Берег Стикса - Далин Максим Андреевич. Страница 15

А после этого Милка изменилась, вернее, начала меняться. У неё распрямилась сама собой вечно сутулая спина, похорошели руки, зрение стало острее, перестали выпадать волосы — и с каждой выпитой каплей крови Принца она становилась всё легче и легче. Все болячки исчезли, вся тяжесть, вся ломота, вся тошная скука исчезла — и Милка почувствовала, что становится восхитительно неживой, нарисованной, как рекламные модели. Лёгкой и прелестной.

Это был подарок Принца. Принц любил её, как никто, никогда и никого.

Правда, в Милкиных переменах были некоторые неудобства. Например, её отражение в зеркале с каждым днём всё расплывалось, расплывалось — пока не стёрлось совсем, а полюбоваться на свой сказочный лик очень хотелось. Но это было не так уж плохо. Чёрт с ним, с отражением. Милка уже стала сказочной героиней, совсем сказочной, нереальной, бесплотной — почти летала, а не ходила. Хуже было то, что её священный талисман, её змеиное кольцо, жалил и жёг ей руку с каждым днём всё больнее. Милка снимала его — и видела ожог на пальце, узкую красную полосу, которая горела огнём. С сожалением думала, что через некоторое время придётся носить кольцо на шее, на цепочке, а прикасаться к нему через тряпочку. Но в сущности, это тоже были мелочи, мелочи.

Теперь Милка спала весь день, легко, сладко, как в детстве — а к вечеру выходила убирать лестницы и чистить мусорники. Работа уже не доставляла ей неудобств; двигаться было легко и приятно, и весенний вечерний воздух великолепно пах свежестью и гнилью. И люди сделались слабыми и ничтожными — Милка иногда с удовольствием думала, что теперь у неё много силы, и она сможет убить кого захочет. Даже свою начальницу.

Потому что её Принц любит свою Принцессу.

После талантливой дизайнерской обработки Романа квартиру в доме, предназначенном на снос, было не узнать.

Ободранные обои задрапировали чёрной материей. Напротив большого зеркала в металлическом тазике рваным пламенем горела смола. В зеркале отражался огонь, чёрные драпировки, толпа бледных, возбуждённых до предела людей с горящими свечами в руках, импровизированный алтарь, на котором стоял огромный стеклянный бокал — зато три гротескные фигуры в чёрных туниках, стоящие прямо перед ним, не отражались и не отбрасывали теней, что делало их совершенно нереальными. В действе было что-то средневековое — и достаточно ужасное.

Роман, держа на вытянутых руках нож с бритвенно-острым, тщательнейшим образом заточенным лезвием, вдохновенно декламировал нараспев:

— …а также древние силы, выдыхающие мрак, и те, кто движет туман, и те, кто несёт облака! А также носящие одежду из человеческих кож и свистящие во флейты из человеческих костей! Те, кто ждёт и жаждет вашего заступничества, готовы поить вас кровью и кормить плотью!

Толпа слегка содрогнулась. Роман выкинул вперёд руку с ножом, указав остриём на ближайшую фигуру:

— Ты готов к жертве?

Ошалелый парень с плоским туповатым лицом и зрачками наркомана испуганно огляделся, встретился с очарованными взглядами участников церемонии — и шагнул вперёд.

Василий схватил его за руку — парень вздрогнул от его ледяного прикосновения — задрал на ней рукав и подтащил к бокалу. Роман с непроницаемым лицом нанёс скользящий удар, неглубоко распоровший мышцы. В бокал хлынула кровь. Парень заорал не то от боли, не то от восторга. Роман нагнулся к его ране и тренированным вампирским движением полуоблизал-полупоцеловал. Толпа взревела.

Ира оттащила жертву в сторону, сунула полотенце, смоченное перекисью водорода.

— Кто ещё готов породниться с сильнейшими мира?! — вопросил Роман, облизнув окровавленные губы.

Добрых полдюжины рук с засученными рукавами протянулось к нему. От прикосновений лезвия ножа, рук Романа и его рта посвящённые в экстазе визжали и вопили, как сборище сумасшедших. От воплей металось пламя; кровь хлестала в бокал и мимо бокала. Крашенная девица в истерике драла собственные запястья длинными наманикюренными ногтями.

