Соловей для черного принца (СИ) - Левина Екатерина. Страница 87

Создалось впечатление, что Жаннин приложила усилия и поднялась на третий этаж, чтобы забрать меня отсюда. Видать, опять жаждала поделиться переживаниями. Взяв меня под руку, она дежурно поинтересовалась моими планами на день. А, узнав, про подземелья, воскликнула:

— Пойдешь одна туда?! Как это в твоем духе, Найтингейл!

— Если там нет скелетов и позабытых заключенных, то бояться нечего.

Она захихикала, как девчонка, тряхнув завитыми локонами.

— А вот я бы не решилась. Ни за что! Крысы, грязь, цепи и прочее, отчего мороз по коже. Хотя если спускаться туда с мужчиной, который сумеет защитить тебя в случае нападения…

— Какого нападения?

— Ну, мало ли что в этих подвалах! Попроси Дамьяна сходить с тобой. Полезное хоть сделает!

Я вздрогнула, представив, что вновь окажусь с ним наедине. Это не осталось незамеченным.

— Он делает много полезного! — запальчиво сказала я. — Одни теплицы чего стоят!

То, что я встала на защиту Дамьяна, послужило сигналом, и она заговорила:

— Его поведение беспокоит меня. Все-таки я мать! — она вздохнула, бросив из-под ресниц тоскливый взгляд. — Да, он молод, горяч и ищет развлечений…Но мне хотелось, чтобы он был более…постоянным. Он слишком несдержан! Из-за этого одни скандалы! Взять хотя бы мисс Падок! Она из Эмбер-Виладж. И подумать только — дочь тамошнего викария! Я, конечно, не знаю подробностей! Думаю, он приударил за ней, а дитя было совсем неискушенным. Должно быть, поверила всему, что он наплел. И слишком поздно поняла, какого рода отношений он искал. Но потом девица впала в меланхолию и…чуть не покончила с собой. Поговаривают, что она отравилась, приняв какое-то зелье, чтобы избавиться от плода!

Я ахнула. И этот человек говорил мне об искренних чувствах! Какая же я наивная! Во мне вспыхнула злость и досада на него. Досада на предательское желание верить ему. Жаннин же продолжала болтать по-приятельски, будто с закадычной подругой:

— Но ты — другая. Уверена на все сто, он увлечется тобой. Увлечется серьезно! Вот увидишь, твою рассудительность он воспримет как вызов. Ты отличаешься от глупенькой мисс Падок…и от других девиц. Хотя он не откажется от охоты. Он любит разнообразие, и все его капканы расставлены одновременно… понимаешь, о чем я говорю?

Перед глазами возник Дамьян. Я вспомнила его безумные слова, его прикосновения… Еще бы я не отличаюсь! Не у всех девиц есть такое неоспоримое достоинство, как Китчестер! Замок он любил, как я полагала, любовью такой страстной, какой ни к чему и ни к кому не испытывал.

— Очень хорошо понимаю, — сказала я сдержанно. — Более того, вы не правы, думая, будто он увлечется мной серьезно. В его сердце уже есть страстное увлечение, и сомневаюсь, что он захочет потеснить его.

Чего она добивается, рассказывая о гнусных победах Дамьяна? Того, что я возвышу его в своих глазах, узнав, что могу стать его «серьезным увлечением»? Или ревности, которая подтолкнет меня к нему?

Отделавшись от Жаннин, я спустилась к слугам и попросила масляную лампу. Идти со свечой в подземелье я не рискнула. Как туда попасть объяснил мне граф.

— За восточным крылом между пристроями есть внутренний дворик. Пройдешь по нему к башне. Там большущая дверь. Это и есть вход. Спустись по ступеням. Кстати, их девяносто девять. Было ровно сто! Но последняя ступень совсем истерлась. Как-никак семьсот лет Китчестеру! Только держись крепко, там скользко.

Дорогу я нашла легко. Во дворике, как и всюду, буйно разрослись розы, переплетаясь тонкими стеблями они опутывали стены и захватывали дорожки, преграждая путь. Узкие окна дома отражали плывшие по небу кучные облака. Вдруг я почувствовала, как спину обжог чей-то пристальный взгляд. Я оглянулась, подняла глаза и увидела, как в одном из окон второго этажа упала драпировка. Я постаралась не думать об этом, а представлять себе только подземелья.

