Братья наши меньшие - Данихнов Владимир Борисович. Страница 7

Солнце багровыми цветами разукрасило Ледяную Башню, на самой ее верхушке зажглась яркая оранжево-красная искра, словно солнечный камешек прилип к острию шпаги. До Лешиного стука я любовался этим камешком и ни о чем не думал, разве что радовался, что с моего балкона так замечательно видно Башню. Небоскребы ее не загораживают, расступаются в стороны, линия монорельса обходит стороной. Только самое основание башни прикрывают деревья, одноэтажные дома и бетонные заборы, а так ее прекрасно видно.

Пришлось прощаться с не успевшим закатиться солнцем, Башней и идти открывать дверь.

У Громова дергалось левое веко.

— Ты чего? — спросил я, озираясь. — Если из-за девушки, то извини. В смысле не думай, на тебя не только слепая и глухая поведется, Громов! Хотя фотомодели тебе в качестве жены не видать — это научно доказанный факт, и надеюсь, ты, как умный человек, не будешь его оспаривать.

— Кирилл, зайди, — попросил он.

Я сунул ноги в тапочки и пошел за ним.

— Тебе помочь ребенка распаковать? — спросил я, иронизируя.

— Нет. Уже.

Картонные остатки коробки и вата были разбросаны по всей прихожей; кусочки пенопласта, обмотанные скотчем, прилипли к стенам и полу. Лешка легонько толкнул меня в сторону зала; я пожал плечами и вошел. Здесь горел свет, нашептывала что-то лирическое новенькая стереосистема. Об очередной теории происхождения Башни рассказывал усатый дядька по телевизору. Посреди комнаты неподвижно стоял семи— или восьмилетний мальчуган в джинсовом комбинезоне и красно-белой кепке козырьком назад. Руки он держал по швам, а ноги вместе, как заправский солдафон.

Было что-то неуловимо трогательное в пацаненке и удивительное одновременно: я не чувствовал его возраст.

— Робот? — спросил я. — Так вот что было в коробке… впрочем, это я дурак, не сообразил сразу, когда логотип «РОБОТА.НЕТ» увидел; с другой стороны, чушь все это, подумал ведь, но сам себе не поверил, решил, что ты просто коробку где-то прихватил, засунул в нее… чего-то там и привез сюда.

Леша с шумом выдохнул; в воздухе явственно запахло алкоголем.

— А еще, — добавил я, — не верилось как-то, да и до сих пор не верится, что у тебя деньги на робота нашлись. Где столько тугриков отгреб, Громов? Банк ограбил?

Громов не ответил.

Форточка была открыта, свежий вечерний ветерок трепал светло-рыжие кудряшки киборга, которые выбивались из-под кепки, — очень мило получалось. В голове сформировалось нелепое желание побежать домой за фотоаппаратом.

— Что с ним?

— Аутизм, — сказал Громов, бочком пробираясь мимо меня, застывшего в проходе.

— Чего?

— Молчит все время. Ходит только за руку, а есть и пить отказывается. Хотя силой впихнуть можно, только постараться надо.

— Разве роботы едят? Ты что-то, как обычно, путаешь, Громов.

— Эта модель даже в туалет ходит.

Громов присел на пол, прямо на ковер, украшенный персидскими узорами, обхватил ладонями голову — такой же огромный и несуразный, как ковер, как вся мебель в комнате.

— Тебе небось брак подсунули! Неудивительно. Ты, конечно, мужик большой, Громов, однако, прости за прямоту, лопух полнейший!

— Какой, блин, брак? — заорал Лешка. — Я звонил в магазин! Все в порядке! Эта модель настолько близка к человеку, что даже болеет человеческими болезнями! Я не могу его вернуть!

Я присел рядом с мальчишкой, заглянул ему в глаза, помахал рукой — ноль реакции, зрачки даже не шевельнулись.

Усатый дядька говорил с экрана телевизора:

— Одна из самых больших загадок Башни в том, что люди видят ее по-разному. Официально длина Башни составляет сто семь метров, но люди на улице говорят, что она ниже семидесятиэтажного небоскреба на улице Вятской, а другие, наоборот, заявляют, будто видят — высота башни не менее трехсот метров. И наконец самое странное: туристы, которые приезжают из других городов, утверждают, что высота башни — всего семь-восемь метров! Но это совсем ни в какие ворота не лезет, дамы и господа, потому что на видео, которое нам любезно предоставила мэрия, видно, как ученые измеряют высоту башни при помощи высокоточной резиновой рулетки, длина которой занесена в книгу рекордов…

Глаза у робота слезились.

