Из Магадана с любовью - Данилушкин Владимир Иванович. Страница 19

А вообще— то из этого барака трое женщин умерло от рака груди. А сыночка того сердечника посторонняя тетя, как родного внучонка воспитывает. Квартиру наконец-то к пенсии получила, барак тот под снос пошел. Иногда мне казалось, особенно, когда похоронили подружку моей жены Лару, тоже барачницу бывшую, что эти люди вместе с земляком-героем закрыли грудью какую-то невидимую миру, но страшную амбразуру. Но не до конца. Хватит и другим закрывать.

Горько, признаваться, но иногда мне в кошмарном сне видится, что благородство и самопожертвование неотделимо от своих антиподов — подлости, трусости и предательства. Поэтому, прежде чем закрывать амбразуру, подумай, не способствуешь ли ты, по закону равновесия, раскачиванию весов природы, не вызовешь ли равный по силе твоему подвигу антиподвиг. Выплеск темных сил сквозь пробитое благородное сердце.

Куда ни сунься в Магадане, с кем ни разговорись, такими проблемами закидают, будто гнилыми яблоками, и на всякую твою боль найдется боль побольнее, на черный твой день такая жуткая тьма, что искры из глаз. Один магаданский поэт сделал это открытие, сломав ногу, когда его неудачно пересаживали в сетке с одного судна на другое. Он плавал в Охотском суровом море, накапливая впечатления, поскольку недобрал их в юности, учась по морской части, если бы не обстоятельства, быть ему минимум контр-адмиралом.

Пока лечился в больнице, таких насмотрелся страданий, что воспринял свою проблему как великое везение. У нас любимая фраза «Могло быть хуже». И так был веселый заводной человек, любитель шутки и розыгрыша, а тут настоящий фейерверк. До того натурально рассказывал по телефону, как резал на кухне мясо для шашлыка, отчикал себе палец и бросил Шарапову, то есть песику своему, который тут же съел подарок и зализал хозяину рану. Я сам видел, что это неправда, но стоило закрыть глаза, верил этому комику. Пока срасталась нога, написал новую книгу стихов и однажды позволил себе быть откровенным, посетовал на жизнь, назвал несколько знаменитых имен, с кем жил в общежитии литинститута, получивших широкую славу, и тогда я подумал, что не только каждый солдат должен мечтать стать генералом, но и каждый генерал — маршалом.

Настолько бываешь обескуражен, когда такой железобетонный, казалось бы, человек, как Гора вдруг прорывается признанием. Фамилия, прозвище и случай из жизни слились воедино, а рассказал Иван, как феноменально не везло на фронте. Вдвоем удерживали высотку до прибытия подкрепления, оно пришло, да вот незадача: братья по оружию решили по очереди отлучиться к подножию по нужде. Очередь Ивана. Вернулся, а уж командир оставшегося представил к геройскому званию. Надо же, про…рал свою золотую звезду.

В мирное время Гора обнаружил литературное дарование, написал книгу об одном незаурядном человеке, прошедшем сталинские лагеря. Что из этого вышло, лучше описывать геологическими терминами. Прошел подземный гул до небес, и все стихло, а спустя полгода накрыла его волна новейшей истории, руководство страны и весь единый народ стал избавляться от очередных перегибов, на сей раз в разоблачении тоталитаризма.

Ну и попал человек в жернова, получил разрыв психобомбы. На лоне природы, в Лисьем распадке, в неформальной обстановке, у костерка, вдруг вставал, удалялся с гримасами, как бы давя страшенный кашель. Минут через пять возвращался, пил из ручья, улыбался покрасневшим лицом, будто приняв допинг. Это псих из меня выходит, говорил довольно весело, и беседа продолжалась. Он сумел сохранить в себе интерес к другим, особенно пишущим, людям и многое сделал, чтобы защищать их от наиболее острых углов жизни. Когда он уехал, один из его преемников так сказал мне: в Москве писатели работают дворниками, так мы можем помочь с трудоустройством. Даже сейчас, спустя пятнадцать лет, я все еще не могу отсмеяться на эту шутку.

Да, юмор есть не только у рыбаков и шоферов. Одна руководящая дама с неподражаемой улыбкой шутила так: «Я вас уволю». Ртом, полным темных золотых зубов улыбался мне один пожилой магаданец, похожий на бульдозер. Когда-то он наверняка гнул подковы и пятаки, да и, постарев, был сильнее кого-либо из тех, что я знал. «Не рассчитал! Он не рассчитал! А меня на четвертак!» То есть он кулаком нечаянно, как муху, лишил жизни обидчика. Сидел в лагерях, в частности, на территории нынешней макаронной фабрики, был поваром. Эта должность повыше любой генеральской. Соответствующие шутки.

