Безбилетный пассажир - Данелия Георгий Николаевич. Страница 22

Тогда я разозлился: «Вот мерзавцы!» А теперь, когда у нас тоже свобода слова, понимаю, какими скромными и тактичными были те мексиканские журналисты.

Потом я в жизни видел много престижных фестивалей. Но такой помпы, как в Акапулько, нигде не было.

В аэропорту Бондарчука со Скобцевой посадили в один открытый лимузин, Таланкина — в другой, меня — в третий. У Бондарчуков за рулем — красавец в сомбреро, у Таланкина — брюнетка в бикини и черных очках, а у меня — блондинка, и тоже в бикини и черных очках. А мы в костюмах, а в руках — зимние пальто и шапки — январь!

Поехали. Перед лимузином Бондарчуков — четыре мотоциклиста, перед Таланкиным — два и передо мной — два. Летим, как иностранные президенты по Москве: сирены воют, полицейские на всех перекрестках честь отдают. Блондинка приветливо улыбается и что-то щебечет по-испански, а я сижу с каменным лицом — вот оно, началось! Провокация через женщин!

Зря радовался, эта провокация оказалась первой и последней. Блондинка подвезла меня к штабу фестиваля и уехала, а дальше я общался в основном с пожилыми носатыми журналистками.

Бондарчук на этом фестивале считался звездой номер один, с ним цацкались, ну и с нами заодно. Бондарчуков поселили в самом шикарном бунгало, нас — в бунгало рядом, поскромнее, но тоже шикарном. Остальные участники фестиваля жили в пятизвездочной гостинице.

Между нашими бунгало — бассейн. Возле бассейна — ресторан. Не хочешь завтракать здесь — спускайся на лифте на пляж, там тоже бассейн и ресторан. Не нравится и там — ныряешь в прозрачную лазурную воду и плывешь до острова, на котором тоже ресторанчик. И все бесплатно.

Хочешь куда-нибудь поехать — дежурят три лимузина и мотоциклисты сопровождения. Едем, к примеру, в магазин — сирены воют, полицейские отдают честь, хозяин магазина выбегает, кланяется, предлагает бриллианты и одежду от кутюр. Мы тоже вежливо улыбаемся, покупаем какую-нибудь самую дешевую мелочь на подарки родным и близким, прощаемся и с сиреной мчимся обратно в гостиницу. (Поскольку на фестивалях обеспечивают проживанием и питанием, нашим делегатам выплачивали четверть суточных, полагающихся в этой стране. В Мексике это было что-то около двух долларов в день.)

Вечером — просмотры фильмов в старинном замке, а ночью, после просмотра — шикарные приемы с песнями марьяччо (мексиканцы с гитарами), с коктейлями, жареными поросятами и танцами до утра. На приемах продюсеры, режиссеры, актеры — «звезды» со всего мира.

Мне особенно запомнился мексиканский режиссер и актер Фернандес. Он был знаменит тем, что очень остро реагировал на критику и трех критиков уже пристрелил. Прочитает рецензию, обидится, подстрелит критика и уезжает в Аргентину… Когда обида проходит, он возвращается, платит штраф и снова снимает фильм.

Фернандес подошел ко мне сам. Огромный, пузатый, в сомбреро, в национальном костюме, в сапогах со шпорами, и у колена болтаются две кобуры с револьверами.

— Русский?

— Грузин, — ответил я.

— Русский, — перевела Люся.

В той поездке я не встретил ни одного мексиканца, который бы знал, что есть такая республика — Грузия.

Вечерний просмотр мы с Таланкиным вчера пропустили: купались — плавали по лунной дорожке.

На пятый день фестиваля состоялся показ фильма «Сережа», а на следующий день была назначена пресс-конференция.

Люся зашла за нами с Таланкиным, и мы пошли за Бондарчуком и Скобцевой. Бондарчук вышел к нам один:

— Ребята, я с Ирочкой поругался. Я пьяный. Поезжайте сами.

— Это невозможно, — сказала Люся. — Будет скандал!

— Но я пьяный!

— Это только вы знаете. А так совершенно незаметно.

— Ладно, — согласился Бондарчук. — Только пусть говорят они.

Представляя нас журналистам, Люся сказала, что на все вопросы по фильму ответят режиссеры Данелия и Таланкин. Но первый же вопрос был к Бондарчуку:

— Господин Бондарчук, вы уже второй раз в Мексике. Какие у вас впечатления?

Бондарчук надолго задумался. Люся повторила вопрос. Бондарчук посмотрел на Люсю, в зал, опять на Люсю, потом опять в зал… Глаза у него повлажнели, и он произнес:

— Английский художник Хоггард сказал, что красота в разнообразии… А в Мексике никогда не бывает снега…

И Бондарчук заплакал.

На этом пресс-конференция закончилась.

Я тоже понял, что и мне здесь уже надоело и хочется в слякотную и темную Москву. Домой.

Между прочим. Мексика — первая капиталистическая страна, в которой я побывал. И, к моему великому удивлению, все негативное, что говорилось и писалось у нас про малоразвитые страны и капитализм, оказалось правдой.

(Очень, очень мало очень богатых и очень, очень много очень бедных… Ну и остальной набор: трущобы, безработные, малолетние проститутки, официальная продажность чиновников и так далее.) Сейчас-то все это мы испытали на себе, а тогда я считал, что это полет больной фантазии советской пропаганды.

В Акапулько на приеме какой-то молодой человек спросил у нас, не хотим ли мы поехать на Кубу. Мы сказали, что хотим, но никакого значения этому разговору не придали.

Когда мы вернулись в Мехико, посол сообщил, что мы летим на Кубу, — на нас пришло приглашение. Юноша оказался министром культуры новой свободной республики — Альфредо Гевара. (Не путать с Че Геварой.)

Летели мы в маленьком самолете. Вместе с нами летел бородатый кубинец примерно моего возраста.

Узнав, что мы русские, он сказал, что возвращается из поездки по СССР и Китаю. Разговорились. Переводила Скобцева, — она уже освоилась и по-английски говорила довольно бегло. В России кубинцу не понравилось, — «у вас есть богатые и бедные», а вот в Китае ему больше понравилось.

— В Китае настоящий социализм: там все равны.

— Спроси, что ему там понравилось? — попросил я Скобцеву. — Что все очень бедные?

— Отцепись, Данелия, — сказал Бондарчук. — Смотри лучше вниз — Остров свободы!

В Гаване нас встречали первый секретарь посольства Алексеев и Альфредо Гевара. А бородатого кубинца — Рауль Кастро. Оказалось, что нашим попутчиком был легендарный Эрнесто Че Гевара.

Альфредо сказал, что мы на день опоздали — фильм показывали вчера. Но это не страшно, сегодня еще раз покажут.

Был 1961 год. Из Гаваны только что ушли американцы, но все приметы их образа жизни остались — шикарные американские автомобили, витрины, рекламные щиты, рестораны, казино, отели, сервис, меню, музыканты, танцовщицы, проститутки…

На улицах полно народу. Везде звучит музыка, люди танцуют… Свобода! И нас захватило это ощущение праздника, нам тоже захотелось танцевать. Как это прекрасно — свобода!

Все были счастливы, кроме проституток. То есть проститутки, конечно, тоже были счастливы, но и озабочены. И мы видели демонстрацию проституток с плакатами: «Фидель, ты всем дал работу, не лишай её и нас!»

Вот где беспрестанно были провокации через женщин! Кубинки такие красавицы, что я шею себе свернул, оглядываясь на них.

Вечером был просмотр фильма «Сережа». Народу было уйма — полный зал и толпа не попавших в кинотеатр на улице. Мы были первой советской кинематографической делегацией на Кубе. Рядом с нами сидел Рауль Кастро. Он сказал, что Фидель вчера посмотрел фильм, но сегодня придет смотреть еще раз.

Какое-то время ждали Фиделя, потом Раулю сообщили, что охрана Фиделя его не пускает: слишком много народу, очень опасно.

— Начинаем, — решил Рауль. — Сейчас вас проводят на сцену и представят зрителям. А если из зала начнут стрелять, — вы ложитесь, а мы потушим свет.

Скобцеву мы оставили в зале. Выступал Бондарчук, переводил Алексеев (он блестяще говорил по-испански). Прожектора из зала слепили глаза. Я четко держался за спиной Алексеева. Когда Алексеев перемещался, я следовал за ним. Но все обошлось без выстрелов. Фильм приняли хорошо, долго аплодировали. Рауль сказал, что будет еще сеанс, поскольку люди перед кинотеатром не уходят.