Красный сигнал - Слюсаренко Сергей Сергеевич. Страница 13

За драконом — красный слон,

На слоне сидит ворона,

На вороне — стрекоза,

На стрекозке — тетя Даша…

Чуть прижму рукой глаза —

И сейчас же все запляшут!..

Мне приснилось, что я сам маленькая светящаяся фигурка в шахматной четырехмерной игре. И все время перелетал в прошлое, и после этого будущее изменялось. Сначала я, такой как сегодня, попал в тот самый лагерь, когда к нам приходил сталкер. Никто не замечал, что я уже почти взрослый, а все ребята были те самые, из далекого детства. И опять ко мне в палату пришли пацаны из старшего отряда и хотели меня побить, потому что я сказал, что мой отец Стрелок. Я выхватил автомат Калашникова и хотел их застрелить. Но автомат не работал. Вернее, он был как настоящий, но спусковой крючок у него нажимался свободно, словно держался на гвоздике, и выстрелов не было. Кто-то издалека заорал: «Сними с предохранителя!!!», а я не мог понять, как это снять.

А потом из автомата выпал магазин. Я понял, что автомат надо разобрать и собрать, и разобрал его. А когда начал собирать, мне не хватило деталей. Взрослые пацаны все стояли, ждали чего-то. Тогда я кинулся на них и стал бить кулаками. А они все не падали и не уходили. Потом я уже стоял на сцене, мы играли постановку про сталкера, и я должен был прочитать стихи «На пылающей палубе мальчик стоял», но на середине запнулся. И вдруг я понял, что я не могу читать эти стихи, что я же не Том Сойер! Это было очень обидно. Я всегда хотел узнать, что там дальше в стихотворении. Так и не узнал. Но все равно нас наградили поездкой в Зону.

А в Зоне я уже мог, не так, как малыш много лет назад, а как нынешний, прорваться и спасти отца. Он же скорее всего тогда еще не потерялся, а был где-то рядом, в Зоне. И когда мы приехали к Кордону, я сразу, никого не слушая, побежал по аэродрому и забрался в самолет. В кабине истребителя было тепло и удобно. Я почему-то знал, что это именно МиГ-29. Летный комбинезон был мне как раз впору, я левой рукой вдавил вперед движок тяги и рванул с полосы прямо в небо. Когда я набрал высоту, то понял, что не могу нащупать педали на полу, не доставали ноги. Самолет свалился в штопор и стал падать. Я дернул ручку катапульты, и все вокруг потемнело. Я понял, что мне надо долететь в другой шахматный год, в другое время, потому что этот ход был неверный. И ничего хорошего из него не получится, я не взял ни одной фигуры в будущем.

А потом я снова стал совсем маленьким. «Мой руки!» На меня кричали, но я тупо смотрел на кран, из которого струйкой текла вода, и не двигался. «Мой или выпорю!» На меня орал мужчина, и я не помнил кто. Я ничего не помнил, помнил только, что от слез ничего не видел вокруг, но руки мыть не хотел. Не хотел, и все! А потом я оказался в другом месте, и уже бабушка, не московская, другая, сказала, что попа у меня будет опять синяя, если я не буду слушаться. А потом я услыхал голос отца, далекий из-за стенки, — он громко разговаривал с кем-то и обещал, что больше никогда не привезет внука. Но мне почему-то все равно было обидно. Я был очень маленький, но уже знал, что часто будет так, что мне никто не поможет и не спасет меня, но все равно надо терпеть. И опять все потемнело. Опять неверный ход. И опять нужно ходить, хоть я потерял в игре уже много фигур.

Потом мы сидели с отцом на травке, недалеко от озера. Я смотрел на безобидных комаров-толкунцов над его головой.

— Папа, а на ракете можно полететь далеко? — спросил я, поправив летнюю кепку. Мама всегда следила, чтобы я не ходил без головного убора.

— Да проще простого, — беззаботно ответил он.

— А как ракета летает? — Мне очень хотелось увидеть настоящую ракету. — А ты видел, как в космос летают?

— Да, я видел. Я видел, как запускали последнего космонавта.

— А правда, что ракета так громко гудит, что потом все, кто был ближе ста метров, навсегда глохнут?

— Кто тебе такое сказал? — засмеялся отец.

