Берег Стикса - Далин Максим Андреевич. Страница 33

Тогда Лариса налила ещё. В конце концов, на белом свете есть старое проверенное лекарство от страха — водка и валиум. Ну уж мы не будем закидываться «колёсами», решили оба «я» разом. Обойдёмся выпивкой. Всё потеплее. Теплее же тебе? Ну вот видишь.

Забавно, заметило старое «я». Вот что тебе надо: немного выпить самой с собой и поболтать с приятным человеком, а разве ты сама не приятный человек? И отпустит. Тоска отпустит. Вот уже даже почти спокойно. Даже немного смешно. Полегчало.

Алкоголичка, возразило новое «я». Виски стаканами жрёшь. Под Чайковского. В одну харю. Скоро под лунный свет начнёшь. Как офицер-пропойца в романе Куприна.

А, ну и что, отмахнулось старое «я». Зато вот веки потяжелели и ногам тепло. И можно попробовать лечь баиньки. Просто сладко-сладко поспать. А чем быстрее заснёшь, тем быстрее наступит утро. Выключила свет в кухне, позёвывая, на ватных ногах ушла от молчаливого мрака, скинула халат, чтобы надеть ночную рубашку с медведиками. Выключила музыку и свет в комнате, плюхнулась на постель и с удовольствием закуталась в одеяло.

Прошло некоторое время темноты и тишины. Мрак в квартире стоял, как вода, колыхаясь тенями, населившись шорохами. Пятна жёлтого света молча гуляли по потолку. Оконное стекло чуть-чуть подрагивало от ветра, Лариса чувствовала эту еле слышную, незаметную дрожь всеми нервами, будто ветер бил ей прямо в лицо — и это ей что-то напоминало. Все ощущения постепенно, непонятно от чего, обострились до предела — казалось, что кожа щеки различает места переплетения тончайших нитей подушки.

Лариса снова зевнула, но сон куда-то пропал. К шорохам прибавились запахи; со звоном тикали часы, прогремел трамвай, пахло надкушенное яблоко, пахла французская туалетная вода, из кухни доносился смутный запах сигаретного дыма… и потянуло морозной ночью и промёрзшей свежей землёй, так явственно, будто землю внесли в комнату и рассыпали по полу.

Пока Лариса думала, откуда бы мог прийти этот запах, совсем рядом возник тихий звук, вроде низко взятого гитарного тона, потом ещё и ещё — звуки сплетались в тёмную мелодию, в басовый гитарный перебор точной мрачноватой красоты. Это было так удивительно, что Лариса открыла глаза и подняла голову.

В её кресле, в луче слабого света, падающего в окно от уличного фонаря, сидел Ворон. Спутанная грива длинных русых волос закрыла опущенное лицо. Он перебирал струны своей гитары, самодельной гитары, чудесной, как скрипка Амати, голубой и серебряной, которую положили в его гроб.

Ужас окатил Ларису воспламеняющим жаром, потом — ледяным холодом, потом — отпустил. Она медленно села.

— Привет, Ларк, — сказал Ворон, скользя взглядом по гитарному грифу.

— Ага, — сказала Лариса и ей вдруг нестерпимо захотелось хихикнуть. — Привет, птица вещая.

Ворон поднял голову. Лариса совершенно отчётливо видела его бледное худое лицо с длинным носом и глазами вприщур, тёмные, почти чёрные тени под глазами, маленький светлый шрам на подбородке… Ворон был поразительно реален, но выглядел хмуро и, пожалуй, сердито.

— Ну вот на фига ты подписала? — спросил Ворон несколько даже патетическим тоном. — Вот на фига, объясни? Если уж ты ходишь на дурацкие спиритические сеансы, могла бы и послушать, что я говорю.

— Что ты говоришь? — Лариса слегка оторопела, окончательно потерявшись в происходящем. Ворон распекал её так, будто они вчера о чём-то договорились, а сегодня она нарушила договор. Будто он не умер в прошлом апреле, чуть ли не год назад. — О чём?

— Как — о чём?! Эта идиотка, конечно, тупая, как пробка, и не слышит ни черта — медиум, тоже мне! — но всё-таки главное же я ей вдолбил всё-таки! Чтоб ты не подписывала этот дурацкий контракт! Что я за тебя боюсь, и всё такое!

— Во-первых, — возразила Лариса уязвлённо, — про контракт тогда и речи не было. Интересно, что я должна была думать — как не подписывать счёт за квартиру? Во-вторых, кто там, по-твоему, дура? Римма?

— Твоя Светка.

