Плюшевый свидетель - Данилова Анна. Страница 23

Ей не понравились оба варианта. И женщина казалась неубедительной. Зачем ему звонить, когда у него есть свой кабинет в какой-то поликлинике? Почему эта женщина не пришла туда и не убила его именно там? Она убила его у него дома и ограбила его. Значит, он ее хорошо знал, доверял, раз открыл ей дверь. И если ее действительно звали Вера, а до этого она надоедала и раздражала своими звонками, то он должен был быть бдительным.

Теперь фотографии. Скорее всего это монтаж. Я же не видела его ни разу в жизни! Как я могла оказаться в парке, на скамейке и разговаривать с ним? Как? Я пока еще в своем уме. Значит, это была не я. А женщина, одетая в мое пальто. Что касается рыжих волос, то это мог быть парик. Вот и все. Да и история с фотографом – полная чушь. У него перед глазами каждый день проходит столько людей… Он сказал, что обратил внимание на женщину, сидящую рядом с Нагаевым, потому что она кричала, а доктор ее успокаивал. И что в этом такого? Разве это повод, чтобы подозревать эту женщину в убийстве? Значит, этого фотографа подослали. Он сказал что-то о потерянной пленке. Как он мог потерять пленку, если на ней снимки детей, родители которых заплатили ему за это деньги? Значит, эту пленку у него сначала выкрали и держали при себе до поры до времени, чтобы потом, после совершения убийства, она внезапно нашлась. Но кто послал его? Кто? Убийца. Кто же еще?

Женщины в камере не донимали ее. Слишком уж сильное легло на ее плечи обвинение, чтобы ее терзала такая мелочовка, как воровки и мошенницы. Так объяснила ей старшая – женщина по имени Маша. У нее было красное полное лицо и маленькие узкие глаза. Она была хохотушкой, но за ее грубым юмором и площадным матом скрывалась широкая душа пьяницы-драчуньи. Две недели тому назад она на рынке избила одну молодую женщину за то, что та, как ей показалось, посмотрела на нее с отвращением. Она так часто пересказывала эту историю и с таким чувством повторяла это слово «отвращение», что все ее товарки морщили носы, как если бы она говорила о какой-то зеленой и склизкой мерзости. Вера первое время тоже готовилась к дракам. Она слышала, что творится в камерах, и постоянно ждала нападения. Она была готова к нему и даже время от времени непроизвольно сжимала кулаки и напрягала все мышцы, представляя, как она бьет наотмашь по лицу любую из нападавших. Но, вероятно, ее лицо выдавало ее мысли, и ее не трогали. А Маша уже на вторые сутки взяла ее под свое покровительство. Женщины были озабочены здесь мыслью о свободе, куревом и едой. Вера и сама бы выкурила сигаретку-другую, но попросить об этом Александра забыла, не до того было.

И конечно же, ее грела мысль о том, что ее любовник, мужчина, с которым она провела несколько незабываемых часов, оказался адвокатом, а не сексуальным маньяком, промышлявшим в городских скверах. Значит, он, как и она, был настолько одинок и страдал без любви, что, увидев Веру, воспылал к ней страстью. И это нормально. Это не болезнь. Это любовь в ее начальной, самой безрассудной, горячечной стадии. И она верила, что он не оставит ее. Хотя бы ради того, чтобы помочь ей выбраться на свободу и снова увлечь за собой в водоворот страстей, физических, любовных наслаждений. Пусть этот мужчина будет эгоистом, мечтавшим о ней, как о женщине. Пусть он никогда не женится на ней, теперь это неважно. Важно другое – ее, Веру Боровскую, любят. Она чувствовала это. И ей было безразлично, какого рода эта любовь. Ведь ее Илья ни разу не пришел к ней, не пробился на свидание. Не принес денег для залога. Пусть даже он ничего не знает о том, как именно это делается и могут ли ее вообще отпустить под залог, но он, если бы у него сохранились к ней теплые чувства, должен был прийти к ней и принести денег. Не говоря уже о еде.

