Там, где живет любовь - Алексеева Светлана. Страница 68
– Хватит, мне и без того хреново, – выдавил Волошин. – Я все понял!
Это утро ничем не отличалось от предыдущего: поверка, завтрак, прогулка. Стараясь держаться поближе к Гвоздю, Сергей ни с кем не разговаривал, избегая всякого общения. После прогулки многие ушли на допрос. В камере стало тише и даже немного свежее. Подгоняя горячий воздух, из окна дул порывистый, сильный ветер. Чувствовалось приближение грозы. По привычке поглядывая на часы, точнее, на место, где они прежде были, Волошин нетерпеливо ждал своей очереди. Но ни следователь, ни адвокат его не вызывали. Каждая минута казалась вечностью, окутавшей его своим беспросветным, мучительным вакуумом.
Снова и снова Сергей погружался в воспоминания того страшного рокового дня. Этот день, как призрак, стоял перед глазами, не давая собраться с мыслями.
– Валерка, братишка, прости, что не уберегли! – прошептал Волошин и сжал кулаки.
Боль потери сжимала горло и не давала дышать. Разгораясь с новой силой, она призывала разум не сдаваться и искать спасения, которое было возможно только при наличии спокойствия и самообладания. Но почему-то с каждой минутой на сердце становилось все тревожнее. Тихая паника, как невидимый кокон, все больше и больше окутывала сознание.
Стараясь меньше думать над тем, что говорил Гвоздь, Волошин отчаянно выстраивал ребусы, имеющие различную конфигурацию и разные пути решения. Множество вопросов, множество ответов. Лишь бы хоть чем-то занять больную голову, где все мысли крутились вокруг самого первого, самого великого, самого предательского инстинкта самосохранения.
Глава 29
Незаметно время подошло к обеду. Загремела тяжелая железная дверь. Приготовив миски, зеки дружно подтянулись к кормушке. По камере разошелся приторный, резкий запах рыбной похлебки. Постукивая ложками, народ с аппетитом уминал прогнившее варево. Отгоняя мысли о еде, Волошин нервно сглотнул слюну и покосился в сторону стола. Под ложечкой неприятно засосало.
– Все пожрали? – выкрикнул баландер, заглядывая через окно.
– Стой, дай еще одну порцию! – резко поднявшись из-за стола, выкрикнул молодой стройный парень по имени Ираклий.
Не особо приметный, спокойный и неконфликтный, он больше держался Художника, играя с тем в нарды или в подкидного дурака. Несколько раз он попытался завести с Волошиным дружбу, но хитрый взгляд и навязчивая услужливость Ираклия сразу насторожили Сергея.
– Добавки не положено! – гаркнул баландер и громко захохотал.
– Я не для себя, – начал оправдываться Ираклий, протягивая миску, – я для новенького, для Чемпиона! А то совсем пацана зашугали, даже жрать не дают! Плесни баланды, а то загнется.
В камере все насторожились. Взяв похлебку, Ираклий поставил миску на стол и покосился на Волошина.
– Чемпион, иди жрать! Хорош, братва, над человеком измываться. Он свое получил. Пусть человек пожрет! – проговорил он, мусоля во рту хлеб.
Такого Сергей совсем не ожидал. Не глядя на Гвоздя, он поспешил к столу. Внутри него все кипело. Кому же так не терпится увидеть его в окружении траурных венков? Сколько людей, находящихся в камере или на воле, жаждут его смерти?
Лицо Волошина налилось кровью. Еле сдерживая себя, он подошел к Ираклию. В ответ тот спокойно и даже приветливо улыбнулся.
– Садись, ешь! В тюрьме не все звери! – проговорил он и подвинул миску.
При приближении Сергея несколько зеков встали из-за стола, почтительно освободив место. Недолго думая, Волошин уселся на скамейку и, облокотившись о стол, внимательно посмотрел на парня. Откуда-то рядом возник Токарь. Повисла томительная пауза.
– Ты чего? – добродушно удивился Ираклий. – Чего ты на меня так уставился?
– Да ничего, – прищурив глаза, выдавил Волошин. – Спасибо тебе. Но я есть не хочу. Меня братва печеньем уважила. Так что от всей души отдаю тебе свою порцию. Ешь!
– Я наелся, спасибо, – немного растерянно ответил парень и попытался встать.
Сергей резко схватил его за плечо и посадил назад.
