Соловей для черного принца (СИ) - Левина Екатерина. Страница 2

Тут Мэг опять делала очередную паузу и промокала глаза фартуком.

— Но его ужасный отец, этот граф Китчестер был против нашей леди. Оурунсби были хоть и знатных кровей, но обедневшими, и не представляли для него интереса. Старик устроил сыну настоящую пытку. Кричал, грозился лишить наследства и запереть в подземелье. Но ваш отец все стерпел. Я помню, какой он был бледный. Ведь, я тайком передавала ему письма от вашей матери. Она тоже не находила себе места от отчаяния. Но ей, по крайней мере, было с кем поделиться, а мистер Эдвард был один-одинешенек.

— А дальше что было? Как они нашли выход?

— Так же как и все влюбленные — решили бежать в Гретна Грин. А этот чертовый старикан, — Мэг не стеснялась говорить при мне такие словечки, но я только посмеивалась над этим, — как только узнал о побеге, отправился в погоню. Говорят, загнал десять лошадей до смерти, но наших голубков не догнал. Видно, судьба их хранила.

— И они сразу же после венчания приехали сюда, в Филдмор?

— Нет, что вы, мисс Роби. Эти двое отправились в родные края, надеясь все же получить родительское благословение. Но граф приказал молодым убираться с глаз долой… и лишил мистера Эдварда наследства, объявив, что отказывается от него, что нет, и не будет впредь у него сына. Вот так то. Не по христианским законам живут эти Китчестеры.

— А что в Оурунсби?

— А что там? Лорд Оурунсби против воли графа не решился пойти. Тем более, у них была еще одна, старшая, дочь, которую тоже надо было пристроить.

— И что же сделали родители? Они же не могли позволить разрастись скандалу.

— Конечно нет. Но тут сделала доброе дело сестра мисс Каталины.

Тетушка в те далекие времена была мне почти посторонней. Она и моя мать совершенно не походили друг на друга. Мать была стройной женщиной с чертами лица, словно высеченными из мрамора. Она была постоянно озабочена состоянием своего мужа и не обращала внимания на окружавших ее людей. Тетя Гризельда, в отличие от матери, так и не вышла замуж. Она говорила о себе, что не способна любить, так как считала себя практичным и рациональным человеком, жившим по велению разума, а не минутной слабости. Тетя была полной и высокой. На ее румяном лице пронзительно сверкали глаза, и когда она смеялась, их почти не было видно. А смеялась тетя довольно громко, что не нравилось матушке и «весьма болезненно отражалось» на ее нервах.

— Мисс Гризельде, как старшей дочери, по завещанию достался небольшой домик от какой-то дальней родственницы. Эта родственница, как раз вовремя почила…ой, ну вы понимаете, что я имею в виду… чтобы в этот дом могли въехать наши голубки.

— Получается, тетя Гризельда была так добра, что отдала свое наследство матушке?

— Каждый чем-то жертвует во имя других, моя маленькая мисс Роби, — отмахнулась кухарка. — Вы еще слишком малы, чтобы понять это. А теперь марш отсюда, мне надо готовить к обеду. А то отвлекаете меня тут.

После я обычно забиралась на чердак, где среди сундуков с вещами дальней родственницы, так вовремя почившей, и развешенных под крышей веников чилиги, размышляла о нашей жизни в Литтл-Хаусе, о древнем замке, о жутком графе Китчестере и еще мечтала когда-нибудь, хоть одним глазком, заглянуть в таинственное подземелье.

24 декабря было как никогда холодно. Накануне вечером ждали снежной бури, и Мэг радовалась, что на Рождество на улице будет девственно чистый снег. А значит, мы сможем выйти в сад и вылепить настоящую снежную бабу, а не как на прошлое рождество — месиво из грязного талого снега. Она даже припасла самую лучшую морковь, чтобы снежная баба могла пощеголять большим оранжевым носом.

Помню, в то утро я лежала в холодной постели и смотрела на серую морось за окном. Никакой бури не было, и чистый снег не выпал. Можно было никуда не торопиться. Но потом я резко соскочила на студеный пол. Мы не держали ковров и обходились небольшими плетеными из обрезков ткани ковриками. Босыми ногами я прошлепала до одного из ковриков и пододвинула его к комоду, чтобы одеваться было хоть немного теплее.

