Чужое - Данихнов Владимир Борисович. Страница 20

Сзади заскрежетало и зашумело, и Шилов обернулся, чтобы увидеть, как смерч пожирает черный летательный аппарат, курочит его, раскидывает запчасти по земле, а потом глотает их.

Шилов бежал, и с каждым шагом воспоминания возвращались к нему. Он вспомнил, кто он такой, вспомнил, на кого работает, и кто дал ему это проклятое задание. Шилов вспомнил, кто такая Сонечка, его «боевой» товарищ, работающий в том же ведомстве, что и он. Понял, что та, наведенная сероглазым (наведенная ли?) любовь осталась. Он вспомнил всех остальных и бежал быстрее, бежал от воспоминаний, как от чумы, потому что не знал, чего хочет больше – быть может, остаться и дождаться смерча? Он не знал, какая жизнь лучше – искусственная, которую придумал за него сероглазый, или эта, настоящая.

Впереди нарастала громада корабля, на котором он прилетел, и люди в таких же серебристых скафандрах, как у него, бежали ему навстречу. Он упал им на руки, истощенный; они потащили его к кораблю, а он смотрел на свинцовое небо и пепельно-черные тучи, которые беспорядочно несло туда, в сторону смерча.

– Тучи не строем… – пробормотал Шилов и потерял сознание.

Глава восьмая

Шилов сидел в своей маленькой каюте, стены которой были обиты зеленым бархатом, и смотрел в иллюминатор на космос. Он знал, что космос этот ненастоящий, а видеозапись, но все равно смотрел, положив руки на столешницу, а голову на руки. Шилов попытался вычислить среди множества звезд желтого карлика, Солнце, но не смог и плюнул на это дело. Ему вспомнились слова программиста Проненко, который никогда не ходил с ними в бар после работы, который гаденько улыбался в ответ на все предложения. Как-то Проненко рассказал забавную байку: по его словам одна взбалмошная тетка решила покончить жизнь самоубийством. Была она весьма необразованна, и для процедуры выбрала космический корабль. Решила молотком разбить иллюминатор в своей каюте и выброситься в открытый космос. Проненко, хихикая, рассказывал, как тетка долбила видеоиллюминатор сначала у себя, а потом у соседей, которые отошли по надобности, как из-за нее полетела видеосистема туристического корабля, и кое-кто из пассажиров получил удар, увидев в иллюминаторе черноту, а кто-то и вовсе повредился в рассудке. История была забавная, но, вспоминая настоящего Проненко, Шилов не мог не думать и о том Проненко, из рая, наведенного чужаком, и ему становилось тошно.

Шилов достал из ящика стола пухлую книжицу в кожаном переплете, Библию, и стал читать, но никак не мог сосредоточиться, и отложил томик. Сзади зашумел мотор, но Шилов не обернулся, потому что знал, кто пришел.

Она подошла к нему и остановилась справа. Он оглянулся и увидел форменные синие брюки, отутюженные, с рубиновыми лампасами, синий мундир с блестящими серебряными пуговицами на обшлаге, лацканах и воротнике. Он посмотрел выше и увидел ее лицо, водянистые зеленые глаза и седые волосы.

– Привет, Соня, – поздоровался Шилов.

– Привет, Костя, – сказала она. Он понял, что Соня Плошкина взволнована: она мяла в руках берет и избегала глядеть на Шилова.

– С банкета только? – спросил он, улыбнувшись.

Она кивнула:

– Да. В новостях передали, что появление сероглазого было чревато известными… ну… последствиями. Но наши доблестные вояки его, чужака в смысле, ликвидировали… ну ты понимаешь.

– Понимаю.

– Почему не пришел на банкет? – спросила Соня.

Он промолчал.

– Что-то изменилось? – спросила она и коснулась его руки, Шилов вздрогнул от этого прикосновения, как от электрического разряда, но не подал виду. – Ты так странно посмотрел на меня, когда поднимался на борт…

– Как твой сын? – грубо перебил ее Шилов, и Соня, убрав руку, ответила сухо:

– Лечится, спасибо.

– С ним все будет хорошо, – сказал Шилов глухо. – Преждевременное старение излечивается.

– Я знаю.

– Ты умеешь играть на гитаре?