— Ах, Светка! Значит, Светка! А я должна была догадаться! Чудо просто, чудо и прелесть! — Ларисе вдруг стало действительно смешно. — Ворон, вот скажи мне, пожалуйста, как ты это делаешь: каждый раз, когда ты виноват, я почему-то оправдываюсь?

Ворон пожал плечами и опустил глаза к гитаре.

— В чём это я виноват? — спросил из-под чёлки.

— А кто меня бросил, интересно? Ты, если хочешь знать, мне даже не снился всё это время. И вот являешься и с порога принимаешься ругаться. Из-за той, совершенно сумбурной записки. А с чего это мне делать всё правильно? Кто присмотрит за мной, бедной?

— Ну да, начинай сцены, начинай… Соскучилась… без меня тебе пилить было некого?.. Я тебе говорю о важных вещах, а ты…

Теперь Ларисе хотелось одновременно рассмеяться и расплакаться. В фигуре Ворона не было ничего призрачного, она не была ни светящейся, ни полупрозрачной, как обычно говорят о привидениях — разве что лицо казалось бледнее обычного и взгляд приобрёл какую-то странную тёмную глубину. Но он улыбался совершенно родной Ларисе обаятельной насмешливой улыбкой, приоткрыв треугольный кусочек сломанного незадолго до смерти переднего резца — что надо было делать? Бояться? Упасть в обморок от ужаса? Креститься? Опрометью бежать из комнаты?

А Ларисе хотелось подойти к нему и обнять. Удержало только то, что видение и вправду могло рассеяться от прикосновения, а это уже было бы не в шутку больно.

— Вот ты мне объясни, почему ты всё время встреваешь в какие-то истории? — говорил Ворон, положив гитару на колени. — Ну Светка, всем известно, конченая дурёха, но тебя-то как принесло в этот гадюшник?

— Знаешь, что, Ворон, — сказала Лариса с усталой улыбкой. — Ты, всё-таки, единственный мужик на белом свете, который всегда приходил, когда мне было по-настоящему плохо. Это очень и очень серьёзное достоинство.

— И на том спасибо…

— Но скажи — раньше тебе было никак не прийти? Ни разу с прошлой весны, бессовестный ты тип…

Ворон потёр переносицу.

— Ну как тебе объяснить… Как-то так вышло… Ты не поймёшь. Ну, в общем… я и сейчас не смог бы, но я там познакомился кое с кем…

— О! — Лариса надменно скрестила руки на груди. — Она красива?

— Нет, ты опять? Причём здесь?.. Да это просто старый мужик!

Лариса рассмеялась. На душе было легко, совсем легко, так легко, как не было уже очень давно.

— Старый мужик, вот как? Да, Ворон, ты низко пал в моих глазах. Просто ниже плинтуса — как ты мог?

— Ларка…

— Ворон… Ворон… Ворон, хочешь выпить? Или нет, нет, я забыла — вам же нельзя предлагать выпивку, после этого вы уходите и не возвращаетесь, да? Считай, что я этого не говорила.

— Я по-любому не хочу. Да и не могу, чего там… А, да вы, девушка, пьяны-с!

— Ага! Я пью… с тоски! Ты же вот умер, зараза такая, умер, бросил меня — твой поганый героин, будь он неладен, будь неладны вы оба, а я вот пью… Что ж, в петлю влезть?

— Ты что, совсем?! С ума сошла?! Даже не думай!

— Ладно, ладно, ладно, дружище… Я пошутила.

Говорилось как-то совершенно не о том, что надо было бы сказать, но Ларису несло. Тут был Ворон, драгоценный Ворон, единственный и неповторимый Ворон — и ей хотелось болтать, дурачиться, кокетничать, забыв, что он — видение, потусторонний визитёр, дух — или как там?

— Ты вышел из зеркала, да? — спросила она, улыбаясь.

— Нет, ты что, я так не умею. Я — через стену.

— А это проще? Стена же плотная, — Лариса зачем-то дотянулась до стены, постучала по ней кулаком, фыркнула. — Зеркало всё-таки…

— Да Ларка, тут же дело в том, что к стене надо подойти, а зеркало, оно… Да ты не поймёшь, не бери в голову. Сил мало у меня.

— Да? — Лариса встретилась с Вороном взглядом — вот, снова эта усмешечка, обаятельная, растерянная, даже, кажется, чуть виноватая. Он хотел меня видеть, хотел, подумала Лариса в восторге, в аду, в раю, на том свете — он хотел меня видеть! — Сил мало — возьми мои! — сказала она весело и протянула к видению руки.

Ворон отпрянул с нервным смешком.