Дело в том, что отец с матерью с утра должны были отправиться в лес за рождественской елью. Обычно отец ходил один и на санях привозил небольшую елку. А потом, когда она оттает, и терпкий елочный дух распространится на всю гостиную, мы с отцом устанавливали ее в деревянную кадку, наполненную песком и опилками. Затем начиналось таинство украшения. Ни мать, ни отец не включали меня в этот процесс. Но мне было все равно. Мне больше нравилось сидеть в глубоком потертом кресле, взяв в руки срезанные веточки, и, вдыхая хвойный аромат, наблюдать за родителями… Это были самые счастливые для меня часы.

В тот момент, когда я наспех одевшись, вбежала в гостиную, чтобы как всегда принять участие в установке ели, я не подозревала, что этот день будет одним из самых кошмарных в моей жизни. Гостиная пустовала. Видимо, родители еще не вернулись. Я не слишком волновалась, но на всякий случай, осмотрела весь дом, и убедилась в отсутствии саней в садовом флигеле.

Какие могут быть страхи накануне рождения Христа, когда все живое на земле ликует? Так и мое сердце пело в преддверии праздника.

Я решила заняться упаковкой подарков. Вынув из потайного шкафчика в комоде свертки, я разложила их на кровати. Всего несколько подарков. У меня не было друзей в Филдморе. Как бы к нам по-доброму не относились, все же нас сторонились, так как мы были чужие и не такие привычные, как жители деревни. Да и родители не горели желанием их в этом переубеждать. Сомневаюсь, что они вообще замечали, что нас сторонятся.

Но меня не только сторонились, но и открыто насмехались надо мной. Нередко, когда я одна шла по улице, мальчишки обзывали меня, а девочки смеялись. Тогда я не понимала почему. Эти смешки сильно задевали меня, так что со временем я вообще редко стала выходить на улицу и гуляла больше в саду или сидела дома на чердаке с очередной книгой.

Потом, конечно, я все поняла. Большинство деревенских детей, видели за свою жизнь всего две или три книги. Да и те — религиозного содержания в воскресной школе, где с детьми занималась немолодая уже мисс Пидл, сестра местного викария. Я же пыталась увлечь их рассказами о книгах, приобщить к этому загадочному и необычному миру. Я рассказывала им о путешествиях Симбада, о сказочнице Шахерезаде, о мифах древней Эллады, полных чудес, о сражениях могучих викингов и о многом другом, что казалось мне удивительным, и чем хотелось поделиться. Но теперь я понимаю, что все эти рассказы послужили поводом думать, что я сильно «не в себе» и страдаю слабоумием.

Первым из подарков я взяла тот, что был предназначен для мисс Элли. Я тепло улыбнулась, вспоминая ее. Мисс Элли была дряхлой старушкой. Еще до моего рождения ее наняли за небольшую плату убираться в Литтл-Хаусе. Со временем мисс Элли стала неотъемлемой частью нашей маленькой семьи. Сама она не имела ни детей, ни близких, и потому считала за счастье находиться рядом с нами и старалась во всем потакать нам. На рождество я вышила ей шелковые носовые платочки. На белом фоне шла простая надпись голубыми нитками «С любовью, на память от Роб». Я перевязала их ленточкой и отложила в сторону.

Для такой умелицы в кулинарном деле как Мэг я решила подарить необычный нож. Его я увидела у кузнеца Брукса, когда ходила к нему по поручению отца. Нож имел узкое и очень тонкое стальное лезвие с искусно нанесенным на него узором из переплетенных листьев. И что было необычным — нож складывался. С этим подарком у меня было больше всего хлопот. Во-первых, на него ушли почти все мои сбережения. И, если матушка спросит о них, мне придется соврать. А во-вторых, мистер Брукс упорно не хотел продавать нож «сопливой девчонке». Пришлось посвящать в это дело мисс Элли.

Легче всего мне достались подарки для матушки и отца. Их я нашла недели три назад на ярмарке подержанных товаров. Это было просто чудом.

В тот день я пошла вместе с Мэг на ярмарку. Мы почти не останавливались, бросая только мимолетные взгляды на товар. Мэг испекла булочки с корицей, и мы несли их к шатру, где разливали чай. И тут я увидела их. Они лежали на вылинявшей скатерти центрального прилавка. Рядом с ними громоздилась чугунная ступка. И я обрадовалась, что хозяевам не пришло в голову использовать их как подставку для тяжелого пестика. Это были книги. Целых две новеньких книги. Их обложки еще сверкали на солнце бархатистым ворсом, а страницы еще хранили непередаваемое книжное шуршание. Как они оказались здесь в этой глуши?! Единственные книги, которые я видела здесь, находились в нашей скромной библиотеке дома. Но они были уже все старые и потрепанные.