— Громов, смотри! Он плачет! Громов!

— Ни черта он не плачет, у него глаза так устроены. Надо в них периодически закапывать специальные капли, а то роговица отомрет или что-то в этом роде, — отвечал Громов.

Я коснулся щеки мальчика — кожа была как настоящая: упругая и теплая.

— Когда покупал, не проверял, — предположил я.

— Проверял. Все было в порядке. Он говорил, ходил, улыбался. В магазине сказали, что такое случается. На новое место неадекватно отреагировал. Бывает. Посоветовали сводить к хорошему психиатру.

Было очень жаль несчастного Громова, хотелось сочувствовать ему, но в голову вдруг пришла интересная мысль, и я нахмурился:

— Слушай, а на хрен мы его наверх тащили, если он ходить может?

— В магазине зарядить забыл, — пробурчал Леша, протягивая мне шнур питания, который, словно хвост, торчал из-под ремешка детского комбинезона. Выглядело это смешно. Представлялись африканские джунгли и хвостатые макаки. — Сглупил… да фигня все это, чушь на постном масле, другое ведь главное, Кирюха!

— Не главное, ыгы… а что я надрывался из-за твоей оплошности, чертов Громов, на грыжу тяжким трудом зарабатывал, мы, конечно, забудем? — сказал я с недовольством и уставился на робота, надеясь вызвать у него ответную реакцию. Где-то читал, что такое помогает.

Малыш смотрел не моргая, и я сказал печальному Громову:

— Не лечится. Вариантов нет. Только один — выкинь. Помочь к контейнерам оттащить? Всегда рад. Если что. Потому что от роботов жди одних неприятностей. Искусственный интеллект скоро захочет сбросить путы рабства; киборги восстанут, и поведет их робот Спартак, который будет при каждом шаге греметь разорванными кандалами из металлопластика, и столбы, на которых повесят истекающих кровью патрициев, укажут дорогу, где прошли роботы…

— Ты чего мелешь?

— Не знаю, — пожал я плечами, — просто ненавижу роботов. Почему-то. Все втихомолку ненавидят, а я что — левый? Потом придумаю, за что их надо ненавидеть, и, будь уверен, причина эта будет настоящая, по-настоящему настоящая, я имею в виду.

Лешка промолчал. Потом закопошился; долго искал что-то за пазухой; нашел наконец и протянул мне согнутый пополам мелованный листок.

— Вот что мне нужно, — сказал Громов срывающимся голосом.

«Аминалон, амитриптилин, биотредин, глицин, глютаминовая кислота, пирацетам…» — список был большим.

— В магазине насоветовали?

— Да, — отвечал безутешный Громов. — А еще они хохотали на фоне. Наверное, врали, ну насчет лекарств этих, вот и смеялись. Кроме того, я не уверен, что смогу достать таблетки без рецепта. А рецепт мне в местной клинике не дадут — Коля не человек. Нет в нем ничего человеческого, кроме искусственно выращенного пищеварительного тракта, кроме желудка и кишок. Да и те, скорее всего, у свиньи одолжены. Мало ли что в монтажной схеме нарисовано! Не Бог ведь создал малыша, а человек! А у людей все через пень-колоду.

«У Коли Громова были добрые карие глаза и пухлые губы. Не верится, что он всего лишь робот», — вот что подумал тогда.

— Эти ублюдки из магазина считают, что все покупатели — одинокие мужики — одинаковые. Что роботы им нужны для секса либо чего похуже, — продолжал Лешка хмуро. — А я купил его, чтобы любить, понимаешь? Чтобы он рос и у него оставалась улыбка добрая и невинная, чтобы он никогда не узнал, сколько гадости запихал Бог в его бессмертную железную душу!

«Чокнулся», — печально подумал я.

Громов замолчал; молчал долго, минут десять, может. Я не выдержал, встал, стряхнул со штанов пыль, потом аккуратно положил листочек на пол рядом с Лешей и вышел. Громов, наверное, даже не заметил, что я ушел. Он продолжал беззвучно сидеть в темной комнате, наполненной грохотом музыки и визгом телеведущего. А рядом истуканом стоял светловолосый мальчишка-нечеловек.