Маска (СИ) - "Jeddy N.". Страница 30

  Что ж, мне хватило и этого, чтобы убедиться, что Джованни останется у сестры на всю ночь. Лукреция не желала говорить о нем со мной, боясь, что я расскажу обо всем Чезаре. Я вышел во двор, принял у конюха поводья и, взглянув на освещенные окна второго этажа, спросил:

  - Должно быть, тебе не приходится спать ни днем, ни ночью?

  - Это уж точно, - осклабился он. - Госпожа отличается завидным жизнелюбием, а мужчин у нее бывает - просто не счесть!

  - Должно быть, все знатные особы?

  - А ты как думаешь. Ну, я не говорю о поэтах и художниках, которые вечно толкутся в ее покоях и время от времени развлекают ее... А вот по вечерам приезжают и графы, и кардиналы, и даже герцоги. - Он доверительно понизил голос. - Она шлюха, и притом шлюха дорогая. Может, самая дорогая в Риме.

  - Ты давно у нее служишь?

  - Да почитай уж три года.

  - Тогда ты всех ее любовников должен знать.

  - Ну, кое-кого знаю. - Он поскреб в затылке, затем шепотом сказал. - Говорят, она спит с собственным отцом. Не знаю, правда это или нет, но вот с братьями спит точно.

  - Неужели?

  - Да это всей прислуге известно, они от лакеев не прячутся. Что кардинал, что герцог, оба не раз у нее ночевали. Кстати, сегодня как раз приехал один из них. Давненько уже не появлялся, вроде в Испании был. Зато все это время кардинал приезжал чуть не каждый день...

  - Ты болтун, - заметил я строго, садясь в седло. - Если не научишься держать язык за зубами, то рано или поздно пострадаешь из-за сплетен. Между прочим, ведь у монны Лукреции есть муж.

  - Какое ему дело до ее шашней? Он в Пезаро, а она в Риме и может делать что захочет. Ладно, поезжай.

  Покинув дворец, я вернулся к себе, мучаясь от ревности и желания рассказать обо всем Чезаре. С другой стороны, я понимал, что подобные новости вряд ли пойдут кому-нибудь на пользу, и решил молчать.

  Уже на следующий день Лукреция, как ни в чем не бывало, приехала в апостольский дворец с большой свитой, чтобы присутствовать на обеде его святейшества, и, сидя напротив Джованни, строила ему глазки тайком от Чезаре, сидевшего справа от нее. За обедом папа объявил, что имеет намерение отвоевать у Орсини незаконно захваченные ими замки, и для этой цели в Чита Кастеллана будут посланы войска под командованием нового главнокомандующего Церкви Джованни Борджиа и урбинского герцога Гвидо де Монтефельтро. Я заметил, как побледнело от гнева лицо Чезаре. Его святейшество собирался присвоить любимому сыну очередной титул! Даже многие кардиналы удивленно приподняли брови, а Лукреция недоверчиво улыбнулась, тепло взглянув на Джованни. После обеда состоялось открытое заседание консистории, после которого Чезаре вернулся мрачнее тучи и сказал, что хочет выехать в город. Я должен был сопровождать его; таково было его желание, и мое сердце сжалось от нехорошего предчувствия.

  Мы направились в замок Святого Ангела, где в сопровождении коменданта спустились в подземелье. Надев маски, мы некоторое время ждали, когда охранники приведут пленников: французского кардинала Перро, арестованного почти год назад за измену, его личного секретаря, протонотария Далмацио и епископа Вандомского.

  Приказав привязать узников к столбам, Чезаре дал волю своим звериным инстинктам. Схватив плеть, он избивал заключенных, пока их одежда не превратилась в кровавые лохмотья, а затем, задыхаясь от усталости и возбуждения, отвязал молодого протонотария и, швырнув его перед собой на колени, грубо овладел почти бесчувственным телом. Яростно пронзая его, он схватил свою жертву за горло и стал душить, приходя во все больший экстаз. Наконец, сотрясаемый агонией наслаждения, он резко наклонился и одним рывком свернул мужчине шею. Протонотарий обмяк, безжизненно осев к ногам своего убийцы. Я отвернулся, не в силах выносить кошмарное зрелище, и меня вырвало.

