Из Магадана с любовью - Данилушкин Владимир Иванович. Страница 13

— Яркая образная лекция, — притворно возмущается Володя. — А на гостей, товарищей своих, плевать, пусть слюной, мать ихью так, захлебнутся.

— На материке тоже бывает в продаже навага, — невозмутимо на одной ноте зудит Петропалыч. — Только там покрупнее. — У нас мамонтов находят в мерзлоте. Говорят, мясо съедобное. Собакам на пробу давали. Понял? Так и с навагой этой, лежит и лежит в холодильнике. Чуешь. А тут свеженькая. Ну и приготовить надо уметь. Станешь жарить, хорошо сковороду нагревай. Просоли, в муке изваляй. Масло растительное, но немного и сливочного. Корочкой схватится, тогда жар убавляй. Луком щедро посыпай.

— У меня мать никак не могла приноровиться, все лягушкой отдавало.

— Ты, что ли, не ел лягушек? А меня накормили. В поезде. Старик один. Колхозники этих лягушек выращивали, мариновали и во Францию поставляли. Лапки задние. Я банку с этикеткой видел, убедился. — Тем временем открылась дверь, и на столе появилась дымящаяся сковорода. — После рыбалки, как после бани, — воскликнул Петропалыч. — Где же наши запасы стратегические?

Вот когда пригодилась фляжка Олега, пущенная по кругу. Глотнул, жую хрустящие плавники, наконец-то дождался. Сластит, как всякая морская рыба. Йода много. И фосфора. Выпьем за таблицу Менделеева!

— Хозяйку надо расцеловать, — сказал Олег. — А давайте махнем ко мне в берлогу. — Как она скажет, так и будет.

— Господи, да отстаньте вы все от меня! Придумают же! Черти что!

Я глянул на Валентину, на Петропалыча, опять на Валентину. Ничего не понял. Может быть, Мазепа на кухне ей все уши прожужжал и надоел? А Петропалыч просиял от слов Валентины, налил всем и предложил выпить за здоровье единственной дамы, и голос его прозвучал уверенно, как у хозяина.

— Грибы надо поставить, всегда про грибы забываешь, Валюша. Бруснику. Капусту мы научились по-корейски, с красным перцем.

Часа через два слова, брошенные Олегом, дали всходы. Решили ехать к нему, и немедленно. Жил он в поселке Сокол, в районе аэропорта. Дорога, которую не назовешь близкой. Добирались на словленном «рафике». Олег вел непринужденный разговор о буднях Аэрофлота. Летчик ведь по сути дела тот же шофер, он и социальное положение пишет: «рабочий». А штурман — это инженер, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Водитель спросил, что же может вытекать конкретно.

— Все, — отрезал Олег. — Вплоть до расстрела.

— Ну и сколько же раз вас расстреливали?

— Машина у тебя хорошая, — сказал Мазепа. — Жаль, что населению не продается. А то бы собрал друзей, повез! Всю страну облазить можно.

— Страну поглядеть не проблема. Мы на двух «Жигулях» с другом до Черного моря доезжали. Две семьи. И штурман нам не понадобился.

Олег пропустил слова водителя мимо ушей, фантазия его сделала новый крутой изгиб:

— Нет, я бы хотел личный самолет. Двухместный. Жаль, не выпускает промышленность. И гордо крутанул головой. Водитель оказался не менее заядлым спорщиком:

— Самим можно сделать. На дельтаплане доводилось летать? Секция у нас. Мотор к дельтаплану прилаживаем, и вперед.

Жил Мазепа в комнате еще меньшей, чем Петропалыч, и спасение его было в одиночестве. Ну, медовый месяц провести, — куда ни шло, а с появлением малыша теснота этой квартиры стала бы очевидной. Он и назывался «Дом для молодоженов». Олег включил японский магнитофон, который мне нестерпимо захотелось потрогать, открыл бар с самыми разнообразными бутылками:

— Выбирайте. А закуска будет моментальной. Паштет из гусиной печенки, тресковая печень, икра, крабы. Вскрывайте банки, я за хлебом схожу. К соседке. Валентина, хозяйничайте тут. У женщин лучше получается.

Олег ушел, я принялся крутить его магнитофон, Володя открывать и закрывать дверцы полированной стенки, Валентина оглаживала ковры, Лишь Петропалыч безучастно восседал в мягком кресле с колесиками.

— Согласитесь, эта квартира напоминает склад вещей, хотя и дорогих, — растерянно произнесла Валентина.

— Ну конечно. Без женской руки живет, — согласился Петропалыч. — Странно, что такой видный мужик холостякует.

— Ничего странного, — возразил Володя. — Струя такая пошла не жениться. Человек развелся, драму пережил. Разочаровался в прекрасной половине. Что, не так?

— Струя, говоришь? Мутная это струя. Я тоже долго не женился. Ну и что? Думал, на ноги стану, обзаведусь… А тут чего только нет — на всю катушку. После войны казалось, счастье, вот оно, привалило, куда уж дальше лезть, не понимал я этих, которые локтями других оттирали. Два раза подряд нельзя насытиться. Время в войну не так шло. От боя до боя вечность, а в мирное время — замелькали годочки, глазом не успеваешь моргнуть — пятилетка. Казалось, счета им нет, а старость уж.

Вернулся Олег с булкой хлеба, суетился, угощал, травил анекдоты, смеялся, вел себя легко. Или он попросту был влюблен в чужую жену? Скоро он заболтал Володю, доведя до икоты, Петропалыч задремал в кресле, мне же Олег выдал несколько кассет и стереонаушники, а отвоеванную мирным путем Валентину принялся развлекать разговорами, она беззаботно смеялась, отчего у меня внутри холодело. Я снимал эти стереонаушники, чтобы понять, о чем они, тотчас пылали уши. Может, нужно было разбудить Петропалыча и заострить, так сказать, внимание? Правда, есть риск оказаться в глупом положении. И немалый. Я это понял, когда Олег осторожно снял с меня наушники и перенес на тахту. Володя уже покрапывал на ней. Проснулись в шестом часу. Олег был уже одетый и побритый.

— Что же вы так? Надо было нас выпроводить, — ворчал Петропалыч. — Не хорошо. Устроили ночлежку. Выпроводил бы и все. Сегодня же рабочий день.

— Прекрасно успеете. Позавтракаете, и помчимся. Прямо на службу. Мне, кстати, тоже в город. Не волнуйтесь, сосед подбросит с ветерком. — Помолчал и в ответ на недоуменный взгляд Петропалыча добавил: — Она уже уехала.

Петропалыч что-то пробурчал, но сдержался и даже просветлел:

— Я вот мужиков спрашивал вчера, а сейчас тебя напрямую хочу спросить, не женишься отчего?

— И мудрить нечего. Женщину не найду. Подходящую по нраву.

— Хорошую? Да разве плохие есть? Что-то не встречал.

— Есть. Жена моя бывшая. До денег больно падкая. Что получил — все до копейки отдай. Личной наличности не имей. До нитки мужика обобрать. Не за тебя, а за зарплату твою выходят. Порассказать, не поверите…

— Семья — один котел… Ну ладно, а хорошая тогда, по-твоему, какая?

— А как ваша Валентина.

Петропалыч тихонько, в трубочку, посмеялся, будто бы шуточка такая. У меня от сердца отлегло. Умиротворенный, ехал в машине и даже закрыл глаза, а когда прижало к борту на повороте, вспомнил вчерашний день и исчезновение Валентины. Где она была ночью? А где Олег?

Через час волнение за чужого человека притупилось, устал жечь сердце. В конце концов, страдания и сострадания могут подождать. Я же устраиваюсь на работу. Впервые за много дней сел за стол — заполнить документы. Руки и спина тихо ныли от радости, вспоминая забытую позу. Перебирая свой жизненный путь, удивился, сколько сменил работ. Летун настоящий, подумалось без самоосуждения. Приятный день: хоть какая-то определенность. И в курилку пошел — совсем иной, чем прежде. Встретил лаборанта Коку, который так своеобразно накормил колбасой сметливую псину. Мое намерение собирать смешные случаи достало и его. Это дело лучше воспринимается народом, чем сочинение стихов.

— Слушай, снимали на заводе токаря, передовика, я еще на телестудии работал. Свет поставили, от которого, знаешь, кое-кто в обморок падает. А режиссерша Галя, такая модница. Платье на ней театральное, с глубоким вырезом. Токарь точит, оператор снимает, а она принимает позы. Вдруг от резца отрывается раскаленная стружка и прямо в вырез, в ложбинку между ее прелестями. Галя орет от боли, токарь станок стопорит, вспоминает, где у него аптечка. Ну, нашатырь понюхать дали. Очухалась, да как ударится в слезы: муж не поверит, что это не любовник поранил. Токарь говорит, справку вам дам. А кто сказал, что любовник не может быть токарем? А слесаря-сантехники вообще идеальные ловеласы. А недавно снимал одного такого для газеты, экспонометр к лицу подношу, замеряю свет. А он: уберите свою штуку, я и так сознаюсь, что выпивши.