Рилла из Инглсайда - Батищева Марина Юрьевна. Страница 11

— О, Рилла! Я думала, ты давно уехала домой, — сказала Мэри Ванс.

Она махала шарфом вслед лодке, которая неслась через канал и которой правил Миллер Дуглас.

— Где остальные? — задыхаясь, спросила Рилла.

— Да уехали все… Джем уехал час назад… Уна сказала, что у нее разболелась голова. А остальные минут пятнадцать назад уехали с Джо Миллером. Вон, смотри… они как раз огибают Березовый Мыс. Я не поехала: ветер поднимается, а меня всегда укачивает, когда волны большие. Я не прочь пройтись отсюда до дома пешком. Это всего полторы мили. Я думала, ты уехала. Где ты была?

— На скалах, с Джимом и Молли Крофорд. Ах, почему никто меня не поискал?

— Они искали… но тебя нигде не было. Тогда они решили, что ты, должно быть, уехала на другой лодке. Не пугайся. Переночуешь у меня, а в Инглсайд мы позвоним и скажем, где ты, чтобы никто не волновался.

Рилла осознала, что другого выхода нет. Ее губы задрожали, к глазам подступили слезы. Она отчаянно моргнула… Мэри Ванс не увидит ее плачущей! Но чтобы тебя вот так забыли! И никто не подумал, что стоит труда выяснять, где она… даже Уолтер. Затем она вдруг с ужасом вспомнила еще об одном обстоятельстве.

— Мои ботинки! — воскликнула она. — Я оставила их в лодке.

— Ну и ну, — покачала головой Мэри. — В жизни не видела такого беспечного ребенка. Тебе придется попросить Хейзл Луисон одолжить тебе ботинки.

— Ни за что! — воскликнула Рилла, которая терпеть не могла упомянутую Хейзл. — Уж лучше пойду босиком!

Мэри пожала плечами.

— Как хочешь. Страдай, если такая гордая. Впредь будешь осмотрительнее. Ну, потопали!

И они «потопали». Но «топать» по изрытой глубокими колеями, усыпанной галькой дорожке в непрочных туфельках на высоких каблуках не слишком увлекательно. Рилла кое-как умудрилась доковылять до прибрежной дороги, но идти дальше в этих отвратительных туфлях она не могла. Сняв их и свои дорогие шелковые чулки, она пошла босиком. Это тоже было отнюдь не приятно: галька и неровности дороги причиняли боль ее нежным ступням. Ее пятки, натертые и покрытые волдырями, горели. Но муки унижения были так сильны, что она почти не замечала физической боли. В хороший же переплет она попала! Если бы Кеннет Форд мог видеть ее сейчас, хромающую, как какая-нибудь маленькая девочка с разбитой коленкой! И так отвратительно завершается ее чудесная вечеринка! Не плакать просто невозможно… это слишком ужасно. Никому не было дела до нее… никто даже не тревожился о ней. Рилла украдкой вытерла глаза шарфом — носовые платки, похоже, исчезли так же, как ботинки! — но не шмыгать носом она не могла. Чем дальше, тем хуже!

— У тебя, я вижу, насморк, — сказала Мэри. — Неудивительно! Сидела у самой воды на ветру. Надо было соображать, что можешь простудиться. Твоя мать не скоро снова отпустит тебя куда-нибудь; это я тебе точно могу сказать. Эта сегодняшняя вечеринка была совсем неплоха. Надо признать, что Луисоны знают, как устраивать вечеринки… хотя Хейзл Луисон не в моем вкусе. До чего мрачный вид у нее был, когда она смотрела, как ты танцуешь с Кеном Фордом. И у этой маленькой бесстыдницы Этель Риз тоже. Какой он, однако, любитель пофлиртовать!

— Я не думаю, что он любитель пофлиртовать, — возразила Рилла с вызовом, дважды отчаянно шмыгнув носом.

— Ты будешь лучше разбираться в мужчинах, когда тебе исполнится столько лет, сколько мне, — сказала Мэри покровительственно. — Имей в виду, не стоит верить всем их словам. Не давай Кену Форду повода думать, будто стоит ему лишь сделать вид, что он остановил свой выбор на тебе, и ты сразу позволишь водить себя за нос. Не будь такой слабовольной, детка.

