Соловей для черного принца (СИ) - Левина Екатерина. Страница 7

Она замолкала, выжидающе посматривая на человека с высоты своего роста. Тому ничего не оставалось, как проникнуться сочувствием и пониманием к девочке, стремившейся к знаниям.

Естественно, полностью разговор об этом происшествии не прекратился. Некоторые до сих пор с шуткой вспоминают о нем, но сейчас мне уже не так обидно, как в былые времена.

А после этого случая мы решили, что в конце лета я поеду в одну из самых привилегированных, по словам тети, школ для юных особ из благородных семей. В Даремской Академии при аббатстве Святого Эрика мне предстояло учиться четыре года и приезжать к тетушке только на каникулы. Мое образование было сильно запущенным, так как я не имела гувернантки. А недалекая мисс Пидл из воскресной школы Филдмора признавала в качестве науки только теологию, а учебниками — катехизис и библию. Благодаря стараниям матушки, я научилась читать и в основном все знания получала из тех книг, которые находила в библиотеке родителей. Поэтому, все лето я должна была обучаться вместе с деревенскими детьми, чтобы немного подготовиться к Академии.

ГЛАВА 3

Школой назывался ветхий домик, располагавшийся на главной улице между домом почтаря и больницей. Он долгое время пустовал, пока комитет не выделил его для обучения детей. Из-за полусгнивших стен и пола, щелей в крыше, сквозь которые текли целые ручьи, когда шел дождь, в доме было холодно и сыро даже летом.

— В учебном заведении должно быть свежо, — говорила миссис Додд при звуках насморка и чихания. — Ваша голова всегда должна быть ясной, чтобы правильно и с пользой воспринимать полученные знания. А в теплой душной комнате вы взопреете, ваш маленький мозг отключится, и часы, проведенные с миссис Тернер, окажутся для вас бесполезными.

И чем теплее было на улице, тем холоднее было в доме. Кутаясь в теплые платки, мы собирались за большим столом, во главе которого сидела учительница миссис Элизабет Тернер. Книги были в единственном экземпляре, поэтому мы делились на две группы. Пока одна группа занималась с учительницей, вторая — делала самостоятельно задания по другому предмету.

Ближе к обеду миссис Тернер, словно по волшебству, доставала из-под стола флягу с чаем. Мы вынимали из шкафа свои кружки и подходили к ней, чтобы налить сладкого чая. За флягой всегда появлялась корзинка с печеньем, которое исчезало в один миг. После чаепития мы шли на улицу в цветущий садик, где стояла истертая скамья и вокруг нее кривоногие стулья. Там проводили полчаса, обсуждая прочитанное. За это время мы успевали согреться и с новыми силами возвращались в дом, чтобы доделать задания.

Но бывали дни, когда во главе стола рядом с учительницей восседала сама миссис Додд. Пару раз в неделю она проводила инспекцию в школе, с целью выяснить степень полезности полученных нами знаний и правильность методов обучения. Тогда приходилось отказываться от распития горячего чая, и с утра до обеда зябнуть от холода и ледяного взгляда инспекторши.

— Бедные вы мои цыплятки, — кудахтала Финифет, когда я прибегала домой. — Совсем окочуритесь с вашим образованием. Небось, уже все мозги отсырели, мисс Роб! Ну бог с ними с мозгами! Для семейной жизни мозги не главное.

Нас было девять детей. Почти всех я знала, так как они были из Гарден-Роуз. Самыми старшими были братья Бредли, Дэвид и Фред. Им уже исполнилось пятнадцать. Оба были долговязыми, с зачесанными за уши волосами, что придавало им серьезный вид. Но ни о какой серьезности и речи быть не могло. Они были большими шутниками, и вся деревня страдала от их проделок. Обычно их наказывали тем, что заставляли вывозить навоз из того самого злополучного хлева. Навоз был главной темой их шуток и надо мной.

— Эй, Найтингейл! А мы не знали, что соловьи любят чистить свои перышки в коровьих лепешках, — усмехался один из братьев, когда миссис Тернер выходила из комнаты.

— Наша Марта ждет, когда ты придешь доить ее. Копыта уже наточила, — вторил другой. И оба заливались от смеха.

