Мне давно хотелось убить - Данилова Анна. Страница 48
И вот наконец началось: голова медленно закружилась, душа уносилась куда-то под сияющий бриллиантами звезд небесный свод, превращавшийся в прозрачный, сверкающий и ввинчивающийся в пространство душный и долгий тоннель…
И она, понимая, что еще не пришел срок, что еще РАНО, ОЧЕНЬ РАНО ЕЙ ТУДА, закричала, раздирая горло и призывая на помощь все свои силы…
И тут что-то произошло. Стало светлее. Исчезли и тоннель, и звезды. Осталась только боль в горле и странное ощущение, словно на нее кто-то смотрит.
– Открой рот, – услышала она незнакомый низкий и хрипловатый голос, и волосы на ее голове зашевелились.
Да, безусловно, она была еще жива.
– ОткройТЕ рот…
Да, конечно, он так и сказал ОТКРОЙТЕ, а не ОТКРОЙ, а это уже многое меняет.
– Зачем? – просипела она, зажимая рот ладонью.
Но между зубами лязгнула металлом ложка, и по языку и дальше, в гортань, пролилось что-то источающее сильнейший запах йода.
«Люголь», – вдруг с непонятной радостью подумала она, давясь этой гадостью, которая ей была хорошо знакома еще с детских времен. Ведь люголем, обмакнув в эту бордовую жгучую мерзость карандаш, обмотанный ватой, и смазывая этим горло, мама лечила ей ангину!
– Температуры нет, значит, выкарабкалась… – услышала она все тот же голос, и тут только поняла, что глаза ее закрыты, что она и не открывала их, подчиняясь инстинкту самосохранения, словно боясь увидеть нечто такое, один вид которого будет в состоянии убить ее. Убийца-некрофил – что может быть страшнее, опаснее и непредсказуемее встречи с ним? А то, что она попала в эту передрягу и оказалась в таком состоянии именно из-за убийцы, который себе в усладу расчленяет женские трупы, она осознавала ясно.
– Кто вы? – спросила она и приоткрыла глаза.
Зрелище, представшее перед ней, было вполне в духе Хичкока. До смешного. До безобразия.
Темное помещение, напоминающее баню, с темными стенами, где единственным источником света служил ночник с крохотным потрепанным красным абажуром, от чего все вокруг казалось красным и немного театральным.
Мужчина, который стоял перед ней, был высок и сутул; на его бороде тоже мерцали красные, как замерзшие капли крови, рубины – блики от красного абажура. Скорее всего это был растаявший снег, а это означало, что человек пришел с улицы, с мороза.
– Где я? – спросила Юля, чувствуя, как перец, втиснутый в ее горло, сдавил гортань.
– У меня, где же еще?
– Вы собираетесь меня убить?
– С чего это? Я же не людоед какой… Вылечил тебя вот… Ты хотя бы знаешь, сколько дней здесь лежишь?
Она промолчала – ей не понравилось, что он снова с ней на «ты», а это уменьшало для нее надежду на спасение: все-таки с человеком, который хотя бы в таких мелочах выражает свое уважение к незнакомке, больше шансов договориться. Каким бы больным он ни был, к каким бы извращениям ни был склонен, качества, заложенные в нем воспитанием, могут сослужить его потенциальной жертве хорошую службу – хотя бы помочь выиграть время…
– Неделю. Сегодня ровно неделя, как ты здесь. Я понимаю, конечно, что ты хочешь задать мне кучу вопросов, но не советую тебе этого делать – у тебя еще не так много сил, чтобы все осмыслить… Побереги свою голову, тем более что ты сильно простыла. Уясни себе одно: ты в полной безопасности. Я не знаю, откуда ты взялась там, где я тебя нашел, но не отправил тебя в больницу по двум причинам: первая – я подумал, что ты, возможно, скрываешься так же, как я, и вторая – ты лишь простудилась, тебя, слава богу, не били и не насиловали…
Юля почувствовала, как щеки ее запылали! Какой стыд, этот мужик осматривал ее! Иначе откуда такая уверенность, что ее не изнасиловали?
– …у меня были антибиотики, я сделал тебе ровно семь инъекций, осталось всего три, и тебе будет гораздо лучше. Вот только с кормежкой совсем плохо, ты почти ничего не ела… Ты мне скажи, тебя ищут?
Но она не ответила и на этот вопрос. Она еще не определила для себя позицию, с которой будет вести с ним переговоры. Возможно, что сейчас, прикидываясь спасителем, а на самом деле являясь похитителем, этот человек пытается понять, насколько он рискует, держа ее здесь, и что для него будет безопаснее – оставить ее здесь на какое-то время, пока он не совершит задуманное, или убить сразу и уничтожить следы.
