Из Магадана с любовью - Данилушкин Владимир Иванович. Страница 93

Привет, естественно, я передаю, но так и не могу объяснить, от кого, хотя и углубляюсь в псевдовоспоминания, как в лес, кишащий ядовитыми гадами и вонючими мерзозаврами.

— Чудак, — журит жена. — Надо было пригласить ее в гости. Ты забыл, как я умею незаметно все вызнать?

— Ты же в командировку собралась.

— Ну и что? Не вечно же я там буду. После командировки позови. Мол, по случаю успешного возвращения любимой женщины — я правильно трактую?

— Любимой! Приглашу!

И вот милая дама, чем-то похожая на тещу и первую учительницу одновременно, навещает нас через год. Она приносит банку компота, видимо так и не поверив, что моя жена выздоровела и какую-то замысловатую импортную погремушку.

— Где же он? — Дама расставила руки, будто баюкая младенца.

— Ушел, — отвечает, ни о чем не подозревая, жена.

— Как? — изумляется гостья, расплываясь в золотой улыбке, и на коронках у нее пятнышки губной помады. — Уже ходит, шалун?

— В библиотеку, — не подумав, произносит жена, и слово ее глубоко ранит гостью, поскольку жизнь стремительна, и так много воды утекло с гуся.

— Жена шутит, — вмешиваюсь я, чтобы не дать ей перегреться. — Сын у няни.

— Вы меня не разыгрываете?

— Ничуть.

Она задумывается и опять рассеянно улыбается.

— Я вас спутала. Забавно. Думала, вы Арский.

— Да, забавно… Если вы не возражаете, я вставлю этот эпизод в рассказ. Фамилию, конечно, изменю.

— Валяйте, — разрешает она и назавтра звонит, загадочно растягивая паузы. Мол, фамилию можете не менять. Пусть. Люблю, когда людям весело. Искусство требует жертв.

Думаю, смена фамилии ассоциировалась у ней с замужеством, и я задел какую-то запретную струнку.

— Спасибо, — говорю ей в трубку и вдруг понимаю, что никогда не вспомню, поскольку не знаю, ее фамилию, жена тоже.

…Где ж она теперь-то, бедолажка? Может быть, лается с малайцем, или же надеется с индейцем? Или с Ваней на Тайване? В страшной гонке в Гонконге? На Макао пьет какао? А то скитается с китайцем? Или же милуется с милуйцем? А может на Таити, где все напоказ, что вы таите, Судан-тудан?

ЧАСЫ С КУКУШКОЙ

А я часы с кукушкой купил. Думал, живым не выйду. Самое интересное, очередь сплошь женская была, один я в нее затесался, — чудак. Подошел, улыбнулся, стою. Сразу не ушел, а потом вроде как неловко. Хотя стоять среди женщин, обливаясь потом, тоже не розовый сад. Как в женской бане.

Часы — не пирожное — проверять надо при продаже. Продавщица крепеж снимает, просит покупателя часы на вису подержать. Гирьки навесит и подтянет, маятник прицепит, качнет — тик-так. Но главное — стрелки установить на каком-то часе, чтобы птичка продемонстрировала свою нехитрую песенку, всякий раз вызывая сочувственные улыбки женщин.

За что такая честь птице, не вьющей своего гнезда — чужой век отмерять и час за часом обозначать? Есть в этом свой подспудный смысл и резон, до которого я, наверное, стоя в жаркой очереди, не дойду. Кстати, кукушкой называют женщину, которая бросает своих детей. Наверное, ее осуждают.

А все— таки долгонько стоим. Но не обременительно. Не на улице же, не на морозе. Вроде как развлечение. В соседнем отделе телевизор покупают, можно одним глазком глянуть. Разговоры разные -тоже забава.

— Повадилась Надька, — рассказывает одна дама, чем-то похожая на Чапаева. — Повадилась, чтобы к телефону ее звала. А с какой стати? Служебных разговоров у нее нет. А личные — пусть домой звонят. Да кто бы звонил — мужики. Конечно, домой не станут. Черт с ней, конечно, что звонят. Но я же просила ее как-то раз услугу оказать — баночку медвежьей желчи достать. У нее муж в аптеке работает. Так не достала же. Я ей тогда прямо сказала, не буду к телефону звать. Вот и не зову. Навязалась на мою голову. Корова!

Голос женщины, которая произносит этот монолог, кажется мне знакомым. Может быть, это старший экономист Нина? Хорошо бы не попасться ей на глаза!

— Ладно, говорю, гадина, Валька, я пострадаю, но и тебе не поздоровится, — продолжает Нина. — Пусть мою ставку сократят, а ты работай за двоих — за себя и за меня!

Я слушаю это и знаю, о ком речь, о старшем бухгалтере, и краснею. С опаской жду, не сказанет ли Нина что-нибудь и обо мне. Язычок у нее острый, как бритва системы «Шик». Директора так затретировала, что он ее раз за разом в Москву посылает в командировку — для собственной передышки.

А все— таки долго стоим. Чем это кончится, неизвестно. Выходит заведующая. Семь штуков осталось, говорит. Что тут поднялось! Начали выяснять, кто за кем стоит. Двое, и среди них Нина, бегали домой за деньгами и теперь требуют восстановления своих гражданских свобод и прав. Несколько женщин в галантерейный отдел отлучались, но создать убедительный образ стоявших впереди им не удается. А вот одна миниатюрненькая, получившая тут же прозвище Штирлиц, моментально сориентировалась, использовав единственного мужчину, то есть меня, как особую примету и устояла. Из-за слабосильности женщин давка была легкая, похожая на дрожь отчаяния.

Дома у меня жена, две дочери, кошка и теща. На работе — начальница, сотрудницы. Своеобразная обстановочка. Говорят, женщина за рулем — все равно что обезьяна с гранатой. А если женщина — начальник? Тут дело не в том, что когда рванет, а в том, насколько она вдобавок секс-бомба. Так что лимит деликатности я израсходовал до 2000-ного года. Чувствую, вот-вот сорвусь. Голоса женщин натянуты, как струны. Глаз у меня дергается — как поплавок мелкой удочки, когда на крючке гольян.

— Какой вам порядок, — вразумляет заведующая. — Разбирайтесь сами. Эжли б я знала, что такой животаж начнется! Тут и премии амбец полный.

— Что вы толкаетесь?

— А вы, почему за локоть?

— Не надо меня в ребра сумкой пихать!

— А вы зачем сеткой по ногам!

— Хоть бы постеснялись, бабы, ведь мужик стоит!

Наступила зловещая пауза, а в ней веселое «ку-ку!» И глаз у меня задергался в такт, того и гляди, выскочит и запрыгает по прилавку. Пошел я на всякий случай чек отбил, а женщина, за которой занимал, уже ушла с часами. Подаю чек, а в глазах тоска. Боюсь сглазить.

Что говорить, купил все-таки часы. Еле живым ушел. Кукушка поначалу до тридцати раз орала. Видно ей тоже морально досталось. Теперь остепенилась. Хорошо. Даже жене понравилось. Впопыхах мне две стрелки дали. Надо бы одну вернуть.

А все— таки следовало эти часы на 8 марта подарить всей моей женской ораве. Но теперь-то что уж кулаками после драки махать! Раньше надо было думать. А как думать, если Нина все чакры забила? Хорошо хоть, не заметила меня в толпе. Слился с окружающей местностью. В экстазе. У нее муж был, она его трупом называла. Да не со злобы. Фамилия такая Трупп. Ревнивый был, говорят. Я тебя, говорил он ей, если будешь шляться, как Гастелло, задушу.

От водки, бедолага, сгорел.

ЧТО ВЫ ИМЕЕТЕ В ВИДУ?

Эвелина любила поговорить ни о чем, периодически допытываясь, что имел в виду собеседник, произнося ту или иную фразу. Довольно часто непостижимым оказывался собственный муж.

Однажды после небольшого междусобойчика в честь 8 марта она направилась домой с отчетливым желанием устроить мужу головомойку, а себе тем самым праздник. Приходит домой и находит любимого мужчину жарящим рыбные котлеты. Он был капитаном рыболовного судна и рыбу любил во всех видах и состояниях. Что он имеет в виду, жаря рыбу, подумала Эвелина, но решила не отвлекать мужика от дела, а то еще испортит продукт. Пусть дожарит, а уж потом она намылит ему шею.

Прилегла на минутку Эвелина на козетку, предвкушая остренькое развлечение скандала, да так и уснула до утра, а назавтра пыл ее пропал. Кто же буянит с утра? Лучше почитать журнальчик — в выходной-то день.

Эвелина читала все подряд, без разбора, приоткрывая порой такие бездны, которые замыленному глазу систематического сноба уже не открывались. Зачастую прочитанное смешивалось в ее голове с услышанным и домысленным, с причудливостью Сальвадора Дали. Из Гегеля и Геббельса, например, у нее синтезировался Гебель. Страны СЭВ причудливо трансформировались в страны сейфа, а французское слово тет-а-тет преобразилось в ТТ, означая одновременно марку пистолета.