Линия жизни - Ливадный Андрей Львович. Страница 13

Две недели прошли относительно спокойно. Криогенные модули успешно отстыковались от колониального транспорта и совершили посадку на срединном плато.

Исследовательские группы медленно, но верно продвигались в глубины загадочной орбитальной конструкции. Они проникли внутрь через пробоины в обшивке, беспрепятственно прошли через разгерметизированные отсеки внешнего слоя, а вот дальше пришлось вскрывать переборки.

«Кто же мог предположить, что станция Н-болг, выглядевшая поврежденной, покинутой, на самом деле населена морфами и хонди?» – думал Егор, расширяя раскоп. Общее ошибочное мнение озвучил Русанов, пренебрежительно заявив: «Битва произошла давно, кто выжил и мог спастись – спасся, остальные погибли. Обломки же не представляют угрозы – их необходимо тщательно осмотреть в поисках инопланетных устройств и технологий».

Он жестоко заблуждался. Никто из выживших в битве не мог покинуть эту звездную систему, ибо ни одна из чуждых людям цивилизаций не обладала технологией мобильного гиперпривода, а стационарная точка доступа к внепространственной сети армахонтов оказалась безнадежно повреждена. Более того, экипажи космических кораблей не погибли – на планете и в космосе, в толще льдов и в безмолвии вакуума полыхали изумрудным сиянием участки локально остановленного времени, и в них, словно в глыбах зеленоватого янтаря, для тысяч инопланетных существ продолжался растянутый в вечности миг.

Морфы, населявшие Н-болг, восприняли продвижение исследовательских групп как вторжение. Они мобилизовали небольшой флот, состоявший из хондийских кораблей, и направили его к колониальному транспорту.

Люди и чужие не сумели понять друг друга. Произошла короткая схватка, «Прометей» получил тяжелейшие повреждения, вошел в неуправляемый дрейф и канул в бездне пространства.

Его дальнейшая судьба неизвестна.

Егор Бестужев принадлежал к третьему поколению колонистов. Его детство и юность прошли среди бескрайних ледников.

Жизнь была нелегкой, но понятной.

О чужих в ту пору почти ничего не знали. Было известно лишь одно поселение хонди, расположенное неподалеку, на границе между группой постоянно извергающихся вулканов и ледником. Там, подле теплых озер и жил небольшой анклав разумных насекомых, с которыми люди иногда торговали.

Солнце никогда не проглядывало сквозь плотные облака, но все ждали прихода Весны – постепенного потепления, предсказанного еще первым поколением колонистов.

Лопата с характерным звуком чиркнула обо что-то твердое.

Егор осторожно соскоблил глину. Так и есть. Борт. Шероховатый, покрытый сложным узором бороздок материал органической брони, похожей на хитин, но гораздо более прочный, влажно поблескивал. По нему паутинкой распластался корень какого-то растения. Шлюз наверняка зарос, придется его взламывать, а это разбудит корабль, словно задремавшего зверя.

Капля воды змейкой соскользнула по открывшему участку брони. Он сидел на корточках, едва умещаясь в узком, пропитанном влагой лазе. Запах сырости будил тяжелые воспоминания.

Надежда на лучшую жизнь в течение нескольких лет обернулась сокрушительной климатической катастрофой.

Льды, сковывавшие Пандору, начали стремительно таять. Никто не мог объяснить столь резкого, внезапного, ничем не обоснованного потепления. Талые воды сметали все на своем пути, а потепление продолжалось. Исследования лишь констатировали факт: планета разогревается, получая энергию из неизвестного источника.

Бестужев отчетливо помнил полузатопленное колониальное убежище, постоянное чувство голода, абсолютное отчаяние, медленную, неотвратимую агонию, помнил людей, превратившихся в тени.

– Егорка? – Синтезированный голос андроида заставил его вздрогнуть, очнуться, оторвать взгляд от капель воды, змеящихся по испачканной глиной броне. – Чем ты тут занят?

Он с трудом развернулся в тесном лазе, выбрался из него, отряхнул руки.

– Копаю, как видишь. Вспомнил меня?

