Жемчужное ожерелье - Данько Л. М.. Страница 27

– Я хочу вернуться в Бостон, – призналась она.

– Ты хочешь сказать, наш уик-энд не удался? Или ты пришла к выводу, что вблизи твой визави не столь интересен, как тебе казалось?

– Боюсь, как раз наоборот. Судьба даже слишком расщедрилась.

– Вот видишь, сама же говоришь – судьба… – усмехнулся Эдди.

– Но слепо подчиняться ей тоже нельзя. Всегда остается место для выбора.

– И ты решила бежать? От чего же… или от кого?

– Если стоишь на пути надвигающегося поезда, нелепо не воспользоваться возможностью отойти хотя бы подальше от рельсов.

– Дороти, пример не корректен. Мы же говорим о чувствах, а не о транспорте.

– Вот именно. – Дороти отпила глоток вина, отметив при этом, как дрожит ее рука. – Мои чувства уже отказываются мне подчиняться.

– Похоже, я тоже близок к этому. – Эдди крепко сжал ей пальцы. – По-моему, нам лучше вместе пройти все до конца.

– Чтобы в итоге один из нас испытал сильную боль?

– И все же я хотел бы завершить уик-энд, так много нам обещавший.

– Ты с такой легкостью о нем говоришь, потому что, в отличие от меня, обладаешь душевной прочностью, которую ничто не способно поколебать.

– Ошибаешься. Ты даже не представляешь себе, насколько велика моя ставка в этой игре.

– Эдди, я увлеклась тобой больше, чем хотела бы.

Он взял руку Дороти, благодарно поцеловал кончики ее пальцев.

– Я говорю правду, слышишь? – тихо сказал он. – А ты увязла в никому не нужном самокопании.

– Мы очень разные, Эдди. То, что ты называешь самокопанием, – для меня работа души. Для тебя же связующим нас началом служит лишь секс. Скажи, разве кроме этого между нами есть хоть что-то общее?… – с горечью произнесла она.

– А как же! Обоюдная симпатия… к бездомным собакам, например.

– Пожалуйста, не нужно шутить, Эдди. Здесь нет ничего смешного.

Внезапно он отпустил руку Дороти.

– Но и трагедии тоже нет! Объясни мне, почему ты так боишься собственных чувств? Или настоящая правда заключается в том, что все «богатство» твоей души и сердца ты бережешь для более достойного столь щедрой награды, чем моя персона? А как же! Я не вписываюсь в общество, в котором вращается миссис Ламбер! Занят по сравнению с ее окружением не столь уж престижной работой. Не врач, не юрист, не банкир, не президент компании!…

– Ты несешь чушь! – обиделась Дороти. – Персона по фамилии Брасс одержима вполне благородными целями. И я ценю тебя за это. Можешь не сомневаться, говорю искренне и чистую правду. Ты пойдешь напролом, чтобы добиться своего, потому что обладаешь силой и упорством.

– И что же, дорогая, в таком случае тебя настораживает?

Дороти посмотрела довольно колюче.

– Я не знаю, чем обернутся наши отношения, если, если…

– Уж говори, не тяни! – жестко оборвал он.

– Если, например, я выиграю судебный процесс и он окажется не в пользу твоего племянника. Ты ведь не простишь мне, когда того приговорят к исполнительным работам или тюремному сроку…

– Дело не в Клоде, а в нас с тобой, поэтому не стоит переводить беседу в другое русло.

– Я лишь стараюсь смотреть на вещи реально… К сожалению, чувственная сторона наших отношений существует как бы сама собой. Она слабо подкреплена духовной близостью и абсолютным доверием, необходимыми в жизни как воздух, которым мы дышим.

– «Мы дышим в унисон!» – насмешливо перебил Брасс. – Кажется, ты повторяешь слова известного шлягера из репертуара сладкоголосой певицы с Бродвея.

– Эдди, прошу тебя!

– Не нужно меня просить. Твоя беда, Дороти, заключается в том, что ты зашорена некими стандартами. И если кто или что в них не вписывается или выходит за привычные тебе рамки – ты не в силах побороть предубеждение.

– Нет! – воскликнула Дороти.

– Подожди, не перебивай. У тебя сложилось определенное обо мне мнение еще до того, как мы встретились. Со слов той же Сьюзи, ты в своем воображении нарисовала мой законченный портрет, куда не вписываются поправки, возникшие при более близком нашем знакомстве. Вот ты и заметалась. Ты не можешь себе простить, что поддалась искушению и увлеклась мужчиной, который, с твоей точки зрения, способен так или иначе испортить твою репутацию.