  Чезаре оглянулся на меня. Под маской я не видел выражения его лица и знал, что он тоже не может видеть мои страх и отвращение под моей собственной маской. Был лишь взгляд, которым мы обменялись... Я ненавидел Чезаре, но чувствовал, что если он подойдет и обнимет меня, как прежде, я не смогу устоять перед ним.

  Коротко приказав палачам отвязать остальных пленников, он направился к двери и жестом велел мне следовать за собой. У меня кружилась голова, ноги отказывались повиноваться. В коридоре он остановился, повернулся ко мне и, взяв за подбородок, заглянул в глаза. Я дернул головой и отвернулся.

  - Поезжай домой, - тихо сказал он, и его голос показался мне похожим на шелест ветра в заледеневших ветвях. - Ложись спать и забудь обо всем, что видел.

  Мои руки дрожали, когда он взял их в свои, и он жестко усмехнулся, а затем повернулся и пошел прочь. Я смотрел, как он уходит, и не знал, что предпринять. Смятение и ужас, царившие в моей душе, были поистине беспредельны. Сырое, пропахшее тленом и страданием подземелье вызывало во мне панику, мне все еще виделось окровавленное мертвое тело на залитом кровью полу и три привязанных истерзанных узника, у которых не оставалось сил даже на крики. Как безумный, я вышел во двор замка и, почти не осознавая окружающего, сел в седло. Один из гвардейцев спросил, не нужно ли меня проводить, и я отрицательно покачал головой.

  Мир кружился, стылая октябрьская ночь была бесприютна и темна; моросящий дождь вскоре промочил меня до костей, маска намокла, прилипая к замерзшему лицу, но я не спешил снимать ее: мне казалось, что весь Рим знает, кто я и чему я был свидетелем в замке Ангела... На какое-то мгновение у меня возникла мысль отправиться к Лукреции, воспользовавшись предложением, сделанным ею накануне, но я тут же подумал, что могу встретить там Чезаре, и меня охватило отчаяние. Оставалось только вернуться в папский дворец и ждать, когда вернется мой господин, терзаясь стыдом, тревогой и отвращением к самому себе.

  Оставив лошадь на конюшне, я поднялся по лестнице и направился к покоям Чезаре Борджиа, но мой шаг невольно замедлился на полпути, и вскоре я совсем остановился. В галерее, ведущей от зала заседаний к комнатам его светлости герцога Гандии, были широкие окна, выходившие на двор. Я уселся на подоконник, подвернул под себя ноги и стал смотреть вниз, на кружение факельных огней и суету слуг и охранников. Можно было бы всю жизнь оставаться незаметным, горько подумал я, пусть даже простым водовозом или портным в бедном квартале, тогда меня не мучили бы кошмары, которые - я хорошо знал - будут преследовать меня до конца моих дней. Но я уже не мог жить иначе. Шпион и убийца, любовник дьявола в человеческом обличье - вот кем я стал теперь, и возврата к прошлому не было...

  Мне нужен был человек, с которым я мог бы поговорить. Никколо обычно подходил для бесед лучше всего, но сейчас я не готов был выложить ему все, что меня беспокоило, да он, должно быть, уже ушел спать. Я слез с подоконника и, не находя покоя, стал бесцельно слоняться по коридору.

  - Эй, парень, - негромко окликнул гвардеец, стоявший на часах, - что это ты тут разгуливаешь в маске среди ночи?

  Я смущенно пожал плечами.

  - Если ты заблудился, я могу показать тебе дорогу.

  - Я служу у герцога Хуана Арагонского, - внезапно сказал я, - и как раз шел к нему.

  - Плохо же ты служишь, - заметил гвардеец. - Видел я, как ты сидел и смотрел в окно чуть ли не полчаса. К тому же в грязных башмаках и весь мокрый. Иди и больше здесь не появляйся, если не хочешь, чтобы тебе намяли бока.

  Я поспешил ретироваться и, поскольку он наблюдал за мной, направился прямиком к покоям герцога Джованни. В приемной дежурил еще один охранник, которому я сказал, что пришел к герцогу с поручением от дамы. Тот хмыкнул:

  - Можешь подождать до утра. Герцог уже лег спать, так что располагайся здесь или иди, откуда явился.

  Я сел в кресло и закрыл глаза, сам не понимая, что буду делать дальше. Вдруг из-за двери комнаты послышался недовольный голос герцога: