Схватка за Рим - Дан Феликс. Страница 33

Спустившись в долину, они приветствовали народ троекратным долгим звуком рога, народ ответил им, шумно потрясая оружием. После этого сайоны приступили к делу: они разделились на две группы и, держа красные шерстяные шнуры, двинулись со старинными песнями и заговорами одни – направо, другие – налево, обводя шнуром всю долину. Через каждые двадцать шагов они останавливались и втыкали в землю копье, к которому прикреплялся шнур. В двух местах – прямо против входа и с южной стороны – в землю были воткнуты особенно длинные копья, в рост человека: это были ворота, которые вели в тинг. У этих ворот поместились на страже сайоны с поднятыми топорами, чтобы не пропустить в собрание несвободных, чужеземцев и женщин.

Когда эта работа была окончена, два самых старых сайона стали в воротах и закричали громким голосом, обращаясь к народу:

– Место приготовлено по старому обычаю готов. Теперь, с Божьей помощью начинайте правый суд!

Несколько минут после этого царила глубокая тишина, затем среди народ послышался сначала тихий, потом все более громкий гул удивления, сменившим взрывом негодования. Собрание должен был открывать представитель короля, тинг-граф, а его не было. Все громче вызывали его, искали, но его нигде не было, при этом заметили, что среди собравшихся не было никого из многочисленных родственников и друзей короля, между тем, еще недавно их встречали на улицах Рима.

Шум среди народа возрастал. Казалось, ничто не остановит его. Вдруг из середины огороженного места раздался громкий звук, древний боевой клич германцев. Все взоры обратились туда и увидели высокую фигуру старика Гильдебранда, глаза которого сверкали огнем. Крики радости приветствовали его.

92 – Добрые, храбрые готы. Вы видите, что в собрании нет графа, представителя короны. Если король думает этим остановить собрание – он ошибается: я помню еще старые времена и заявляй) вам, что народ может находить правду и справедливость и без короля и его графа. Вы все выросли уже при новых обычаях, но вот стоит старый Гадусвинт, всего двумя годами моложе меня, он подтвердит вам: вся власть должна быть в руках народа, потому что народ готов свободен!

– Да, мы свободны! – подтвердил тысячеголосый хор.

– Так выберем же сами себе тинг-графа, если король не присылает своего! – сказал Гадусвинт. – Право и справедливость существовали раньше королей и графов. А кто лучше знает все старые обычаи и права, чем Гильдебранд, сын Гильдунга? Пусть же он и будет тинг-графом.

– Хорошо, – ответил Гильдебранд, – я повинуюсь вашему выбору и считаю себя таким же законным тинг-графом, как если бы меня назначил сам король. Приблизьтесь, сайоны, помогите мне открыть суд.

Двенадцать сайонов тотчас подошли. Под громадным дубом, который возвышался среди площади, лежал развалившийся идол Пика, бога лесов. Сайоны очистили место, положили четырехугольную плиту, так что образовался как бы стул для судьи. Сидя на этом алтаре древнего бога лесов и стад, тинг-граф должен был решать дела. Приготовив место, сайоны набросили на плечи Гильдебранда широкую голубую мантию с белым воротником и дали ему в руку большой, загнутый кверху посох, после этого повесили слева от него на ветвях дуба большой стальной щит и, разделившись на две группы, стали справа и слева от него.

Старик ударил палкой в щит, сел и, обратившись лицом к востоку, начал:

– Требую тишины и мира, требую правды и запрещаю неправду, всякую брань, ссоры и все, что может нарушить мир тинга. И теперь спрашиваю вас: эти ли год, и день, и час, это ли место, чтобы творить свободный суд готского народа?

Стоявшие впереди готы выступили вперед и ответили хором:

– Да. Это здесь – под высоким небом, под шумящим дубом, и теперь, когда солнце светит на эту мечом добытую готами землю, настоящее место и время для свободного суда готов.

– Так начнем же. Мы здесь собрались, чтобы разобрать два дела: Готелинды, которая обвиняется в убийстве, и короля Теодагада, который обвиняется в позорной трусости и нерешительности в это крайне опасное время. Я спрашиваю…

Но тут его слова были прерваны громким звуком рога, который раздавался все ближе.

