Покер лжецов - Пинскер Борис Семенович. Страница 50

— Оо-о-о-о-о, — продолжал он, слегка изменив тональность. Похоже, что он занимался гипервентиляцией легких и делал это прямо в телефон.

Так хотите знать, как я себя чувствовал? Я бы должен был испытывать чувство вины, но не оно господствовало в моем истерзанном мозгу. Я чувствовал облегчение. Наконец-то я ему все сказал. Теперь он выл и стонал. А что еще он мог делать? Только выть и стонать. В этот миг я и понял, в чем прелесть положения посредника. Клиент пострадал. А я — нет. Он не мог меня убить. Он не мог со мной даже судиться. И мне не грозило потерять работу. Напротив, я стал маленьким героем моей фирмы — ведь я помог кому-то положить в карман 60 тысяч долларов, проигранных моим клиентом.

Существует общепринятый подход к такого рода ситуациям. Клиенту неприятно терпеть убытки, но ведь это была не только моя вина, но и его собственная. Закон рынка облигаций гласит: Caveat emptor. Что в переводе с латыни означает: «Покупатель должен быть бдительным». (После пары стаканчиков рынок облигаций любит переходить на латынь. Я часто слышал еще одну латинскую присказку: Meum dictum practum, — но это просто шутка. Она означает «Мое слово — это мое обязательство или облигация».) Я имею в виду, что он не должен был верить мне на слово, когда я сказал, что облигации AT & Т — это хорошая идея.

В любом случае, кто пострадал, кроме моего немца? Это важный вопрос, объясняющий невозмутимую отстраненность, с какой в Salomon Brothers встречают чужие несчастья. Банк Австрии потерял 60 тысяч долларов. Значит, убытки легли на владельца, на австрийское правительство. Если сделать еще один шаг, пострадали австрийские налогоплательщики. Но что такое 60 тысяч долларов по сравнению с богатствами целой нации? Смехотворная сумма! Иными словами, было трудно сочувствовать кому-либо, кроме человека, который проводил сделку. Но ведь он отчасти и был виноват.

Будь я в меньшей степени геком и в большей — нормальным торговцем, я мог бы подумать, что он не прав, взваливая всю вину на меня. Но он занялся именно этим, и еще как. Ведь именно такова привилегия клиентов и тяжкая повинность продавцов. Он клеймил меня регулярно, не давая остыть горечи поражения. Первая наша совместная ошибка заключалась в том, что мы пошли на эту сделку, а вторая — что мы не переиграли все назад. В следующие несколько недель каждое утро и каждый вечер я, сжавшись от ужаса, ожидал очередного саркастического звонка. Низкий голос с выраженным немецким акцентом повторял мне дважды в день: «Да, Майкл, эти облигации, вот была действительно прекрасная идея. А у вас в запасе нет ничего в том же роде?» Фактически Герман уже расстался с надеждой, что фирма возместит ему убытки и он выпутается из этой истории целым. Звонил он только для того, чтобы немного отыграться на мне.

До конца дней своих будут они теперь неразлучны — мой клиент и его облигации. AT & Т все дешевели и дешевели. Наконец, примерно через месяц после начала этой истории, босс моего клиента поинтересовался у него, как там дела. Узнав о потере 140 тысяч долларов, он с чувством исполняемого долга тряхнул своей седовласой главой — и Германа уволили. Слава тебе. Господи! Он нашел другую работу, и, насколько я знаю, его дети не голодают.

Начало моей карьеры как-то не задалось. За целый месяц я взорвал моего первого и единственного клиента. Впрочем, за ним потянулись другие. Право вести дело с геком клиенты получали при двух условиях: во-первых, это должны были быть мелкие инвесторы и, во-вторых, они должны были благоговеть перед Salomon Brothers и воспринимать все советы как проявление высшей и бесспорной мудрости. Несколько месяцев я просидел на телефоне, общаясь с наименее привлекательными клиентами Европы. Среди них был бейрутский торговец хлопком («Вам может показаться, что у нас сейчас нелегкое время, но это не так, не так»), ирландская страховая компания с тяготением к спекуляциям на валютных опционах и американский король пиццы, проживавший в Монте-Карло. Я взорвал страховую компанию, на этот раз в припадке собственного идиотизма и безо всякой помощи маклеров. Кредитный комитет Salomon Brothers, опасавшийся, что хлопкоторговец из Бейрута взорвет нас прежде, чем мы его, запретил мне иметь с ним дело. А король пиццы из Монте-Карло ускользнул от меня, потому что решил бросить облигации и вернуться к производству пиццы, а перед этим оставил для потомства глубокомысленный афоризм: «Здешние казино скучны по сравнению с тем дерьмом, которым мы занимаемся».

В эти первые месяцы самым сильным, пожалуй, было впечатление от общения с главой английской брокерской фирмы. Этот малозаметный в лондонском Сити человек каким-то образом узнал мое имя и позвонил мне на службу. Он сказал, что его интересуют опционы и фьючерсы и потому он хотел бы, чтобы я навестил его в офисе. Компания, которой он управлял, была одной из сотен небольших европейских финансовых организаций, конкурировавших с Salomon, но при этом у них имелись деньги для игры. Для получения информации они часто прикидывались потенциальными клиентами. Они подозревали, что Salomon Brothers знает что-то такое, чего другие фирмы не знают. В принципе я имел право отклонить его приглашение на том основании, что он может использовать полученную от меня информацию и потеснит мой собственный бизнес. Но у него были небольшие деньги для инвестирования, а меня в свою очередь интересовали традиционные английские финансисты. Да к тому же в то время мои сведения об опционах и фьючерсах могли бы скорее разорить его, чем обогатить.

Это оказался тучный господин средних лет в плохо сидящем костюме, в стоптанных черных башмаках, в тонких черных носках, собравшихся внизу гармошкой, которые я с тех пор воспринимаю как символ длительного экономического упадка Британии. Были и другие черты, несовместимые с его служебным статусом. Торчавшие на затылке вихры жили как бы сами по себе; одежда была измята, будто он в ней спал. Он руководил фирмой, в которой работали несколько сот человек, а выглядел как полный обормот или как человек, еще не до конца очнувшийся от сна.

Мы проговорили в его плохо освещенном кабинете около часа. Вернее, говорил — большей частью о том, что происходит в мире, — он один. Наконец он устал и вызвал машину для поездки на ланч. Но прежде, чем уйти, он острым карандашом пометил что-то в свежем номере газеты «Times» и заявил, что «должен сделать ставки». Потом он позвонил своему букмекеру и сделал две ставки по пять фунтов на сегодняшних бегах. Положив на место телефон, он изрек: «Видите ли, для меня рынок облигаций — это лишь разновидность ипподрома». Это, видимо, должно было произвести на меня впечатление. Я был не настолько жесток, чтобы сказать ему, что парни с моего торгового этажа очень смеялись бы, узнав, какие ничтожные ставки он делает — по пять фунтов. И я мгновенно вспомнил саркастическую шуточку, отпущенную при мне опытным маклером одному из стажеров, когда мы находились в классной комнате. Стажер попытался произвести на него впечатление, и это ему не удалось. Маклер отреагировал так: «Ты живое доказательство того, что некоторые люди прямо рождаются, чтобы стать клиентами». Рожденный стать клиентом! Заднескамеечники решили бы, что это лучшая фраза дня.

Как бы то ни было, затем последовал ланч часа на два, чем лондонское отделение и прославилось в Нью-Йорке. И опять он говорил не умолкая. И опять я слушал о том, что рост на рынке облигаций имеет явно искусственное происхождение, и как абсурдна, с его точки зрения, пунктуальность американских банкиров, и как его скромная фирма намерена конкурировать с такими гигантами, как Salomon, которые грозят захватить весь лондонский Сити. Он считал, что вредно работать больше восьми часов, потому что в противном случае «ты приезжаешь утром на работу с теми же идеями, с которыми ушел оттуда прошлым вечером».

После первой бутылки это звучало уже как мудрое обобщение жизненного опыта, которое хотелось записать на салфетке. Мы заказали к рыбе еще одну бутылку белого вина. К концу ланча, когда языки уже немного заплетались, а вся кровь отлила от мозгов к желудку, он вдруг вспомнил, чего ради меня пригласил. Он вдруг сказал: «Мы не успели поговорить об опционах и фьючерсах, но мы еще выберем для этого время». Но мы не успели повторить славный ланч, потому что его фирму, как сотни других финансовых фирм, купил американский банк, выложив завидно большие деньги. Для него это было невероятной удачей, и он спустился с небольшой высоты на землю с помощью замечательного золотого парашюта. Больше я о нем не слышал.