Она вспомнила, как колотила кулаками в дверь камеры, требуя встречи с Котельниковым. Ей не терпелось рассказать ему о том, каким образом в ее блокноте оказались эти компрометирующие ее записи. И она добилась своего. Котельников выслушал ее, все записал и дал ей подписать. Интересно, поехал ли он к ней домой, чтобы проверить, на месте ли кольцо? И кто подтвердит, что кольцо принадлежит именно ей? Илья? Но кто ж ему поверит? Другое дело, если показать это кольцо тому, кто был близок покойному доктору… Но кто? Вот Августа бы сказала. Не может быть, чтобы у такого красивого мужчины, каким был доктор Нагаев, не было любовницы. Но кто она? А вдруг это она и убила его, а потом ограбила? Надо будет подкинуть эту мысль Котельникову. Котельников. Он мечется между желанием поверить ей и фактами. Можно себе представить, что он подумал, когда увидел газеты с подчеркнутыми объявлениями и блокнот…

– Боровская, на выход. К вам пришли.

Ее вели по узким, выкрашенным в зеленый цвет коридорам. В ушах звенели, лязгали замки…

Она была очень удивлена, когда ее привели в маленькую комнатку, где за столом сидела одетая во все красное Марина.

– Ты? Откуда ты узнала?

Вера не могла говорить от волнения. Сейчас, пока Марина еще не раскрыла рта, она видела в ней только друга. Женщину, которая в силу понимания своей вины перед ней пришла ей на помощь. И не Илья, а сама Марина.

– Мне Илья сказал. Вера, я знаю, что это не вы. Я все объяснила мужу, и он дал мне денег. Много. Их хватит на то, чтобы вас выпустили под залог, и так, на расходы, пока вы не устроитесь на работу. Кроме того, у меня для вас очень хорошие известия.

– Хорошие? Какие? Нашли убийцу Нагаева?

– Нет, не нашли, конечно. Но у моего мужа большие связи, и он уже договорился о залоге. Вас отпустят прямо сейчас, вот только оформят бумаги… Мой муж – бандит, но многое может.

Марина в эту минуту выглядела ослепительно. Лицо же ее выражало покой и умиротворение. Видимо, беременность и тот образ жизни, который она вела, пошли ей на пользу.

– Ты все рассказала мужу?

– Да, конечно. Он у меня с понятием. Вообще-то он сильный. Но когда дело касается меня, то сразу же становится как котенок… Он любит меня, вот в чем его слабость. Но когда-нибудь ему придется расплатиться мной. И я это знаю…

– Как это?

– Когда его захотят убрать или лишить его силы, они убьют меня. Я ведь его жена. Мы все, такие, ходим под дулом.

– Марина, что такое ты говоришь?

– Вы нравитесь мне, Вера. Вы – сильная женщина. А я – вообще никто. Так… – она отмахнулась, словно прогоняя невидимое насекомое. – Я ничего путного в своей жизни не сделала. Но теперь, когда я забеременела, все изменилось. Я буду воспитывать своего ребенка не так, как воспитывали меня. И, по возможности, мы, конечно, уедем из этой страны. У моего мужа уже убили обоих родных братьев, да и сам он был подстрелен в свое время, долго лежал в больнице, зализывал раны. Большие деньги – это большие проблемы и большой риск. Так пусть эти самые деньги пойдут на благородное дело. Ведь вы же не убивали доктора Нагаева?

– Нет. Конечно, нет. И я очень благодарна тебе, Марина. Хотя просьбу твою выполнить не смогу.

– Какую еще просьбу?

– Насчет Ильи. Я не в силах его остановить. И думается мне, что он навряд ли оставит тебя в покое.

– Не беспокойтесь. С ним я как-нибудь сама разберусь. Все-таки не чужие люди. Скажите, вы любите его?

– Я люблю другого человека.

– Тогда оставьте Илью мне. Он душевный, ласковый, не такой, как мой муж… Он нужен мне. Я поняла это еще той ночью, когда ушла от вас и села в машину. У меня чуть сердце не разорвалось, когда я поняла, что натворила… Вот так и получается, что они нужны мне оба.

– Поступай как знаешь.

– Знаете, – она подняла на Веру свои огромные глаза и загадочно улыбнулась, – а я ведь была знакома с доктором Нагаевым.

– ?..

– Я даже жила с ним какое-то время. Он очень красивый мужчина, и я была от него без ума. Я и тогда уже была замужем, и мой муж знал, где меня искать. Но мой муж не убивал его, – она словно опередила вопрос, который возник у Веры сам собой. – Он в свое время даже ходил к нему на беседы. У него были проблемы, он вскакивал по ночам и куда-то бежал… Нагаев его вылечил. И это было после нашего с ним разрыва. Рената не за что было убивать, разве что за его антикварные штучки. Но у нас в городе есть коллекционеры и побогаче. Не знаю, ума не приложу, кто бы его мог убить.