Мне было обидно и досадно, но я молчала, уткнувшись в книгу. Не хватало еще тете Гризельде краснеть за меня, если я ввяжусь в скандал с этими гадкими мальчишками.

Третьим мальчиком был Рэй Готлиб. Он, как и подобает сыну кузнеца, был крупным и плотным, с широкими грубыми ладонями. Он всегда находился в компании других ребят, хотя сам говорил и улыбался редко. Светло-голубые глаза мальчика часто глядели в пол или исподлобья, но никогда не прямо на собеседника. Несомненно, его родители, в особенности отец, неодобрительно относились к излишней учености сына, который вместо молота и клещей чаще держал в руках книгу и перо. Но совместные усилия тети Гризельды и миссис Додд (наверняка, единственная область, в которой они полностью поддерживали друг друга) убедили их в необходимости хотя бы общего образования.

Я знала также и Николса Ливингтона, сына деревенского доктора. Он был высоким и худым, с приятной улыбкой на веснушчатом лице. Рыжие волосы его были постоянно взлохмачены, и мальчик расчесывал их пятерней. Он сидел по левую сторону от меня и часто списывал.

Последний мальчик, как и его сестра, были не из Гарден-Роуз, и я познакомилась с ними только в школе. Била и Грейс Стоун привозили из Китчестера. Их отец был потомственным привратником в замке, а мать помогала на кухне. Дети гордились своей близостью к замку и ставили себя выше других учеников, что проявлялось в некоторой грубости. Оправданием такого поведения им служила фраза: «Мы живем в Китчестере, а вы нет!». И даже братья Бредли терялись и благоговейно замирали, услышав заветное «Китчестер».

Для многих взрослых, не то, что детей, графский замок был местом почти нереальным. Еще с давних времен строгий запрет не позволял простолюдинам с окрестных деревень приближаться к замку. Любопытных ждало жестокое наказание. Их привязывали к столбу и наносили пятнадцать ударов плетью. С тех пор прошли века, и вряд ли кто-то из живущих в замке вспоминал об этом запрете. Но стойкая боязнь Китчестера укоренилась в округе.

Не многие жители в Гарден-Роуз могли похвастаться тем, что видели кого-то из знатной семьи. Единственным происшествием за долгие годы, в котором участвовал кто-то из них, была скандальная история моих родителей. Но и этого хватило с лихвой, чтобы заполнить разговором долгие зимние вечера на протяжении многих лет.

Кроме меня и Грейс были еще две девочки.

Одна была дочерью мистера и миссис Тернер. Она важничала от того, что ее мать — учительница. Та, в свою очередь, старалась не выделять Виолетту. Спрашивала урок с нее также строго, как и со всех нас. Но отсутствие интереса и неспособность к длительному вниманию к чему-то кроме себя, давали плохие результаты, и девочка часто огорчала мать. Она была на год младше меня, с белокурыми вьющимися волосами и голубыми глазами, опушенными длинными ресницами. Несомненно, она была прелестной. И хотя в школе миссис Тернер не позволяла своей дочери лишнего, но, как я знала из рассказов тети, дома баловала ее. Отчего Виолетта росла капризной и самовлюбленной.

Другая девочка вызывала мое любопытство и жалость. Она обладала самой заурядной внешностью (хотя свою внешность я тоже считала довольно обычной, но тетя отрицала это, говоря, что я с «изюминкой»). Девочка была маленькой и худой. Прямые темные волосы были гладко зачесаны назад и завязаны черной лентой. На бледном личике выделялись широко расставленные карие глаза с короткими ресницами.

Утром, когда я заходила в класс, девочка уже была там, и понуро сидела у окна, кутаясь в поношенный платок так, будто хотела отгородиться им от всего окружающего, а не согреться от холода. Она всегда выбирала один и тот же стул с расшатанными ножками, словно опасаясь, что в хорошем табурете ей будет отказано. И никогда не пила с нами чай.

Возможно, она чем-то напоминала мне меня саму, когда я жила в Филдморе. Такая же чужая и одинокая среди шумной детворы, объект постоянных насмешек. Поэтому, я сразу почувствовала к ней интерес и участие.