Защитник Империи - Буревой Андрей. Страница 22

Впрочем, оговорился рыжий, весьма вероятно, скоро еще что-нибудь перепадет. Они на днях еще одного злодея на воротах поймали. С двумя фунтами дури!

«Обалдеть просто! Везет им… А я тут мерзких овец лови!» – жадно вчитываясь в корявые строки, подумал я с легкой обидой.

А дальше началось самое интересное. Вельд пожаловался, что без меня в городе совсем скучно стало. Ни сходить куда, ни учудить чего. Если бы не Иша и Лэри, девушки из «Серебряного звона», он бы со скуки сдох! А так еще ничего, жить можно. Правда, это такие расходы, сразу с двумя девчонками встречаться, такие расходы… Но дружба, тем более такая, дороже!

Разинув от удивления рот, я еще раз перечитал этот абзац. Может, что-то не так понял? Но нет, все правильно – пишет, что дружат втроем.

Недоверчиво хмыкнув, я все же облизнулся, живо представив себе всю сладость дружбы сразу с двумя девушками. Хоть Вельд известное брехло, но чем демон не шутит? Ведь предпосылки для такой связи были. Я же сам и постарался, познакомив друга с ними. Но Иша и Лэри тоже хороши… Это же шутка была! Шутка! А они… Совсем у девчонок стыда нет!

Еще раз облизнувшись, я мечтательно подумал о том, как здорово было бы сейчас повеселиться с парочкой развязных красоток, и бросил полный негодования взгляд на обольстительную суккубу, чувственно мне улыбнувшуюся. А этой бы только дразниться!

Мотнув головой, продолжил чтение. Но больше ничего путного Вельд не написал. Вопросы задавать начал. Как там у меня жизнь, какую должность дали, сколько платят, что за девчонки в тех краях обитают. И главное, не собираюсь ли я возвращаться в Кельм. А то бы он у меня немного денег занял. Край надо. На этой оптимистичной ноте Вельд и закончил свое послание.

Рассмеявшись, я взялся за второй лист, написанный совсем другим человеком – Роальдом. Тот изложил все по порядку и обстоятельно. Краба мне больше опасаться не надо – некие люди заверили его в этом. Так что Роальд посоветовал помолиться за благодетелей. Положенная премия дожидается меня у казначея и никуда не денется – как приеду, так и получу. Все мои знакомые живы-здоровы. Его жена Трисс и дети, Лина с Троем, привет передают.

Затем Роальд написал: «А Рыжий наш совсем ополоумел – чуть ли не в открытую с двумя девками живет. Ну про то он, наверное, сам тебе написал – не мог о таком умолчать и не похвастаться. Я только добавлю, что проблем он с этого огреб целую кучу. Денег просадил просто страсть сколько, не меньше двух десятков золотом! Пару раз его метелили родичи Лэри, не до смерти, но отлеживаться приходилось. Повезло еще, что у Иши родни почитай что и нет. Вдобавок Рыжего уже грозятся из дому выгнать, если он не прекратит это безобразие. А соседка ихняя, бабка Бурносиха, увидала как-то всех троих вечером: стоят в обнимочку и то с одной девчонкой Вельд целуется, а другую по заду гладит, то наоборот. Старая чуть умом не тронулась. И теперь всякий раз вслед ему плюет да клюкой огреть норовит…»

Я заржал, живо представив себе эту картину. И как мы с Вельдом раньше не догадались что-нибудь эдакое отчебучить на глазах у этой вредной бабки?

«…Дурак, короче, Рыжий! И через то у него все проблемы!» – дописал Роальд этот абзац.

А дальше пошли вопросы о моем житье-бытье. Так листок и закончился…

С сожалением вздохнув, я подпер голову рукой и уставился в окно невидящим взором. Прямо кошки на душе заскребли, так домой, в родной Кельм, захотелось…

Немного посидев и помечтав о своем триумфальном возвращении, я встряхнулся. Мечтать, конечно, не вредно, но только реальность, увы, такова, что вернусь я домой нескоро. Если вообще вернусь. Без головы сумеречного дракона мне там делать нечего.