– Давай помогу. Устал небось? А зачем копаешь? – Андроид заглянул в импровизированный раскоп, на взгляд определил принадлежность корабля по фрагменту брони. – Хондийский?

Бестужев кивнул.

Он ждал ответа на свой вопрос.

– Повзрослел ты. Если не сказать – постарел.

Вспомнил, значит.

– Какой сейчас год? – поинтересовался андроид. – Не пойму, внутренние часы какую-то ересь показывают. – Он сыпал просторечными словечками. – Будто полтора века прошло. Но ведь это сбой, верно?

– Нет, – ответил Егор.

– Да ладно! Сколько тебе сейчас лет?

– Тридцать два.

– Вот видишь! Нелепица!

– Просто ты многое пропустил. Внутренние часы не лгут. Прошло полтора века, а мне тридцать два года.

– Каким образом? – вновь не поверил андроид.

– Сдвиг времени. Помнишь то внезапное потепление?

– А как же. Многие события как в тумане, но в основном помню. Как мы Русанова нашли в спасательном модуле. Как вскрывали «курганы спящих», то есть криогенные модули с «Прометея». Как разбудили землян. Помню, они едва живые были. Шутка ли – сорок девять лет криогенного сна!

– А дальше?

– Чернота. Меня ведь Русанов в пропасть столкнул?

– Это был не Русанов. Морф. Он принял облик Андрея Игоревича.

– Зачем?

– Чтобы разбудить научный состав колонистов. Возродить корпорацию. Отыскать «Прометей». Он хотел вырваться из этой системы и хорошо понимал: его единственный шанс – это установка гиперпривода колониального транспорта.

– Постой! – Андроид взвизгнул мимическими приводами, позабыв, что лицевой мускулатуры и пеноплоти у него больше нет. – А сам Русанов?!

– Его спасательный сегмент на самом деле не упал на планету, а врезался в станцию Н-болг. Он попал в плен к морфам. Не знаю, жив ли? Да и цела ли станция? От нее только фантом в ночном небе остался.

Андроид некоторое время молчал, пытаясь осмыслить полученную информацию, затем спросил:

– Тайну потепления разгадали?

– Помнишь фрагменты космических кораблей, впаянные в лед?

– Конечно!

– У большинства из них работали системы стазиса. Когда льды постепенно начали таять, некоторые обломки сместились. Произошло то, чего никогда не случилось бы в космосе: поля стазиса наложились друг на друга. Это вызвало первый разрыв метрики пространства, микроскопическую аномалию. Планету начала разогревать энергия, поступающая из гиперкосмоса.

– Это доказано?

– Угу, – кивнул Егор. – Начался потоп, – он коротко излагал события. – Корабли чужих оттаяли, течениями их сбивало в огромные острова. Одни системы стазиса отключались, другие продолжали работать, появились новые разрывы метрики пространства и сдвиги времени.

– А вы? – На металлопластиковом лице машины невозможно различить эмоции, но синтезированный голос дрогнул.

– А мы боролись как могли. Захватили хондийский крейсер. Научились использовать установки стазиса как оружие. Создали периметр, который останавливал время для любого, кто пытался прорваться на нашу территорию.

– Хондийский крейсер?! – вновь удивился андроид. – Им же невозможно управлять!

– Ошибаешься. – Егор стянул перчатки, показал ему набухшие на ладонях железы. – Мне имплантировали нерв разумного хонди. Я руководил захватом крейсера, а потом управлял им.

За скупыми пояснениями Егора скрывалась чудовищная, трагическая история его жизни – от момента имплантации нерва до дня сегодняшнего.

Его отчаянную борьбу с иным мировоззрением, с чужими инстинктами трудно описать простыми словами. Она стерла из памяти годы жизни. Он умирал и воскресал. Не физически, но морально. Перерождался под воздействием нерва, управлял системами хондийского крейсера, превращенного в убежище для горстки выживших, и постепенно становился его рабом.

Он стал крестным отцом для поколения репликантов, искренне верил, что только полное истребление чужих даст возможность жить дальше, избавиться от хондийского нерва и снова стать человеком и физически, и духовно.