– Ешь, говорю! – настойчиво приказал он и подвинул миску.
– Я наелся, – пробубнил Ираклий. – Больше не хочу!
Волошин взял миску и, обхватив Ираклия за плечи, попытался открыть ему рот.
– Ешь, сволочь! – взвился он, держа на весу миску.
Раздвигая толпу, к столу не спеша подошел Гвоздь. Спокойный, уверенный в себе авторитет, скрестив руки, сосредоточенно посмотрел на парня. Не успев доесть, зеки схватили миски и торопливо отошли в сторону. В камере повисла тишина. Ничего не понимая, все удивленно смотрели на него.
– Жри, говорю, – прошипел Гвоздь. – Если не съешь, остаток дней проведешь в петушином углу!
Ираклий как-то отрешенно посмотрел на Гвоздя, перевел взгляд на Волошина и неожиданно, резко махнув рукой, опрокинул миску на пол.
– Сука! – заорал Сергей, накинувшись на него.
В камере поднялись крики, подобные крикам зрителей, наблюдающих за боем гладиаторов.
Не помня себя, Волошин посылал удары, в каждый из которых была вложена сжатая сила его ненависти и страха. Не оставаясь в долгу, Ираклий неистово сопротивлялся. Но, видимо, сегодня был не его день. Не чувствуя боли, Сергей уверенно подтверждал «звание» Чемпиона.
Неожиданно загремела дверь. Послышался шум открывающегося замка.
– Шухер, попкарь! – разнеслось по камере.
Кинувшись врассыпную, уже через мгновение зеки были на своих местах.
В дверном окне показалось краснощекое лицо конвойного.
– Волошин, с вещами на выход! – рявкнул охранник и снова загремел ключами.
Сергей взволнованно поискал глазами Гвоздя.
– Куда это меня? – спросил он, вытирая распухший, окровавленный нос.
– Наверное, в другую камеру переводят, – задумчиво ответил Гвоздь. – Но ты держись! Я про тебя не забуду. По всей зоне малявы разошлю. Братва тебя не обидит!
Дрожащими руками Волошин собрал вещи и медленно пошел к выходу.
Поскрипывая, дверь отворилась, упершись в крепкий металлический штырь.
– Стоять! – выкрикнул конвойный. – Лицом к стене!
Волошин беспрекословно подчинился приказу.
Гремя ключами, конвойный закрыл дверь камеры, с трудом справившись с тяжелым железным засовом.
– Пшел! – скомандовал он и подтолкнул его вперед.
Крепко сжимая в руках скатку, Сергей неуверенно шел в указанном направлении. Предательское сердце взволнованно стучало в ускоренном, сумасшедшем ритме. В голове мелькало множество вариантов не самого лучшего, с его точки зрения, исхода путешествия.
Минуя несколько постов, Сергей спустился в подвал, оказавшись в знакомой ему каптерке. Посередине затхлого помещения, за массивным, потертым столом сидел кладовщик, окруженный высокими деревянными стеллажами. С царской осанкой очень важного человека он безразлично что-то писал.
– Сдавай вещи и получай свое барахло! – приказал конвойный, подталкивая Сергея вперед.
– Меня куда-то переводят? – взволнованно спросил Волошин.
– А я почем знаю? – безразлично буркнул охранник. – Приказано доставить тебя к помощнику начальника. А что потом с тобой будет, мне неизвестно!
– Бери свои манатки и расписывайся! – приказал кладовщик, быстро протянув Сергею потертый дерматиновый кошелек и дешевые китайские часы.
– Вы что-то перепутали, это не мои вещи, – растерянно проговорил Волошин.
– Я никогда ничего не путаю, – медленно, чеканя каждое слово, ответил кладовщик и пристально посмотрел ему в глаза. – А если у тебя что-то не то с головой, я быстро доложу об этом начальству. Может, есть необходимость в проведении дополнительной психиатрической экспертизы. Подпись твоя?
– Моя, – обреченно ответил Сергей, сгребая предложенные ему обновки.
Пройдя несколько постов, он оказался возле знакомой двери помощника начальника СИЗО.
– Заходи! – приказал конвоир, подталкивая его к двери.
Немного волнуясь, Волошин неуверенно переступил порог.
Встав из-за стола, владелец кабинета подошел к Сергею, ехидно всматриваясь в его глаза. Невысокого роста, худощавый, он совершенно не был похож на своих подчиненных.