Аттила - Дан Феликс. Страница 6

Королевский сын смерил пришедшего серьезным, но не враждебным взглядом.

Незнакомец почтительно склонил голову перед принцессой. Приветствие это было полно такого достоинства, гордости, сдержанности и вместе с тем уважения, что Ильдихо невольно ответила на него легким поклоном.

– Простите, благороднейшая принцесса, – мягким и звучным и в то же время печальным голосом произнес он на языке ругов, – что я пришел сюда искать вас… Другой, я вижу, уже нашел вас раньше меня. Приветствую тебя, отважный певец, сын короля скиров! – последние слова он произнес на чистом скирском наречии.

Дагхар протянул ему правую руку.

– На самом деле только кажется, что я искал вас, Ильдихо. Меня привел к этому ключу обет. Когда при моем последнем посещении вы позволили мне проводить вас и ваших подруг к этому жертвенному источнику, и я увидел вас, молящуюся с таким жаром, тогда я решился сам также испросить у богини этого ключа исполнения моего самого сердечного желания.

– Вы, просить Фриггу? – жестко вскричала Ильдихо с высокомерной усмешкой. – Что общего между гунном и белокурой, белостатной, кроткой Фриггой?

Черты его выразили глубокое огорчение. Это было странное лицо, точно состоявшее из двух половин, совершенно различных и нисколько не гармонировавших одна с другою.

На низком, покатом, чисто монгольском лбу, обрамленном прямыми волосами, обрисовывались благородно округленные брови, из-под которых в глубоких впадинах под длинными черными ресницами сияли чудные, темно-карие, печальные и молящие глаза, короткий, немного плоский, но не чисто гуннский нос, очень изящный, выразительный рот, не знающий смеха, и только изредка улыбавшийся печальной улыбкой, мягкий, и для мужчины слишком округленный подбородок, поросший редкой бородой – такова была его, несмотря на свои противоречия, весьма привлекательная внешность. На этом лице видна была печать высокой души и оно проникнуто было глубокой печалью. Даже гордая девушка не могла противостоять тихому очарованию этой задумчивой грусти, когда глаза его с нежным укором устремились на нее, и она уже раскаивалась в своей резкости, когда снова раздался его мягкий, приятный голос.

– Я почитаю богов всех народов нашего царства, так же как стараюсь изучить все их наречия. И вы забываете, благородная принцесса, что как вы происходите от этой белокурой богини – в этом убеждает один лишь взгляд на вас, помимо древнего предания вашего племени, так и я наполовину германец, гот! Моя бедная мать принадлежала к роду Амалунгов. Значит, и я имею право на белокурую богиню. Чтобы расположить ее к исполнению моей единственной мольбы, я дал обет пожертвовать ей кольцо, которым хотел украсить вот эту плиту.

Он вынул из-за пояса очень широкое кольцо. Пробившийся сквозь листву солнечный луч упал на искусно оправленный драгоценный камень, и он так ослепительно ярко засверкал всеми цветами радуги, что Ильдихо на мгновение закрыла глаза, и даже Дагхар слегка зажмурился.

– Что за чудный камень! – вскричал он.

– Это адамант! Но какой огромный и блестящий…

– Это из последней дани византийского императора. Однако, – прибавил он с продолжительным взглядом на помолвленных, – я вижу; что опоздал с моей мольбою и обетом. Все равно я не возьму назад обещанного мною богине. Но дар мой не будет украшать ее источника, а пусть она возьмет и смоет его прочь, так чтобы никто не мог ни найти его, ни догадаться, чего желал принесший его в жертву!

Он бросил кольцо в воду.

– Что ты делаешь? – вскричал Дагхар.

– Жаль. Это было сокровище, – сказала Ильдихо.

– Да, принцесса, это было сокровище: оно заключало мое желание! Прощайте! Я тотчас же уеду. Никогда больше не посещу я жилища короля Визигаста!

Печально простившись с обоими легким поклоном, он вернулся к своему коню, опустившемуся перед ним на колени и затем вскочившему с веселым ржанием. Скоро конь и всадник скрылись за деревьями.