Была, конечно, мысль и о том, что она видит перед собой действительно порядочного человека, которого судьба загнала в подвал или туда, где бы он мог чувствовать себя в безопасности. В жизни случается всякое, и вот так огульно судить о незнакомце было бы преждевременным. Однако, решила Юля, проще все же держаться с ним настороже, ожидая, что в любую минуту он может наброситься на нее, как животное, и растерзать, разорвать… С таким настроением легче искать выход и в переносном, и прямом смысле. Ведь она же наверняка находится в М.! Она помнила снегопад, было очень много снега, а это означало, что вывезти ее из города НЕ МОГЛИ.
– У тебя к тому же еще и жуткая ангина. Ты не бойся меня… – Он присел рядом с ней на стул или табурет и взял ее руку в свою. – Вот поправишься, спасибо мне скажешь, а пока можешь ничего не отвечать. Главное, что кризис миновал и ты теперь начнешь поправляться…
Он сделал паузу, передохнул. Он сидел таким образом, что свет от ночника, находящегося за его спиной, обрамлял его силуэт красной светящейся каймой, совершенно не давая возможности разглядеть его лицо.
– Кто вы? – Она с трудом разлепила запекшиеся губы и сделала попытку подняться.
– Зови меня просто Миша.
Юля вспомнила, что так звали сенбернара Лизы Удачиной и ее же бывшего мужа.
– Собака… – сказала она первое, что пришло на ум, и от слабости и от нахлынувших воспоминаний и страхов снова погрузилась в глубокий обморок.
Надя проснулась, села на постели и, глядя на несмятую подушку Крымова и на то место на кровати, которое всю ночь оставалось пустым, подумала, что Земцова, даже находясь, быть может, на том свете, мешает им быть вместе. Своим невидимым присутствием она отравляет жизнь всем: и Щукиной, и Крымову, и Шубину. И почему исчезла именно она?! Почему именно Земцова влипает в такие выигрышные в смысле внимания к своей персоне ситуации, когда все думают только о ней, жалеют только ее и, конечно, любят только ее. И как это угораздило ее выйти на это дурацкое крыльцо, и зачем она вообще потащилась за мужиками из дома? Ну, сидела бы себе и сидела, никого бы не беспокоила своим очередным приключением. А что, если она сбежала САМА? Вот Крымов, например, просто звереет от этого предположения, мол, Юля не такая дура, чтобы переполошить весь свет… А Надя думает иначе: просто Юля решила всех удивить в очередной раз и докопаться до истины, то есть до убийцы, САМА, В ОДИНОЧКУ… А что? Это, во всяком случае, очень даже в ее духе. Она не в меру честолюбива, это все знают. И честолюбие ее распространяется не только на работу, но и на личную жизнь, и пример тому – ее отношения с Крымовым. Зачем ей Крымов, которого она никогда не любила и не любит, как не для самоутверждения? Ведь кто такой Крымов для разведенной и разочарованной во всех и вся молодой женщины?
Надя поежилась: ей показалось, что застывшие за окнами заснеженные ели внесли в залитую солнечным светом спальню немного зимней прохлады и свежести.
Ей было стыдно своих мыслей и своих чувств по отношению к Юле, и всю эту неделю она проплакала в агентстве, работая под руководством Крымова и Шубина, вернувшегося пять дней назад из проклятого М. Но что было делать, если эти мысли так и лезли в голову? Да, с Юлей могло случиться все, что угодно, вплоть до самого худшего, тем более что во двор к Ерохину подкинули Юлину куртку со следами крови, причем ЕЕ КРОВИ… И все равно – Надя завидовала даже СГИНУВШЕЙ Земцовой. Это ли не патология?
Ей приходилось по нескольку раз на день звонить на работу своему бывшему (фактически бывшему) мужу, Леше Чайкину, чтобы задавать интересующие следствие вопросы, связанные с последними убийствами и делом Валентины Огинцевой. Кроме того, понимая, что он сам сюда ни за что не позвонит, она без конца терроризировала его звонками: не привезли ли ему… Юлю. На что получала исчерпывающий, переполненный сарказмом, ядом и насмешками ответ, что, мол, не дождешься… Они ВСЕ, абсолютно все думали только о ней, о Земцовой, не замечая, что этой внезапно вспыхнувшей любовью к ней убивают ее, Надю Щукину.