С удивлением оглянулись готы и увидели группы всадников, быстро направлявшихся к месту собрания. Гильдебранд всмотрелся и закричал:

– На развевающихся знаменах – изображение весов, значит, это граф Витихис! Да, вот он впереди, а рядом с ним сильный Гильдебад! Но ведь они должны были находиться теперь далеко, по дороге в Галлию. Что могло заставить их возвратиться?

Между тем, всадники подъехали, и Витихис с Гильдебадом среди громких приветствий пробрались сквозь толпу к Гильдебранду.

– Как! – едва переводя дыхание от быстрой езды, вскричал Гильдебад. – Вы здесь спокойно сидите, между тем как Велизарий уже высадился?

– Мы знаем это, – спокойно ответил Гильдебранд, – и хотим обсудить с королем, как нам его прогнать.

– С королем! – с горькой усмешкой повторил Гильдебад.

– Его здесь нет, – оглянувшись, сказал Витихис, – это подтверждает наше подозрение. Мы возвратились из похода, потому что имеем все основания для серьезных подозрений. Но об этом после. Продолжайте.

И он стал в ряду других, по левую руку судьи. Когда тишина восстановилась, Гильдебранд начал:

– Готелинда, наша королева, обвиняется в убийстве Амаласунты, дочери Теодориха. Я спрашиваю: имеем ли мы право судить это дело?

Старик Гадусвинт выступил вперед, опираясь на длинную палку, и сказал:

– Это место суда окружено красным шнуром в знак того, что народному суду принадлежит право судить кровавые преступления. Да, мы имеем право решать это дело.

– В глубине сердца, – продолжал Гильдебранд, – мы все обвиняем Готелинду. Но кто из нас может здесь, перед лицом суда, уличить ее в этом убийстве?

– Я – раздался звонкий голос, – и красивый молодой гот в блестящем вооружении выступил вперед.

В толпе пронесся говор: «Это граф Арагад, брат герцога Гунтариса!.. Он любит Матасунту, дочь Амаласунты!.. Он женится на ней!.. Он выступает мстителем за ее мать!»

– Я граф Арагад, – громко произнес молодой гот, – из рода Вельзунгов. Я не родственник убитой, но ближайший родственник ее – Теодагад – не исполнил своего долга кровавой мести за нее, так как он сам был участником ее убийства. Поэтому я, свободный, ничем не запятнанный гот, благородного рода, друг несчастной княгини, являюсь обвинителем вместо ее дочери Матасунты. Я обвиняю в убийстве, в пролитии крови!

С этими словами высокий, красивый гот вынул свой меч и, при громких криках одобрения со стороны народа, протянул его к стулу судьи.

– Какие доказательства имеешь ты? Скажи…

– Стой, тинг-граф! – раздался вдруг серьезный голос Витихиса. – Ты так стар, Гильдебранд, так прекрасно знаешь обычаи, права, а позволяешь толпе увлекать себя? Неужели я должен напоминать тебе первое требование справедливости? Обвинитель здесь, но где же обвиняемая?

– Женщина не может присутствовать в народном собрании, – спокойно ответил Гильдебранд.

– Это я знаю. Но где же Теодагад, ее муж, который должен защищать ее?

– Он не явился.

– Приглашали ли его?

– Да, приглашали, – ответил Гильдебранд. – Сайоны, выступите вперед! Два сайона подошли и своими посохами коснулись стула судьи.

– Нет, – сказал Витихис. – Никто не должен говорить, что народ готов осудил женщину, не выслушав ее защитника. Хотя все ее ненавидят, но она так же имеет право на справедливость, на защиту закона. Я сам буду ее защитником, если нет никого другого.

И он спокойно выступил вперед, стал против Арагада и коснулся его своим мечом.

– Так ты отрицаешь преступление? – с удивлением спросил судья.

– Нет, я говорю только, что оно не доказано, – ответил Витихис.

– Докажи его! – обратился судья к Арагаду.

– Доказать? – нетерпеливо, но немного смутившись, вскричал Арагад. – К чему тут доказательства! Я и ты, и все, находящиеся здесь, знают, что Готелинда давно ненавидела княгиню. Жертва ее исчезает из Равенны, одновременно исчезает и убийца. Потом жертва снова появляется в доме Готелинды – уже мертвой. А убийца бежит в крепость. Что же еще нужно доказывать?