— Вы — дети ночей! — орал Роман в тон толпе, и она отвечала безумным рёвом:

— Да!!!

— Вы чувствуете древнюю мощь!

— Да!!!

— Вы могущественны и свободны!

— Да!!! — орали посвящённые, срываясь на визг и пьянея от вида крови.

— Вам дарована любовь! — завопил Роман изо всех сил. — Наслаждайтесь ночью!

Толпа участников обряда, сдирая окровавленную одежду, ломанулась в соседнюю комнату, где были водка, наркота и матрасы на полу. «Ритуальный зал» опустел.

Роман облизал лезвие ножа и отпил из бокала. Упыри жадно и умильно глядели на него.

— Жрите, — усмехнулся он, отходя.

Бокал опустел через минуту.

— Гений ты всё-таки, — искренне восхитился Василий. — В смысле — вы, мессир.

— Вот то-то, — хмыкнул Роман. — Ещё не то будет, малыш.

— А что это за богиня — Балкис-Македа? — спросила Ира, облизываясь.

— Так египтяне царицу Савскую звали, — сказал Роман и потянулся.

— А кто это?

— Не твоё дело.

И отправился переодеваться, прислушиваясь к стонам и воплям за стеной.

А в мире тем временем наступала весна.

Серо-голубыми вечерами в город из лесов и полей приходил дождь. Мир тёк и мерцал, как ртуть, каждое дерево тихонько светилось собственным нежным свечением, светились стекла и стены, светился мокрый асфальт — и во всём этом мокром теплом сиянии была нежная сила, крепкая, как старое вино. Воздух благоухал бисквитным, ромовым духом новых рождений. От земли пахло халвой и ещё не выросшими травами. Тот, кто бродил этими вечерами по улицам, ощущал себя плывущим в теплом, тёмном, мягком и влажном пространстве, просто-таки — в орошённом дождём чреве мира, вынашивающего будущее лето…

И Романа со странной силой тянуло на улицу. Не охотиться — пара хорошо продуманных обрядов его нового клуба снабжали его свежей кровью с лихвой — и не размышлять. Непонятно, зачем. И появляясь на тусовке с мокрыми волосами и полуторачасовым опозданием, Роман врал, что общался с духами земли, ловя восторженные взгляды людей и совершенно недоумённые — упырей из свиты.

Ну и что. Предположим, это у меня… а что это в действительности? Сытые упыри дома сидят. Телевизор смотрят. Подвластные людишки сняли свите квартирку со всеми удобствами — так свита и не чирикает. Появляется оттуда только на ритуалы — для представительства и чтобы пожрать, а так у них счастливая жизнь настала — сплошные мыльные оперы…

Странно было проламываться в Инобытие за этим…

А мы, Роман из Темноты, присвоившие себе после большого кровопития в новолуние имя «Виссарион», потому что оно звучит хорошо и загадочно — мы-то чего хотим? Стройные ряды наших смертных сподвижников — они же потенциальная еда — растут. Нас показывают неофитам с благоговением. У нас потихоньку появляются деньги и возможности. Но это почему-то невесело. Совсем невесело…

А, фигня — война, главное — манёвры. Королевой становятся не для того, чтобы быть счастливой, милашка.

Но весна всё равно действовала на нервы. Люди шлялись по улицам парочками, излучая, в основном, сдержанную похоть. В местах большого скопления гуляющих всюду валялись пустые бутылки, а ночь пахла пивом и сигаретным дымом. Обоняние Романа за последнее время обострилось до весьма высокой степени — теперь он ощущал даже такие тонкие вещи, как запах сексуального желания, страха и падали, буде он исходил от смертного. Высший пилотаж…

Внешность, похоже, изрядно изменилась к лучшему. Смертные девицы периодически просили закурить или осведомлялись, который час, распространяя тонкий запах определённого интереса. Если бы Роман жил охотой, это было бы весьма удобно, но при существующем положении вещей он воспринимал симпатии живых как своего рода индикатор производимого впечатления.

Раз заигрывают, значит, морда инстинктивно не отворачивается.

Ещё можно наблюдать за собственными реакциями. Нулевыми.

Упыри не ловят сексуальных импульсов. Да и что бы это была за некрофилия, в самом-то деле?! Леди из джипа — водителю легче. Так мы и записывали — мёртвые не потеют, пока кое-чего не вышло…