Соловей для черного принца (СИ) - Левина Екатерина. Страница 83

— Да ты умна не по годам, птичка, — он вновь обратился к своему омерзительному глумлению.

— Приходиться развиваться, чтобы выжить в «стае акул, изголодавшихся по свежей крови». Так ты однажды сказал. И теперь я вижу, насколько точно было твое замечание.

Его губы дрогнули, пытаясь избавиться от непрошенной улыбки. Однако он произнес довольно резко и уничижительно.

— С волками жить — по-волчьи выть, золотко. Похоже, своим признанием я окончательно погубил свою репутацию, если те жалкие крохи хорошего мнения обо мне можно назвать таковой. Но, кто согрешит в одном, тот становится виновным во всем. Боюсь, твоя умненькая головка уже приписала мне все преступления, совершавшиеся в этой глуши за последние десятилетие.

— Тебе глубоко безразлично, что я о тебе думаю, — горячо сказала я. — Полагаю, ты сделаешь все, что захочешь, не зависимо от того принесет твой поступок горе или радость другим. Главное, тебе он принесет пользу! А это единственное, чем ты руководствуешься. И спешу ответить на твой вопрос, твоя репутация нерушима, как гранит, потому как губить и рушить совершенно нечего!

— Ты меня все больше удивляешь, соловей! В тебе еще так много неизведанного, что меня прямо-таки разрывает от желания изведать тебя, — он сделал ко мне шаг и, завладев моей рукой, с силой сжал запястье. Я вскрикнула, но он продолжал сжимать, будто не замечая, что делает мне больно. — Хватит притворяться невинной овечкой! Ты также лицемерна, как и миллионы вокруг. Лицемерна перед самой собой! Всеми силами отвергаешь и никак не можешь принять то, что считаешь недостойным себя.

— Не сомневаюсь, что ты уже выведал все мои слабости! Ты и меня начнешь шантажировать, чтобы я убралась с твоей дороги?

— Твоя слабость — это я… И зачем же мне избавляться от тебя? — желчно произнес он, и в то же время медленно, но неумолимо притягивая меня к себе. С ужасом я осознала, что мои глаза нескромно уперлись в его тонкие, искривленные какой-то мучающей его болью губы и он, безусловно заметив это, победно оскалился.

— Мне кажется, ты не совсем понимаешь меня, соловей, — продолжил он тем же негромким, ядовитым голосом. Этот голос подчинял, и я, словно мышь, загипнотизированная немигающим взглядом змеи, не отрываясь, смотрела на его губы — В тебе есть одна особенная черта, которая мне чрезвычайно нравится — ты всегда бросаешься в бой, независимо от того, кто твой соперник и осилишь ли ты его. Я мог бы сказать, что так поступают безмозглые идиоты, но в тебе столько страсти, что ты просто не можешь оставаться холодной. В тебе столько огня, что он может заживо спалить меня, устроив мне карающий ад прямо здесь на земле… И в тебе столько любви, что ты просто не имеешь права не принять меня!.. Зачем же мне избавляться от тебя? Наоборот, я сделаю все, чтобы ты всегда была у меня на дороге. Я не равнодушен к неприступной, дерзкой и жалящей занозе, которая с упорным постоянством видит во мне чудовище, негодяя и подлеца.

Я была потрясена до глубины души. Если бы меня спросили, что я чувствовала тогда, я не смогла бы объяснить и даже не желала задумываться. Чтобы не видеть полыхающей черноты его глаз, я отвела глаза и уставилась на работников, с интересом поглядывавших на нас.

— Ты… — выдавила я, собравшись с мыслями, но голос засипел. Я прокашлялась — Ты ошибаешься. Я не вижу в тебе чудовище. Но и достойного, благородного человека тоже!

— Достойного кого? — рявкнул он, отталкивая меня. — Благовоспитанных слюнтяев?

Я оставила этот вопрос без ответа. В который уже раз этот невозможный человек лишает мня разума, издеваясь надо мной и теша свое самолюбие. Разве можно поверить его словам, сказанным с таким презрением, с такой желчью, словно он ненавидит меня за то, что испытывает ко мне какие-то чувства. Сейчас, видя перед собой его перекошенное злостью лицо, истинность его чувств вызывала большое сомнение. С холодной неприязнью я взглянула ему в глаза.