Дверь и впрямь была огромной, высотой в два человеческих роста. И не запиралась, что меня чрезвычайно обрадовало. Приложив усилия, я открыла ее и с замирающим сердцем вгляделась в убегавшие вниз ступени. Справа на стене крепились веревочные перила, как в башнях в замке. Нащупывая каждую ступеньку и крепко держась за перила, я начала спускаться.

С каждым шагом становилось темнее, и в конце спуска мягкий свет лампы освещал всего лишь крохотный пяточек передо мной. Веяло холодом и сыростью. Я, шла, представляя, что я — пленница. Что должны были чувствовать те, кого вели вниз? Сто ступеней бесконечной дороги, огромное богатство, которым еще владеет человек — дневной свет, лившийся из двери и исчезавший на последней ступеньке. Безжалостный ровный перестук сердца и шагов, отсчитывавших ступени до конца жизни… Опять нелепые фантазии! Я натянуто рассмеялась, в попытке развеять сковавший меня озноб.

Оказалась я на площадке с арочным проходом. Плиты потолка низко нависали, а стены были неровные и кое-где выступали камни. За века все покрылось копотью и сажей от тысяч факелов. Над аркой висел полусгнивший щит, и можно только догадываться об изображенном когда-то на нем гербе. Прямо под щитом, подпирая его, скалилась высеченная из камня морда льва. В зубах лев держал каменный стебель, а вот сам цветок розы уже давно откололся.

Проход слева был завален до самого потолка камнями и грязью. А справа от меня чернела осевшая дверь, обитая железными лентами и широкими гвоздями. Я надавила на нее. С трудом, но она поддалась и, со скрежетом царапая пол, отворилась. Выставив вперед лампу, словно меч, я протиснулась в затхлое помещение. Неровный свет проникал через крохотные окошечки под самым потолком, прорезая комнату рассеянными лучами, в которых клубились вихри пыли. В носу защекотало, и, чтобы не расчихаться, я зажала нос двумя пальцами. Пыль, словно мухи, слетевшиеся к свету, облепила лампу плотным облаком.

Я не отходила от двери и увидела только то, что освещалось скупым светом около нее. Груду доспехов и оружие.

Здесь хранилась история! Но как грубо и безответственно! Возникло ощущение, будто в течение веков сюда сваливали пришедшие в негодность или еще целые, но ставшие ненужными доспехи. Вперемешку, покрытые ржавчиной и плесенью, лежали тонкие кольчуги с рваными дырами, рассеченные латные кирасы, шлемы разных форм, с покореженными забралами и вмятинами, поножи и наручни. У стен, прислоненные, поблескивали холодной сталью двуручные мечи, такие огромные, что рукояти могли бы достать мне до подбородка. Тут же стояли алебарды и копья, мечи меньших размеров, лежали в беспорядке кинжалы и шпаги с инкрустированными эфесами — все заржавевшее, но не утерявшее былой грозности. По всему полу, где падал свет, были разбросаны арбалетные болты. Невольно я наклонилась и подобрала несколько. На острых наконечниках алела ржа, но мне вдруг подумалось, что это вовсе не ржавый налет, а кровь тех, в чье тело впивались когда-то много веков назад эти смертоносные иглы.

И вдруг я услышала, как кто-то спускается сверху. Приглушенное эхо отражалось от низких сводов потолка и разносилось далеко вглубь подземелий. Я вышла из оружейной и подняла повыше лампу, чтобы захватить как можно больше пространства лестницы.

— Надеюсь, я не вогнала тебя в панический ужас, своим появлением, — весело произнесла Джессика, возникнув из тьмы.

— Это ты наблюдала за мной? — спросила я вместо ответа.

— А ты вся извелась, думая, кто ж это был?

Зачем она пришла?. Что ей надо от меня? У меня не было повода доверять ей. Зато были все основания не доверять. Еще раз оказаться запертой! Нет уж, увольте. Тем более в таком мрачном месте! А Джессика могла бы сделать это, причем с большим удовольствием, без раздумий и угрызений совести. Иногда я сомневалась, была ли у нее вообще совесть.

— Здесь очень нездоровая атмосфера, — сказала я, разглядывая покрытые плесенью камни и ржавую решетку в арочном проходе, зависшую над нами.

Джессика подошла ко мне и, протянув руку, коснулась решетки.

— Когда я только приехала, мне пришлось не раз спускаться сюда, — заговорила она. — Старушенция посылала меня «учить историю». Устраивала проверку на стойкость. А я упрямо читала историю Китчестеров и осматривала подземелье. После рассказывала ей, кого и как здесь казнили или сгноили в камерах. Так я заслужила место.