А вообще очень странно, что ни Вельд, ни Роальд даже не заикнулись о Кейтлин. Не может быть, чтобы им нечего было по этому поводу написать. Может, расстраивать не хотят? Оттого и не стали сообщать что-нибудь в стиле «…а еще на дверях твоего дома кто-то намалевал картинку, драконью голову изображающую, а рядом срезанную с виселицы петлю прибил. И все теперь в городе гадают, что бы это значило…»

Перечитав еще раз письма Роальда и Вельда, я взялся сочинять ответ. Тьер Свотс еще здесь, через него и отправлю. Пусть отошлет с корреспонденцией Охранки, как это догадались сделать мои друзья.

Но написал я в общем-то не очень много. Поведал лишь о том, что служу теперь аж целым начальником таможенного поста, работа у меня – не бей лежачего, а жалованье справное. Да и вообще с деньгами здесь гораздо лучше, ведь кормежка, проживание и обмундирование – за счет казны. Ну и причитается старшему десятнику куда больше, чем простому стражнику. К тому же в доспехе и с оружием таскаться не надо. Красота, в общем, а не служба. Ни хлопот, ни забот. Даже контрабандисты и те не опасные, ерундой всякой промышляют. А для Вельда еще добавил, что девчонки здесь имеются – красы просто неописуемой!

Так и настрочил целую страничку недомолвок. Все как есть не распишешь. В Охранке ведь обязательно кто-нибудь сильно любопытный нос в письмо сунет.

Попросив в конце передавать всем знакомым от меня привет, я пообещал поскорее вернуться в Кельм. И, запечатав письмо, отдал его тьеру Свотсу.

Четыре следующих дня не принесли никакого улова в плане контрабанды в особо крупном размере. Остморские перегонщики и степняки из мелких овцеводов действительно не злоупотребляли доверием таможенных властей. Пять, реже десять процентов сверх названного числа овец. А значит, никакого нам прибытка.

Впрочем, я особо и не рассчитывал. А вот бес на что-то надеялся и с энтузиазмом встречал появление каждой новой отары. На пятый день после памятной сделки с баем Дустумом степняки пригнали более-менее приличных размеров отару – почти полтора десятка тысяч голов. Но не это удивительно. Ну пригнали и пригнали – что такого? Вот только степняки в итоге решили указать тринадцать с половиной тысяч голов вместо четырнадцати тысяч восьмисот, тем самым совсем немного не дотянув до граничной планки в десять процентов контрабанды. Что явно неспроста… Бай Дустум, похоже, предупредил.

Разлюбезно улыбнувшись дружкам-приятелям этого пройдохи, я отложил перо в сторонку, так и не заполнив декларацию, и поднялся с кресла. Подошел к шкафу, покопался на полке и выудил приложение к «Уложению о таможенной службе», касающееся наказаний лиц, виновных в провозе контрабанды. Усевшись обратно в кресло, с чувством зачел степнякам фрагмент о штрафе в размере стоимости контрабандного груза. После чего помолчал немного, дабы присутствующие прониклись, и с гаденькой улыбочкой осведомился, не ошиблись ли уважаемые скотоводы в подсчетах. Чисто случайно так. С кем не бывает.

Оказалось, да, напортачил кто-то с подсчетами. Это все плохое знание языка виновато. По-своему думаешь правильную цифру, а на имперском скажешь – а она, оказывается, не то число обозначает…

Я сделал вид, что поверил, и просто записал в декларацию правильное число овец. Степняки безропотно уплатили полагающуюся таможенную пошлину и погнали своих овечек в Остмор, на торг. Ну а когда продадут да в степь вернутся… Думаю, они скажут не один десяток ласковых слов своему советчику Дустуму!

В общем, крайне доволен я оказался своей проделкой. Немного портило настроение только то, что рабочий день на этом не закончился. Еще отару пригнали. Хорошо небольшую совсем – паром за одну ходку перевезет. Впрочем, люди братьев Фьюри помногу скота за раз никогда и не пригоняют. Когда полторы тысячи, а когда три. Зато чуть ли не каждый день.

«А вот и настоящие контрабандисты пожаловали!» – сделав стойку, неожиданно заявил бес.

«Да с чего ты взял? – удивленно посмотрел я на рогатого. – Заявили, что тысяча пятьсот двадцать овец у них. И я им верю. Тут при всем желании на много не обдуришь, ведь на паром максимум тысяча шестьсот овец вмещается».

«Правильно, тут и захочешь обмануть – а не получится, – кивнул бес, тем самым еще больше меня запутав. – Только эти перегонщики и не пытаются мошенничать с количеством перегоняемых овец. Более того, они даже заявили чуть больше скота, чем у них есть. На две головы».