Выслушивать такие оскорбления и поучения от Мэри Ванс было просто невыносимо! И просто невыносимо было шагать по каменистой дороге босиком со стертыми пятками! И просто невыносимо было плакать и не иметь под рукой носового платка и быть не в силах удержаться от слез!

— Я о Кеннете (хлюп!) Форде (хлюп!) совершенно (хлюп-хлюп!) не думаю! — воскликнула несчастная Рилла, хлюпая носом.

— Ни к чему горячиться, детка. Слушай, что тебе старшие советуют. Я видела, как ты перебралась потихоньку на дюны с Кеном, и оставались вы там очень долго. Твоя мать не была бы довольна, если бы узнала об этом.

— Я сама расскажу маме об этом… и мисс Оливер расскажу… и Уолтеру, — выдохнула Рилла в промежутках между новыми «хлюп-хлюп». — Ты, Мэри Ванс, сама просидела не один час с Миллером Дугласом на той ловушке для омаров! Что сказала бы миссис Эллиот, если бы это узнала?

— О, я не собираюсь ссориться с тобой, — сказала Мэри, вдруг принимая высокомерный вид. — Я лишь говорю, что лучше такого не делать, пока ты еще маленькая.

Рилла оставила все попытки скрыть слезы. Все было испорчено… даже тот прекрасный романтический час, проведенный с Кеннетом на освещенных луной дюнах, был опошлен. Она испытывала отвращение к Мэри Ванс.

— Да что стряслось? — спросила озадаченная Мэри. — О чем ты плачешь?

— Ноги… ужасно болят… — всхлипнула Рилла, цепляясь за остатки своей гордости.

Менее унизительно было признаться, будто плачешь из-за боли в ногах, чем из-за… из-за того, что молодой человек внушил тебе ложные надежды своим вниманием, твои друзья бросили тебя, а другие считают себя вправе разговаривать с тобой снисходительно.

— Да уж, могу себе представить! — сказала Мэри не без сочувствия. — Но ничего. Я знаю, где в кладовой Корнелии стоит горшок с гусиным жиром, а он помогает получше всяких новомодных кольдкремов. Я намажу тебе пятки, перед тем как мы ляжем спать.

Пятки, смазанные гусиным жиром! Вот чем кончается ваша первая вечеринка с вашим первым поклонником и вашим первым романтическим разговором под луной!

Проливать слезы в таком положении показалось Рилле бессмысленным, так что она перестала плакать и уснула в постели Мэри Ванс со спокойствием отчаявшегося человека. За окнами занимался серый рассвет, прилетевший на крыльях шторма, и на маяке Четырех Ветров верный своему слову капитан Джосайя поднял британский государственный флаг, который развевался на бешеном ветру, на фоне облачного неба, как великолепный и негасимый сигнальный огонь.

Глава 5

«Шум идущего» [17]

Рилла пробежала через залитое солнцем великолепие кленовой рощи за Инглсайдом к своему любимому уголку в Долине Радуг. Там она села на камень среди папоротников и, подперев руками подбородок, долго смотрела отсутствующим взглядом в ослепительно голубое небо августовского дня… такое голубое, такое мирное… точно такое, каким оно было над этой долиной каждый год в приятные, погожие дни позднего лета, с тех пор как она себя помнила.

Ей хотелось побыть одной… подумать… приспособиться, если это возможно, к совершенно новому миру, в который она, казалось, перенеслась настолько внезапно и безвозвратно, что не до конца понимала, кто же она теперь. Была ли она… могла ли она быть… той же Риллой Блайт, которая танцевала на мысе Четырех Ветров шесть дней назад… всего шесть дней назад? Рилле казалось, что она пережила за эти шесть дней столько же, сколько за всю свою предшествующую жизнь, и если это правда, то следовало бы считать время не секундами и минутами, а биениями ее сердца. Тот вечер, с его надеждами, страхами, триумфами и унижениями, казался теперь древней историей. Неужели она действительно могла плакать лишь из-за того, что ее оставили одну и ей пришлось идти домой пешком с Мэри Ванс? Ах, какой пустячной и нелепой казалась ей теперь подобная причина для слез. Теперь у нее были все основания плакать… но она не заплачет… ей нельзя… Как сказала мама — мама с побелевшими губами и страдальческими глазами, такая, какой Рилла никогда не видела ее прежде: