Каждый твой взгляд - Томас Шерри. Страница 3

Она проскользнула в комнату. Дверь закрылась так же тихо, как и открылась. Гастингс застыл на месте.

Она не просто друг и издатель Эндрю. Она — его любовница.

Упершись локтями в колени и закрыв лицо ладонями, Дэвид Хиллсборо, виконт Гастингс, сидел на полу в темном коридоре. Хелена провела в комнате Мартина два часа, а потом вышла так же бесшумно, как вошла, и, словно бесплотное видение, перенеслась вниз, в свою комнату. Гастингс вернулся к себе только на рассвете.

Конечно, мисс Фицхью вовсе не обязана щадить его чувства, но неужели ее не волнует собственное будущее? Ночные похождения сродни безумству. Окажись она в комнате холостяка, Гастингсу было бы не легче, но в этой ситуации любовник хотя бы мог на ней жениться… в крайнем случае.

С Эндрю Мартином даже такой исход был невозможен.

Утром виконт, войдя в библиотеку, увидел обоих сидящими в соседних креслах с книгами, в руках. Мисс Фицхью излучала тихое довольство. Дэвид молча удалился.

Ночью Хелена снова отправилась в комнату Эндрю. Гастингс, стоя в коридоре, словно часовой на посту, изо всех сил старался не представлять, что происходит за закрытой дверью.

И снова ему было не до сна.

В третью ночь Дэвид уселся на лестнице — прямо на ступеньку — и уткнулся головой в холодные кованые перила. Утром предстояло уехать домой: он никогда не оставлял дочку больше чем на три дня. Может быть, имеет смысл, слегка отклонившись от маршрута, заглянуть в поместье Хенли-Парк и осторожно, тонкими намеками, дать знать о предосудительном поведении мисс Фицхью? Несмотря ни на что, Фиц, брат-близнец Хелены, всегда был и по сей день остается его лучшим другом.

Но сможет ли Хелена простить подобный поступок?

Дэвид выпрямился. По лестнице, негромко хихикая, поднимались двое. Голоса показались виконту знакомыми: мужчина женат, но не на ней; дама замужем, но не за ним.

И оба изрядно пьяны.

Гастингс нарочито громко откашлялся. Парочка тут же смолкла, а через несколько секунд послышался шепот — должно быть, состоялось краткое совещание, после чего оба повернулись и уже молча направились вниз.

Прошло несколько мучительно долгих минут, прежде чем Гастингс смог разжать онемевшие, судорожно вцепившиеся в перила пальцы.

Вряд ли эти двое начали бы ломиться в комнату Мартина, тем более что замок наверняка был надежно заперт, да и в ручку скорее всего был засунут стул — так, ради пущей безопасности. Но ведь не исключено, что когда-нибудь где-нибудь кто-нибудь случайно распахнет роковую дверь…

Дэвид медленно поднялся на затекших ногах и прислонился спиной к балюстраде. Он очень хорошо знал Хелену. Проще укротить льва, чем заставить упрямицу изменить решение. Она будет балансировать на краю пропасти до тех пор, пока окончательно не утратит доверие общества.

А ведь даже при всем своем бесконечном желании он не в силах постоянно ее оберегать.

Любовные объятия обладают свойством благотворно влиять на восприятие общей картины мира. Хелена Фицхью, вернувшись в пустую темную комнату, удовлетворенно вздохнула.

Точнее говоря, удовлетворение было неполным, поскольку любовному объятию мешали ночная сорочка Хелены и пижама Эндрю — он чрезвычайно опасался беременности. Но все же до чего ново и волнующе интересно целоваться и прикасаться друг к другу в постели, делая вид, что прошедших пяти лет не было вовсе, а единственное, что их разделяет, — это два слоя тонкой податливой материи!

— Доброй ночи, мисс Фицхью, — послышался во тьме мужской голос.

Сердце Хелены на мгновение остановилось. Гастингс был лучшим другом брата — но не ее.

— Перепутали мою комнату с будуаром одной из своих любовниц? — Хелена быстро нашлась с ответом. Голос звучал ровно, бесстрастно, почти безучастно.

— В этом случае я назвал бы вас ее именем. Логично? — Виконт говорил так же невозмутимо и небрежно.

Вспыхнувшая спичка на миг осветила внимательные строгие глаза Гастингса. Хелену всегда удивляла способность Дэвида казаться серьезным и даже угрюмым… при всей его знаменитой легкомысленности.

Он зажег свечу. В теплом мерцающем свете резкие черты лица виконта напоминали барельеф, а волосы отливали бронзой.

— Где вы были, мисс Фицхью?

— Проголодалась и спустилась в кладовку за кусочком грушевого кекса.

Гастингс задул спичку и бросил в камин.

— И сразу вернулись?

— Непонятно, с какой стати вас это интересует. Да, сразу вернулась.

— Значит, если бы я вас сейчас поцеловал, то ощутил бы вкус грушевого кекса?

Этот человек умел завести в тупик любой разговор.

— Несомненно. Но поскольку ваши губы никогда не коснутся моих, предположение остается спорным, милорд.

Гастингс посмотрел на собеседницу с нескрываемым недоверием.

— Вам, должно быть, известно, что я имею честь быть одним из ближайших друзей графа Фицхью, вашего брата?

Этой дружбы Хелена никогда не понимала.

— И что же дальше?

— А дальше вот что: пребывая в данном качестве, считаю себя обязанным незамедлительно предупредить Фица о вашем недостойном поведении.

Хелена воинственно подняла подбородок.

— Недостойное поведение? Значит, так теперь называется небольшой набег на кладовку?

— Позвольте переиначить вопрос: значит, теперь кладовкой называется постель мистера Мартина?

— Не понимаю, о чем вы.

— Прикажете использовать научные термины?

О да! Мерзкий насмешник с удовольствием бы это сделал. Но поскольку Хелена никак не могла позволить ему получить это удовольствие с ее помощью, то твердо заявила:

— Мы с мистером Мартином давние друзья, а теперь еще и коллеги. Это единственное, что нас связывает.

— Мы с вами тоже давние друзья, однако…

— Мы с вами давние знакомые, Гастингс.

— Что ж, отлично. Мы давние друзья с вашей сестрой, однако Венеция никогда не проводила время в моей комнате. Одна. Ночью.

— Я всего лишь спустилась в кладовку за кексом!

Дэвид покачал головой.

— А я собственными глазами видел, как без двадцати час вы вошли в комнату мистера Мартина. И когда двадцать минут назад я покинул наблюдательный пост, вы все еще оставались там. Да, кстати: то же самое случилось и прошлой, и позапрошлой ночью. Вы можете обвинять меня во многом, что, несомненно, и сделаете, но только не в безосновательных выводах. По крайней мере, в данном случае.

Хелена похолодела. Коварство Гастингса она явно недооценила. Виконт казался таким же легкомысленным и несерьезным, как всегда. Трудно было предположить, что этот погруженный в себя человек способен догадаться о тайных ночных похождениях.

— Чего же вы хотите, милорд?

— Хочу вернуть вас на путь добродетели, дорогая мисс Фицхью. Понимаю, что в идеальном мире мистер Мартин должен принадлежать вам. Понимаю также, что его жена неустанно молится о том, чтобы благоверный завел любовницу — ведь тогда и она сможет сделать то же самое. Но если ваши отношения перестанут быть тайной, ни одно из этих соображений не будет иметь сколько-нибудь существенного значения. Именно поэтому считаю своим моральным долгом выехать с первыми лучами солнца, чтобы сообщить вашим родственникам и моим близким, дорогим друзьям о том, что их любимая сестра опаснейшим образом рискует и своим добрым именем, и репутацией семьи.

Хелена закатила глаза.

— Зачем вам все это, Гастингс?

Виконт театрально вздохнул.

— Подобная трактовка глубоко меня ранит. Почему в любом поступке вы ищете низменные мотивы?

— Потому что они всегда присутствуют. Что я должна сделать, чтобы вы молчали?

— Молчание невозможно. Не существует такой цены, за которую я согласился бы утаить чреватый роковыми последствиями факт.

— Отказываюсь верить, что вас нельзя подкупить.

— Ах, Господи, что за непреклонная убежденность в моей продажности! До чего же жаль вас разочаровывать!

— Если так, не разочаровывайте. Назовите цену.

Аристократический титул Дэвида был совсем новым: он считался всего лишь вторым виконтом Гастингсом, после дядюшки. Семейная казна не нуждалась в пополнении, так что о фунтах стерлингов не стоило и думать.