Плошкина удивленно посмотрела на него:

– Почему ты спрашиваешь?

– Умеешь?

– Немного… – Она замялась. – В студенческие годы выучилась.

– Ездили на речку, жгли костры?

– Нет. Мы на Луне обычно отдыхали, на море Дождей, там костры жечь негде, да и не зачем.

– Ясно. Соне… Соня!

– Да?

– Я забыл, – помявшись, сказал Шилов. – А в словарь лезть не хочу. Ты же знаешь язык сероглазых, да?

Она пожала плечами:

– Довольно неплохо. Все-таки я – переводчик, – она усмехнулась.

– У них есть иероглиф, который означает «раб». Но у него два значения, я запамятовал, какое второе…

– «Те-ка-цтокл», – сказала Сонечка. – «Вера».

Шилов промолчал.

Она развернулась и вышла. Шилов клял себя за то, что упомянул ее больного сына, а потом снова сгорбился и опустил руки на столешницу, а голову – на руки, и смотрел на проплывающий мимо искусственный космос, и думал, что бы было, если б он поверил, всего-навсего поверил сероглазому, и сел в геликоптер. Умер бы? Или нет? А если нет – то что? И что случилось со всеми теми, кто поверил чужаку и сел в геликоптер, что произошло со всеми теми специалистами и солдатами, которые поверили в рай, дарованный чужаком, и вошли в смерч? Счастливы ли они? Счастлив бы стал он, если б сел в геликоптер вместе с той, ненастоящей, но теплой и родной Сонечкой?

Шилов смотрел в иллюминатор и думал, что на Земле ему предстоит неслабая реабилитационная программа, что его станут мучить десятки психологов и ученых. Ему будут задавать вопросы, станут лечить, избавляя от последствия вторжения в его тело иноземного разума, и только через месяц или два он вернется в свой маленький домик в десяти километрах от Воронежа, на краю вековечного леса, выращенного генетиками ко дню стодвадцатилетия какой-то победы. Он будет рыбалить на берегу кристально-чистой речки, прочтет кучу бумажных книг, прислушиваясь краем уха к шуму дождя на улице, а если будет настроение, поболтает о том, о сем с домовым Афоней, который живет на чердаке. Меланхолик Афоня промолчит в ответ и продолжит как ни в чем не бывало вязать носки, а он будет говорить и говорить. Чаще всего он, наверное, будет упоминать Сонечку, и то, как благодаря чужаку выяснил, что любит ее. Он расскажет Афоне о том, что есть вера и есть бог. О том, что так и не понял: человек ли создал бога или бог – человека. Он будет говорить о многом, а потом, однажды, в передней зазвонит видеофон, и его вызовут в Управление. Там он встретится с Семенычем, Соней, Проненко и остальными, с месяц послоняется по коридорам Управления, а потом ему дадут новое задание.

Все это будет потом.

А сейчас – искусственный космос, стол и выключенный стереоэкран на нем, две койки на стенах, одна из которых аккуратно застелена, и шкаф, полный бумажных книг.

И чужие серые глаза, которые, кажется, отражаются в ненастоящем иллюминаторе.

– «Трагедия есть воспроизведение действия серьезного и законченного…» – пробормотал Шилов. – Кто это сказал, черт возьми? Не помню. Впрочем, ничего еще не кончено… отпуск, ёпт, что ли взять?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ЧУЖАЯ БАЗА

Глава первая

Начальник сказал ему:

– Эти сероглазые… моя головная боль. И не только моя. Откуда у них такие силы? После того случая на Калитке они активизировались. Сообщения приходят со всех уголков галактики. Они корежат наш мир, меняют сами основы мироздания. Понимаешь? Главное, мы не можем их понять. Что, как и зачем они делают. Не смей улыбаться! Это серьезно.

Шилов и не думал улыбаться. Он молчал.

– Шилов… Шилов, ты меня слышишь вообще? Мы должны их остановить. Ты и я. Больше некому. Военные слишком тупы, служба безопасности слишком рациональна. Только мы с тобой, Шилов. Только мы. Я – лучший специалист, ты – лучший дилетант. Что ты предлагаешь?

Шилов закрыл глаза и сказал:

– Дайте мне, пожалуйста, отпуск.