Облокотившись о копье, Дагхар задумчиво смотрел им вслед.

– Да, – произнес он наконец, – когда вместе со старым зверем мы передушим и все его отродье, вот этого одного мне будет жаль!

КНИГА ВТОРАЯ

Глава первая

В это время на расстоянии одного дня пути из последнего пограничного византийского города Виминациума (ныне Виддин) двигался блестящий поезд из всадников, повозок и пешеходов, направлявшийся к северу, в царство гуннов. Впереди, указывая дорогу, ехала кучка гуннов на маленьких мохнатых, худых, но выносливых и неутомимых лошадках.

По обе стороны большой дороги, по которой медленно тянулся поезд, гарцевали также толпы гуннских всадников. Хотя сопровождаемые гуннами богато одетые чужеземцы ехали на превосходных конях, длинная вереница тяжеловесных повозок двигалась с большим трудом.

Нагруженные доверху, просторные повозки походили на огромные сундуки. Их толстые дубовые стенки снабжены были выгнутыми железными крышками, надежно запертыми посредством крепких железных засовов и замков. Некоторые повозки были бережно обтянуты непромокаемыми недублеными кожами, защищавшими их от дождя и солнца.

Замочные скважины и концы веревок, которыми были обвязаны кожаные покрышки, скреплены были большими печатями. Возле повозок с высокими колесами шли в полном вооружении рослые, белокурые, голубоглазые воины, с тяжелыми копьями на плечах. Они серьезно и внимательно оглядывались вокруг, но между ними не слышалось разговоров и невеселыми были их лица. Ехавшие же впереди каждой повозки византийские рабы и отпущенники, беспрерывно болтали на испорченном греческом и латинском языках, бранились и ссорились между собою, проклиная своих лошадей, колеса и дурную дорогу.

Небольшая группа таких же рабов и отпущенников шла пешком, и когда кто-нибудь из них слишком близко подходил к одной из запечатанных повозок, тяжелое копье их безмолвных хранителей многозначительно опускалось на плечи римлянина. Кроме того, римляне и византийцы несли еще несколько богато раззолоченных носилок.

Из одних носилок, где раздвижной деревянный ставень был раскрыт со стороны ветра, выглядывала резко очерченная голова, с выражением нетерпеливого ожидания, и когда мимо проскакал богато одетый и вооруженный всадник, сидевший на носилках знаками пытался подозвать его к себе. Всадник этот, статный воин с германской наружностью, казался предводителем всего каравана, часто останавливал коня, выслушивал сообщения арьергарда и гонцов, являвшихся к нему навстречу с севера, и отдавал короткие распоряжения и приказы.

– Остановись, Эдико! На одно слово! Только на одно! – вскричал человек из носилок.

Но всадник, не отвечая, промчался мимо.

Повозки медленно и тяжело взбирались на довольно крутую возвышенность. Далеко опередив первую повозку, на самой вершине остановились два всадника в блестящей византийской одежде. На всем продолжении пути они почти не расставались.

Сойдя с коней в ожидании поезда они, беседуя, ходили взад и вперед по холму.

– Насколько видит глаз, кругом нет ни одного жилья, и вдали нет признаков городских башен или стен. Ни крестьянской избы, ни пастушьей хижины! Ни дерева, ни даже кустарника! Одна лишь степь да болото! Что за пустошь – это царство гуннов!

– Они сами превратили его в пустошь, патриций, – отвечал его спутник, печально качая головой. – Еще несколько десятков лет тому назад это была богатая, цветущая страна. Здесь были обширные города, красивые виллы с роскошными садами, полными всевозможных плодов, плодородные виноградники и необозримые поля золотой пшеницы. Страна принадлежала римлянам и была населена племенами великого готского народа, остготами и гепидами, ругами и скирами, они умели ограждать себя от вторжения варваров, умели прилежно возделывать почву. Во всех моих странствиях я не встречал лучших земледельцев, чем германцы. Двадцать лет тому назад я проезжал по этой же дороге, как посланник императрицы Пульхерии к королю остготов. Тогда я видел здесь нечто иное. Но ведь с тех пор явились гунны.