— Это Костик из средней группы так говорил. — Тут я понял, что еще хожу в детский сад, но уже в старшую группу. И мне стало так грустно, ведь я еще такой маленький, и впереди будет много неверных ходов. Но эта мысль сразу куда-то улетела.

— Во-первых, те, кто стоит ближе ста метров, могут потом не только не слышать и не видеть, но и не бегать тоже. Ведь комическая ракета — это очень большой аппарат, и его реактивная струя очень мощная.

— А что такое реактивная струя? Это самолетная?

— Почему самолетная?

— Ну, ведь самолеты реактивные.

— А ракеты, как ты думаешь, какие? — Отец улыбался.

— Они такие… Межпланетные! — выпалил я, вспомнив, что именно так их называли по телевизору в передаче про полеты в космос.

— Ну, всякие бывают. А ты что — не знаешь, как устроена ракета?

— Ну… — Я протянул так безнадежно, что отец обнял меня, чтобы я не расстраивался.

— Вот смотри. — Отец достал из кармана блокнот.

В этом блокнотике ничего не было записано. Он был из листиков в клеточку, сшитых металлической пружинкой из тонкой проволоки. А в эту пружинку была вставлена маленькая шариковая ручка.

Отец нарисовал на бумаге трубку. У него так здорово получилось, она была как настоящая, а не просто плоская картинка.

— Вот смотри — это корпус ракеты, мы такую сами можем сделать. Внутрь нужно насыпать порох. Например. Потом надо, чтобы вот здесь была крышка с соплом. Это и будет реактивный двигатель.

— И от него и летит струя? — Я понял!

— Ну, в общем, да. А вот сверху, — отец пририсовал к трубке еще одну трубу, потолще, которая оканчивалась острым носом, — будет грузовой отсек.

— А что там? — Я даже хихикнул от восторга. Мне так нравилось строить ракету.

— Там будет парашют. Мы же не в космос ее запустим, она маленькая, да и терять ее жалко. Ракета взлетит высоко-высоко, потом сработает вышибной заряд, и раскроется парашют. Тут баллистическая посадка не получится… — Отец начал говорить непонятными словами. А у меня от этих чудесных слов кружилась голова.

— А как она запустится? — Я понял, что не все еще в этом проекте завершено.

— Ну, мы устроим дистанционное управление рядом с ракетой и подведем провода к пиропатрону. Сами спрячемся в блиндаже и оттуда по радио ее и запустим!

Перспектива пьянила меня, как запах горной фиалки у бабушки на окне.

— Папа, а когда мы начнем строить ракету? Давай сегодня? — с надеждой спросил я.

— Ну, скоро, тебе надо еще немножко подрасти! Ведь тут надо хорошо владеть инструментами.

— Когда я буду в первом классе?

— Ну… давай начнем с пятого! — предложил отец.

И тут вдруг я понял, что никогда никакой ракеты не будет. И даже если мы ее потом когда-нибудь построим, я никогда не буду так счастлив, как пять минут назад. Это будет не та ракета, которая была только что. И папы такого уже не будет.

Я вытащил из ящика с инструментами папину ножовку и даже попробовал отпилить от раскладушки, которая на случай гостей была спрятана в кладовке, нужный для полета ракеты кусок трубы. Отпилить не получилось, но поцарапать — да. Хотя царапину никто не заметил. Так с ножовкой в руках я опять и выскочил на игровом поле. Ничего я не могу сделать в прошлом! Не туда надо ходить, не туда. В прошлом нет ничего, только несбывшиеся мечты, рассосавшиеся обиды и не взлетевший истребитель. Надо пойти не туда! Надо перешагнуть, перешагнуть…

— ЦУП, вас слышу хорошо, к взлету готовы! — Я видел себя словно со стороны, но говорил я.

— Старт разрешаю, — раздался голос из наушников. Но на мне не было никаких наушников. — Марс-один, счастливого полета…

Я проснулся. И долго не мог понять, где же я. Не мог вспомнить. А потом вдруг все стало на свои места. Я был в подземелье бюреров. Видел все вокруг, несмотря на кромешную темноту, и не чувствовал запахов, несмотря на то, что знал, что в подземелье воняет. Рядом со мной сидел бюрер. Капюшон скрывал его уродливое лицо, и я не мог определить — куда он смотрит. И тут я услышал, так же, как слышал бюреров раньше, внутри головы: «Ты видел, ты знаешь теперь».