Плюшевый свидетель - Данилова Анна. Страница 36

Августа ничего не понимала. Она только знала, что это она убила всех троих. Значит, Захар все взял на себя? Если сейчас в течение нескольких секунд она не услышит того, что должно последовать за ее молчанием, то она ошиблась… И тут московский адвокат сказал то, от чего она вздрогнула, как тогда, когда выстрелила в Рената:

– Собакин повесился в камере. Мы даже не успели получить результаты психолого-психиатрической экспертизы…

Августа заплакала. Она вспомнила Захара, человека, единственного из всего ее окружения так хорошо понимавшего ее. Ведь и он, как и она, был подвержен страсти. И он погиб из-за Рената, которого не желал делить ни с кем. И, возможно, не убей она Рената, это сделал бы за нее Захар. Ведь именно так он все и представил, когда пришел давать показания против себя. Эвтаназия. Третья по счету.

– Вы не хотите узнать, кто заключил со мной соглашение? – Московский адвокат говорил быстрыми отрывистыми фразами, словно экономя время, свое драгоценное время, стоившее тому, кто его нанял, сотни и сотни долларов, если не тысячи…

– Знаю… – Перед ее глазами всплыло лицо Веры Боровской. Она вдруг подумала о том, что беременность, должно быть, ей к лицу. – Она здесь?

– Да, она приехала. А я откланиваюсь, я очень спешу… Рад был передать вам хорошие известия. Вас тут продержат еще некоторое время, чтобы оформить все надлежащим образом, а я поехал… Меня там машина ждет.

И он ушел, исчез, растворился в прутьях клетки. Отворилась дверь, и Августа увидела красивую даму в черном пальто, отороченном мехом. Черная меховая шапочка была надвинута почти на самые брови, и Августа могла увидеть только маленький нос и полные ярко-красные губы. В клетке заблагоухало духами.

– Здравствуй, Августа, – услышала она тихий и дрожащий голос женщины. Это была не Вера. Это была совсем не Вера. И этот голос заставил вздыбиться ее волосы на теле, на руках и ногах, на голове, на пробитой в нескольких местах голове… Ей вдруг почудилось, что она – зверь, покрытый седыми жесткими волосами. И сразу заломило в затылке, засаднила рана на губе.

Женщина подняла плавным движением руку, сняла шапочку, и на меховой воротник упали длинные золотистые волосы. Лицо женщины просветлело от чудесной улыбки, а глаза загорелись живым огнем. Августу как ударило током.

– Аля? Ты?

– Тсс… Успокойся. Я не утонула. Я просто сбежала, вот и все. Молодая, глупая, начиталась романов и сбежала с одним художником. У него был талант, были деньги, он просто боготворил меня. Я вышла замуж за него, а потом, когда он умер – это было уже в Италии, – вышла замуж за его сына. Дубровин, может, слышала? – она выпалила это одним духом.

– Твоя лента на острове… она не могла оказаться там… ее бы отнесло вниз по течению…

– На том острове меня уже поджидала лодка… Это было так романтично, так забавно…

– А как же я?

– Признаться, об этом я думала меньше всего. Каждый должен прожить свою жизнь. Я для тебя утонула, исчезла, но оставила тебе наш дом, сад, кое-какие сбережения, Рената, наконец…

– Ты знала о нас?

– Конечно. Я все знала. И о Маргарите тоже. Только вы были слепы и ничего не видели, не знали, зачем я езжу в большой город. Вы не знали, что я долгие часы провожу в мастерской, позируя Дубровину-старшему, а после этого забираюсь в постель к его сыну… У них в Астрахани был дом, но в основном они жили в Питере, в огромной пятикомнатной квартире… Я хорошо прожила свою жизнь, я была счастлива, повидала мир…

– А как ты узнала, что я здесь?

– Мне дважды рассказывали о том, что какая-то женщина интересуется моим портретом. Один наш знакомый позвонил нам, когда мы гостили у одного скульптора в Лондоне, и рассказал, что мужчина и женщина провели часа полтора перед моим портретом, все расспрашивали, как бы встретиться с художником. Я сразу поняла, что это ты и Нагаев. А уж когда ты попыталась выкрасть мой портрет с художественной выставки и тебя арестовали, я сразу же выехала в Питер, стала наводить о тебе справки и уже через сутки узнала о смерти Рената и о тебе… Шансов спасти тебя, вырвать из этих стен было мало, ничтожно мало. Ты же сама во всем призналась… И вдруг этот Собакин! Я была в Москве, когда мне позвонили и сказали об этом чудаке. У него же крыша поехала! Да так кстати! Я сразу же наняла одного из самых лучших московских адвокатов, и он с блеском провел защиту! Ему помог один местный адвокат, Мещанский, кажется…

– Мещанинов, – поправила его, сама не своя Августа, глотая слезы.

– Если бы не проклятая ангина московского адвоката, мы бы приехали на месяц раньше… Тсс… – Аля, увидев, что Августа собирается ей что-то сказать, приложила палец к своим пунцовым губам и улыбнулась. – Ничего не надо говорить… Я и так все знаю: кто и за что… Не надо произносить это вслух. Главное, что сейчас мы вместе выйдем отсюда, сядем в машину и поедем в гостиницу. Боже, что они сделали с твоим лицом? Тебя не узнать! Но ничего, у меня есть хорошие друзья в Швейцарии, они поправят тебе твое лицо, подлечат… Не смотри на меня как на призрак. Я – живая, вот, можешь потрогать меня… Только не помни мое пальто. Красивое, правда? Мы тебе тоже купим такое, или даже лучше, в Лондоне, мы туда отправимся примерно через неделю… Меня, правда, высечь надо за то, что я натворила по молодости… Но я же не знала, что ты так тоскуешь по мне. Прости меня, Августа, если сможешь… – Она притянула ее к себе и поцеловала в почерневшие от запекшейся крови губы. – Обожаю тебя, так рада, что ты со мной… Постарайся отнестись ко всему легко. У меня есть деньги, понимаешь? И с помощью этих денег мы с тобой перевернем мир. Про деньги я поняла еще там, когда выращивала морковь в нашем огородике. Поэтому-то и сбежала… Ну все. Вытри слезы. Вставай… Дай-ка мне свою руку, я помогу тебе подняться. Эй, там, откройте нас… Августа, ты не представляешь себе, какой ужин нам с тобой я заказала… А в Лондоне первое, что мы сделаем, это сходим в музей бабочек. Ты не представляешь себе, что это такое: там, как в самых настоящих джунглях, летают тысячи и тысячи бабочек!..