В свободном падении (сборник) - Косматка Тед. Страница 29

Павиан никогда ни на кого не бросался. А сегодня вот бросился. Все когда-нибудь происходит в первый раз.

— Ты симпатичный… — сказала Лин, сидя перед телевизором, — такой, знаешь, вроде добродушного пса.

Туалетная бумага заканчивается.

И все начинает разваливаться.

Проблема бедности проходила через всю жизнь Белла красной нитью. Даже зоопарк, в котором он работал, финансировался из рук вон плохо.

Иногда люди жаловались. Как-то раз одна женщина, увидев условия, в которых содержатся львы, здорово разозлилась. Люди ведь любят львов.

— Это клетка, — констатировала она.

Белл с ней согласился.

— Зоопарки должны быть… естественными, — продолжала она. — Они должны создавать для животных естественную среду, чтобы те даже не подозревали, что находятся в неволе.

Белл понимал. Сочувствовал. Он бывал в таких зоопарках, в других, не вымирающих городах.

— Думаете, они об этом не знают? — спросил он.

Она уставилась на него.

— Думаете, в других зоопарках животные не знают, что находятся под замком?

— Позор, — сказала дама и пошла прочь.

Когда речь заходила о кормлении животных, руководству, с учетом недостаточного финансирования, приходилось проявлять изобретательность. Запасы провизии, приобретаемые на открытом рынке, пополнялись благодаря договорам с местными продовольственными магазинами и мясниками. Каждый день к воротам приезжал грузовик, доверху набитый едой: подсохшими буханками хлеба, начавшими портиться кусками мяса, галлонами просроченного молока. Иногда привозили и мертвечину — например, оленя, сбитого на шоссе. Все это бесследно исчезало в ненасытном брюхе зоопарка.

Грузовики разворачивались, и их содержимое выгружали на кухню.

Хотя это помещение и называли кухней, таковой оно, в общем-то, не являлось — просто комната с несколькими огромными столами из нержавеющей стали, на которые сваливали еду. Затем ее делили и сортировали.

Белл направлялся к замку, но остановился, услышав из своей рации голос Люси:

— Белл, ты должен это увидеть.

Быстро добравшись до кухни, он прошел через заднюю дверь.

— Там жук, — сказала Люси, прижимая руки к груди.

— Какой жук? — поинтересовался он. Девушка пожала плечами.

— Жук, — она указала на перевернутую чашу, стоявшую на столешнице.

Белл поднял чашу. Затем опустил ее.

Вновь поднял чашу и быстро заглянул под нее.

— Хм… — произнес он, опуская чашу.

Все, кто работал на кухне, уже собрались вокруг стола.

— Ну что?

— Я работаю над этим, — ответил он и посмотрел вдаль. — Думаю, это какая-то личинка.

— Не знала, что личинки бывают такими большими, — заметила Люси.

— Я тоже, — признался Белл.

Он вновь заглянул под чашу. Огромная, мясистая, кроваво-красная личинка, сантиметров пятнадцать в длину.

— Откуда она взялась? — спросил Белл.

— Со стола, — Люси пожала плечами.

Белл оглядел стол. Там лежали арбузы, яблоки, хлеб и рассеченная оленья нога. В центре громоздилась гора почерневших бананов, а рядом с ними — куда более скромная кучка фруктов, привезенных бог знает откуда.

— Ее могли привезти откуда угодно, — сказала Люси. — Я увидела, как эта штука ползет по краю стола, — она вздрогнула. — И двигалась она быстро.

Белл достал из шкафа стеклянный сосуд и снял с него крышку, после чего смахнул в него странную личинку, протащив чашу до края стола. Выйдя из кухни, Белл нарвал немного травы и бросил ее внутрь сосуда, а затем закрыл крышку и проделал в ней дырочки.

Этот сосуд он пронес по зоопарку до самого замка, где поставил его на полку в задней комнате. Замком называлось здание, где содержались насекомые и пресмыкающиеся. Блочная конструкция, странные башенки — Беллу оставалось только догадываться об изначальном назначении этой постройки. Впрочем, каков бы ни был замысел архитекторов, теперь здесь обитали разные малоприятные существа: муравьи, тараканы, мокрицы, змеи, ящерицы и лягушки.