Неподражаемый тонкий юмор жизни виден в поступке общественной деятельницы областного масштаба. Когда-то паспортистка напутала с датой ее рождения. И это дало возможность неподражаемой дважды отметить 50-летие, у ее друзей и начальства хватило юмора с разрывом в полгода одаривать ее подарками и памятными адресами. Ну и правильно. Хоть так скрасить неумолимый ход времен.

Да, Магадан не терпит серости, серединности, и когда-то начинаешь задумываться, кто ты есть такой, замечательный или дерьмо, ищешь оправдания своим словам и делам, полагаешь, что обманулся или тебя обманули, заманили и бросили в мышиную ловушку времени. Ну да, поскольку и занимался год за годом мышиной возней вокруг бесплатного сыра, который в мышеловке. И гора родила мышь.

Можно было бы сказать о великом соблазне начать с нуля, уехав на край земли, но здесь и так край. И соблазнов и иллюзий нет. Вот моя мать перед смертью пожгла свои фотографии и письма, квитанции, весь архив. Почему? Возможно, она не хотела, чтобы у тех, кто прикоснется к листкам бумаги, навернулась слеза, или же опасалась передать между строк какую-то непостижимую беду, наговор, я не знаю. А может, тоже хотела начать с нуля, решилась наконец-то переезжать в Магадан? Верно и то, что мы все имеем право на забвение, без которого, быть может, нет полного покоя. В жизни она сделала не менее пятнадцати капитальных переездов по стране — со скарбом, детьми. Я с небольшим семейством сменил три места жительства, правда, в пределах Магадана, а уезжать на материк мне некуда.

Один мой старший друг обставил к шестидесяти годам девятнадцать квартир, построил три десятка сараев, дач, подвалов, избушек и говорил на последней своей даче, на берегу Вуоксы, рядом с Финляндией, в названии этом мне слышался Фин-иш, матерясь и плюясь, мол, сдавать стал, нет прежней мощи возводить туалет и крыть крышу, вот бы перенести сюда все, что по белу свету своими рученьками сотворил. Зато, сказал он, и голос его ушел в бас, я знаю, где буду похоронен. Он имел в виду место, зарезервированное рядом с могилой его погибшего сына.

Говорят, наш магаданский характер обусловлен климатом и необычными просторами страны. Так вот климат меняется, тайфуны идут по земле из Азии до Америки. До Магадана докатился парниковый эффект. Недавно новорожденную девочку назвали Эльнинья, как то сокрушающее течение, которое, чую, не минет Магадана. Вот уж какому-то мужику дитятко достанется, а! Кстати, и просторы стали не такими уж преодолеваемыми, как прежде. Все меньше охотников пересекать страну. Не пешком, не на велосипеде, как было ранее, от избытка сил, а на самолете. Я пять лет не был на материке. Отмотал добровольно 25 и вышел на второй срок. Тоже мечтаю начать с нуля — градусов Цельсия, дожить до новой весны.

Что у трезвого на уме, а у пьяного на языке, то у чудака жизнь, хотя бы и иллюзорная. Были в свое время психи — космонавты в бреду, а теперь донимает меня один старик по прозвищу Дервиш — большой, заросший до бровей, с двумя сумками (все свое ношу с собой) и суковатой палкой. Сильный, громкоголосый. Давай, говорит, пойдем пешком по всей стране, до Крыма. Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо в Ялте или в Сочи. Только напишем устав, зарегистрируемся в юстиции и попросим ссуду. Такое землячество, наподобие цыганского табора из добровольцев. По дороге, где понравится, будем останавливаться, то сена покосим, то за скотиной ухаживать станем. Заработаем на хлеб, и опять в путь. Песни будем петь, сказки сказывать. Время убьем весело.

Такое зло меня взяло! Не сдержался, голос повысил. Все мне кажется, постричь-побрить Дервиша — вылитый Петропалыч! Да и сам я уже очень немолодой! Почему же я тогда так гневаюсь на невинного человека — может быть идея его больно уж заманчивая? В пьянице алкоголь плачет, а что же во мне плачет и смеется, что оторваться от Магадана не дает? Горечь горькая, прилипла, не прокашлять. Затея, скажу вам, больно уж светлая да хрустальная! Потому и зло берет. Где ты раньше был, милый? Где ты был раньше!