— Прощайте, мистер Клифер. Экскурсия по оранжереям была крайне познавательной и захватывающей. И… очень сожалею, что каким-то образом дала вам повод вообразить, что я питаю к вам чувства гораздо более выразительные, чем обычное проявление дружелюбия.

— Маленькая лицемерка, — сквозь зубы прошипел он, но тут же расхохотался — Жульничаешь! Бить противника его собственным оружием, недостойно такой невинной добродетельной пташки!

Его возглас еще сильнее привлек к нам внимание, и работники уже не старались скрыть любопытные физиономии, а со сладостным предчувствием скандала оборачивались в нашу сторону. Однако никто из нас не собирался удовлетворять их изголодавшееся по сплетням воображение. Едва я отошла от Дамьяна, как он тут же развернулся и скрылся в одной из теплиц. Я же торопливо прошла по дорожке к флигелю, где стояли привязанные лошади. Расторопный Эдди подвел ко мне Дамми и, подставив колено, помог забраться в седло.

Дед уже ждал меня, капризно жалуясь суетившейся вокруг него служанке на мою беззаботную молодость, которая позволяет мне с легкостью забывать о мучавшемся прострелом старике и предаваться беспечным скачкам на свежем воздухе. В отместку, что я повела себя непочтительно и промедлила с приходом, дед продержал меня в своей спальне до самого вечера.

О моем пребывании в часовне он интересовался крайне поверхностно, немного повозмущавшись, но при этом не скрыв, как позабавила его эта комичная ситуация. Зато детально расспросил о теплицах, рабочих, что там трудятся, и моем отношении к подобным «крестьянским делишкам». После он предложил мне развлечение в виде кипы старых газет. Слушая, как я читаю ему давешние новости, старик удивлялся и переживал так, будто слышит их впервые. Временами он дремал, а я, сидя в качалке у камина, погружалась в сказочный мир летающего острова Лапуты. Но приключения Гулливера меня занимали ненадолго, мои мысли каждый раз возвращались к сегодняшнему утру. Перекошенное лицо Дамьяна, вновь и вновь всплывало у меня перед глазами и непрерывно вопрошало меня: «Достойного кого?». Я не могла доверять ему, но при этом с каждой минутой меня все глубже пронзала мысль, какой же скучной и бессмысленной была бы моя жизнь без этого человека.

ГЛАВА 22

— Мисс Роби, сейчас же признавайтесь, эти изверги хотя бы кормили вас?! — воскликнула Финифет, устремляясь ко мне. — Или они не имеют ни малейшего понятия, что значит хорошо и качественно питаться!

— Фини, да успокойся ты, несносная кочерыжка! — отрезала тетя Гризельда. Но экономка, проигнорировав ее замечание, продолжила охать и трясти надо мной руками, возмущаясь моим изможденным видом. — Ее не было всего три дня. За это время невозможно исхудать настолько, чтобы своим видом внушать ужас, какой написан на твоем хитрющем лице.

— Полагаю, Фини переживает за медовые кексы, запах которых я ощутила еще на улице!

— Обещаю, мы не выпустим Роби, пока она не расправиться со всей твоей выпечкой, — обратилась тетя к подруге и, взяв ее за плечи, легко подтолкнула в сторону кухни. — А теперь марш за чаем. Не вечно же нам держать девочку в дверях!

В гостиной тетушка усадила меня в самое просторное кресло у камина, в котором всегда сиживала сама, тем самым, оказав мне как «гостье из Китчестера» самые, в ее понимании, высокие почести. И пока две женщины крутились у стола, бурно обсуждая, какой поставить сервиз: для вечернего чаепития — из голубого фарфора с белыми голубками; или праздничный — с россыпью красных тюльпанов и золотой каемкой, — я мирно утопала в кресле и с блаженной улыбкой наблюдала за их родной и такой близкой моему сердцу суетой. Как я была рада вновь очутиться в Сильвер-Белле! И хотя прошло всего три дня, после моего переезда в замок, мне казалось, что я целый год провела в далекой, чужой стране.

С любовью оглядывала я и маленькую гостиную. Плетеные корзинки с клубками стояли у кресел, на диване в беспорядке лежали книги, будто их только что сюда положили. На столе неизменная пузатая ваза с вишневыми георгинами. И хотя комната была обставлена весьма скромно, она была в два… нет, в двадцать раз уютнее, чем любая комната в Китчестере. Здесь все: и стены, и мебель, и заливистые колокольчики, и цветы в саду — дышало теплом и любовью.