По своей планировке здание напоминало две вложенные одна в другую коробки. В центре располагалось обширное открытое помещение, три стены которого занимали террариумы, а за стенами находился скрытый от публики узкий коридор, называвшийся задней комнатой. Из этого коридора открывались стенки клеток. В самом дальнем от входа тупике стояли стол со стульями, телевизор и несколько террариумов. Террариумы предназначались для заболевших и непригодных к публичному показу пресмыкающихся.

Весь остаток дня Белл занимался рутинной работой, а вечером проверил личинку. Она извивалась и, похоже, чувствовала себя прекрасно, карабкаясь по стеклянным стенкам. Когда Белл изучал энтомологию в колледже, он не слышал ни о чем подобном. Ему даже в голову не приходило, что насекомые могут быть настолько крупными. Когда Белл поднял крышку, личинка потянулась к нему, встав вертикально. Ее странный ротовой аппарат двигался.

Белл отвечал за замок, за детский зоопарк и за осужденных. Такое положение дел сложилось со временем. Замок был ему вверен потому, что он являлся единственным работником зоопарка, изучавшим энтомологию в колледже. Детским зоопарком его хотели обидеть. А осужденные достались ему в наказание.

Они стояли у входа почти каждый день. Эти мужчины и женщины, приходящие слишком рано, за несколько часов до открытия. Белл кормил насекомых, выпивал чашку кофе, а затем шел открывать ворота.

— Пожаловали на общественные работы? — спрашивал он.

— Ага, — отвечали они.

Иногда их оказывалось двое или трое. Они протягивали Беллу свои документы, а он в конце дня передавал их начальнице зоопарка.

Самое важное для них — количество часов, которые они должны отработать. Сто часов, сто пятьдесят часов, двести часов.

Иногда они рассказывали о своих преступлениях, а иногда — нет. Белл никогда их не спрашивал. Не его это дело.

Иногда, в ванной, Белл разговаривал со своим отражением в зеркале.

— Ты в этом мире — не высший хищник, — говорил он. — Люди как вид — да, а ты — нет. Ты выигрываешь далеко не всегда. Разрешаешь не все проблемы.

Происходят поражения и капитуляции — маленькие, но существенные.

Прошлой зимой они отказались от отопления спальни. Они закрыли заднюю часть трейлера и стали спать на диване. Овладели искусством приседания в ванной. Ванна ведь металлическая, она опущена на несколько сантиметров ниже пола. Прямо под ней — ледяной воздух. Сколько ни обливайся — ноги и задница все равно начнут замерзать, если просидишь слишком долго. Поэтому нужно вставать, пропуская под себя горячую воду, затем снова садиться и ждать. И повторять все сначала.

— Такое ощущение, что ты даже не входишь в пищевую цепь, — сказал как-то Белл холодной ночью, сидя на кухне и поедая буррито.

Это его высказывание о пищевой цепи стало одной из двух фраз, произнесенных за весь день. Иногда он открывал дверь спальни и наблюдал за тем, как его дыхание превращается в облачка пара.

Он хотел, чтобы она спросила его о пищевой цепи. Он хотел объяснить, хотел, чтобы она поняла.

— Пищевая цепь… — начал он.

— Я поняла, — остановила она.

Это и стало второй фразой. Фраза зависла в воздухе облачком пара, даже несмотря на то что они находились на кухне.

После того как Белл перестал рассказывать Лин о любви к своей работе, он начал разговаривать с зеркалом.

— Я люблю свою работу, — говорил он. Отражение, кажется, с ним соглашалось.

Их жизнь, как и зоопарк, изобиловала притворством. Они притворялись, что у них есть деньги на бензин. Делали вид, что могут питаться лучше, но просто предпочитают этого не делать. Прикидывались, что Лин по-прежнему считает очень важным работать на той работе, которая нравится. Которую любишь. Ну, или что-то вроде того.

Однажды она перестала притворяться. Под привычной маской обнаружилась другая Лин, которая думала так: «Если бы ты любил меня, ты сделал бы все возможное для того, чтобы я жила лучше». И эта Лин всплыла на поверхность. Она сняла маску.