему, как ты думаешь, мне плохо, почему хочется бежать, постараться забыть все? Я чувствую себя виноватым в том, что мое присутствие не слишком ей помогло.
– Ты не виновен в ее смерти. «Помоги себе сам, и Бог поможет тебе». Ты можешь протянуть руку кому-то, но ты не можешь вытащить его из ямы, если он не ухватится за протянутую тобой руку. Разве что сам упадешь, а это не решит проблему. Вы окажетесь на дне ямы: вдвоем, но все же на дне.
Несколько минут Жером молчал. Он обдумывал то, что только что услышал от этой девчонки в потертых джинсах, которую считал задержавшимся в развитии подростком. Именно этот образ он нашел, чтобы подбодрить свою заместительницу. А теперь делает вид, будто верит, что их с Ирэн это не касается. А с чего бы это их не касалось?
Наступила темнота. Жером включил прожекторы на носу катера. Береговых огней больше не было видно. Только вдали мерцал маяк. Жером отошел подальше, чтобы его мощный свет не слепил его, заглушил мотор и погасил прожекторы. Жюли вздрогнула. От внезапной тьмы и почти полной тишины, нарушаемой лишь плеском волн возле корпуса катера, у нее кровь застыла в жилах.
– Ты уверен, что нам ничего не угрожает? – едва слышно спросила она, подойдя к Жерому.
– Меньше, чем в автомобиле на трассе. Что ты хочешь, чтобы с нами случилось? Чтобы Моби Дик подплыл под наш катер?
– Не знаю. Просто мне страшно.
– Иди сюда. – Он обнял ее. – Так ведь лучше?
Они долго стояли обнявшись, не зная, кто кого успокаивает. Жерому казалось, что его обволокло какое-то тепло, проникающее внутрь. У него мало опыта в столь сильных ощущениях. В нем поднималось какое-то забытое чувство, быть может испытанное некогда в объятиях матери. И Жером тихонько заплакал…
– Ты что, несколько луковиц с собой притащил? – серьезным тоном поинтересовалась Жюли.
– Сама ты чертова луковица! – засмеялся сквозь слезы Жером. – Видишь, я был прав! Ты заставляешь людей плакать.
– Я заставляю плакать только тебя, прекрати обобщать. Да и вообще, я ни при чем. Мне страшно, ты меня обнимаешь и сам же еще плачешь. Можешь мне объяснить, в чем я виновата?
– Ты не виновата. А я козел.
– Так вот почему ты плачешь? Для тебя это неожиданное открытие? Конечно, обидно заметить за собой такое.
– Могла хотя бы ответить: «Да нет, ты вовсе не козел», это бы меня утешило.
– Не люблю врать. Когда я села в машину, то сразу почувствовала, что ты принимаешь меня за скверную девчонку. И так было всю дорогу и все первые дни. Поэтому да, ты козел, раз мог так подумать.
– Это правда, мне нет прощения. Как ты думаешь, могу ли я раскаяться?
– Конечно. Но при определенных условиях.
– Могу я сделать тебе сюрприз?
– Попробуй.
Жером ушел в кабину, оставив Жюли в одиночестве на палубе. В почти кромешной тьме. Она снова вздрогнула. Моби Дик! Жером пытался протиснуться в узкую дверь, держа под мышками два матраса. Бросив их на палубу, он отправился за одеялом.
– А, наконец-то! – воскликнула Жюли. – Вот мы и приблизились к заветной сцене с одеялом!
– Надеюсь, ты окажешься более восприимчивой, чем Ирэн! Мне пора избавиться от ужасной фрустрации, мучащей меня долгие годы.
– Вот теперь мне по-настоящему страшно… Ты о чем?
– О звездах!
– О каких звездах?..
– Ложись, – приказал он, подпихнув ее к матрасу.
Жюли повиновалась, не особенно понимая, что ее ждет. В любом случае бежать ей некуда. Даже если бы она умела плавать, вокруг царила ужасающая тьма. Лежа на спине, она видела, как Жером снова ушел в кабину и вернулся оттуда с толстыми свитерами и двумя пахнущими сыростью и йодом подушками. Протянув Жюли свитер поменьше, он велел ей надеть его, улегся рядом на матрас и натянул на обоих одеяло.
– Теперь на целых пятнадцать минут закроем глаза, – сказал он.
– Это и есть твой сюрприз?
– Сюрприз будет потом. А сейчас надо, чтобы у нас в мозгу наступила темнота.
– Не смеши меня, и так темнее некуда. Я чувствую себя свечкой в заднице.
– До чего же ты утонченная, Жюли!
– Я хочу возвыситься до уровня твоей вселенной.
– Тогда считай, что я дырка в заднице!
– Я говорю о твоей работе, о медицинской вселенной.
– Ладно, молчи и наслаждайся моментом. Только глаза не открывай.
Так они пролежали с добрых полчаса. Жюли, нетерпеливая, точно девчушка возле рождественской елки, много раз спрашивала, нельзя ли ей открыть глаза. И много раз Жером, наслаждаясь возможностью еще помариновать ее, отвечал, что спешить им некуда.
Ладно…
А потом Жюли наконец получила дозволение открыть глаза, при условии смотреть только на небо и никуда больше. Она возразила, что повсюду кромешная тьма, но Жером напомнил ей, что глаза привыкают и что единственная возможность проникнуть в глубины мирозданья – это смотреть прямо на звезды.
Веки надо было раскрывать осторожно, как бы медленно раздвигая театральный занавес в абсолютно темном зале. И тогда попадаешь в третье измерение. Или в четвертое. Длина, ширина, глубина – и душевный покой.
Зрелище оказалось великолепным, количество звезд – завораживающим. Жюли еще никогда не видела столько. Большие, маленькие, более или менее яркие, разноцветные. Она могла различить, что какие-то находятся ближе, а какие-то дальше. Теперь она была не на палубе болтающегося в Атлантике катера, а в центре мирозданья. Никогда еще ей не приходилось наблюдать за звездами при таких обстоятельствах. Какой чудесный сюрприз…