– Ничего подобного!

– Так! Так! Мы уже не первый раз говорим именно об этом. Твое женское обаяние заставило меня закрыть глаза на столь очевидный факт. – Брасс резко отбросил салфетку, исподлобья взглянул на Дороти. – Я оказался неудобным для тебя. Слишком много беспокойного внес в твою разумную, размеренную, разложенную по полочкам жизнь, вот нервы твои и не выдержали!

– Если бы я знала, как ты станешь реагировать, мне не стоило бы откровенничать. Но мы договорились быть честными друг перед другом, поэтому я и отважилась признаться, что зашла слишком далеко…

– Эх, Дора, Дора… Не одна ты оказалась в капкане… Когда утром я лежал и смотрел на тебя, то понял – моя прежняя жизнь полетела ко всем чертям…

– Ты хочешь сказать, что твои чувства по отношению ко мне оказались глубже, чем ты сначала думал? – изумленно прошептала она.

Эдди опустил глаза.

– Я заподозрил это раньше, но хотел убедиться – не ошибаюсь ли, потому и придумал наш уик-энд. Я вообще не способен пассивно ждать, как сложится любая ситуация, тем более в любви. И если уж решу сказать женщине, что люблю ее, то буду убежден в том больше чем на сто процентов! Однако нелепо говорить это той, которая не уверена – нужно ли ей такое признание… – Эдди решительно встал из-за стола. – Идем. Мы еще успеем заказать билеты на рейс в Бостон. Зачем оставаться в Майами, коли мы уже не получаем удовольствия от пребывания здесь?

– Эдди! Эдди! – метнулась к нему Дороти, ладонями обхватила его лицо, виновато заглянула в глаза, стараясь побороть его каменную безучастность. – Прости меня. Я тупая, безмозглая дурочка, – захлебываясь, говорила она, перемежая слова поцелуями. – Прости, если иногда я казалась высокомерной, заносчивой снобкой. Это не потому, что слишком высокого мнения о себе, скорее рефлекторная защита. Я… я боюсь поверить… в любовь.

– Тебя никогда еще по-настоящему не любили – вот в чем дело! – произнес Эдди, избегая глаз Дороти. – И ты по-настоящему еще не любила тоже! То, что было между тобой и мужем, вряд ли можно назвать подлинным чувством, иначе вы не расстались бы.

– Я просто не переживу, если мы… с тобой расстанемся… Я чуть не умерла от ревности, когда в твоей записной книжке обнаружила кучу женских имен.

– Три. От силы четыре. И одно из них, между прочим, – моей сестры.

– Откуда я знала?… Мне казалось, что ты ужасный…

– Ужасный кто?

– Не знаю, как сказать.

Эдди неожиданно рассмеялся.

– Не бойся, говори уж как есть.

– А ты опять не обидишься?

Он обнял ее за плечи, чуть притянул к себе, ласково отвел волосы, растрепавшиеся надо лбом, отчего она немного повеселела.

– Я подумала… ты обычный ловелас.

– Ловелас?! По-моему, это слово вышло из употребления еще сто лет назад!

– Ну, тогда плейбой. Словом, мужчина, который коллекционирует женщин.

– А теперь ты тоже так думаешь? – усмехаясь, сказал Эдди, целуя ее в шею, где пульсировала проступившая сквозь нежную кожу голубоватая жилка.

– Сейчас меня это не волнует, – прерывисто призналась она. – Когда мы вместе – другое больше не существует и не имеет значения… Я чувствую только, как ликует и поет моя душа и сердце обливается нежностью к тебе.

– Дороти, любовь моя. Ты отдаешь себе отчет, о чем говоришь? – взволнованно прошептал Эдди. – Наконец-то и ты понимаешь, какое счастье найти друг друга. Такое редко бывает.

– Значит, нам повезло.

– Еще как! Еще как!

Эдди закружил ее по каюте, целуя как безумный в оголенные плечи, в грудь, скрытую мешавшим ему платьем. В страстном порыве он опрокинул Дороти на диван, оголил бедра, обжег их горячими губами.

– Сюда может войти стюард, – стыдливо прошептала она.

– Он не войдет, – сказал Эдди, торопливо стягивая с нее кружевные белые трусики. – Ему нечего делать в салоне, пока его не позовут. А я не позову до утра… Я счастлив, что к нашей с тобой коллекции прибавится еще одна ночь.