Одержимые Зоной - Китаева Анна. Страница 4

Кайман протянул руку, забрал у Мышки сигарету и медленно, старательно раздавил в пепельнице.

— Пошла вон, — бесцветно сказал он.

Белобрысая девчонка не шелохнулась. Сталкер упёрся тяжёлым взглядом ей в лоб.

— Не слышишь, что ли? Я говорю, вон пошла. Бери свой рюкзак и выматывайся.

Вдруг страшная догадка посетила его. Неужели девчонка такая мелкая в кости и невысокая не потому, что у неё хлипкое сложение, а потому, что ещё малолетка?

— Эй, погоди, тебе сколько лет? Ты что, несовершеннолетняя? Настучать на меня хочешь, типа я тебя девственности лишил? Развести на бабки?

Мышка презрительно усмехнулась.

— Не переживай, меня ещё в тринадцать лет изнасиловали пятеро одноклассников.

— Врёшь, — машинально откликнулся сталкер.

— Вру, — согласилась девчонка. — Насиловал только один. С остальными четырьмя у нас было по любви.

Кайман не выдержал и хмыкнул.

— Злая ты, — уважительно сказал он. — Ну а всё-таки, сколько тебе?

— Семнадцать, — Мышка потянулась к рюкзаку. — Паспорт показать?

— Покажи.

Сталкер перелистал страницы паспорта, уже понимая, что Мышка сказала правду. Странная девчонка. Какая-то… непредсказуемая, что ли. Особенная. Ну-ка, ну-ка… Пономаренко Алина Сергеевна, год рождения… И вправду семнадцать.

Он захлопнул документ и отдал Мышке.

— Держи. И проваливай.

— Может, всё-таки выслушаешь меня? — поинтересовалась она.

— Нет, — отрезал Кайман.

Прислонившись спиной к стене, он наблюдал, как вторгнувшаяся в его жизнь девчонка прячет паспорт в рюкзак, застёгивает клапан, забрасывает пустой рюкзак на плечо и молча идёт к выходу. На пороге кухни Мышка обернулась.

— А в благодарность за пиво? — спокойно спросила она. Кайман поперхнулся глотком. Ах ты ж ёшкин кот! Поймала!

Поймала, сучка мелкая! Заманила, как ворону в «птичью карусель», тудыть её налево…

— Ладно, — хрипло сказал Кайман. — Говори и проваливай… Нет, погоди.

Что-то мешало ему, какая-то мысль — или нет, не мысль, а что-то недавно услышанное… или увиденное? Точно!

— А ну дай ещё раз паспорт, — буркнул он.

Мышка безропотно протянула ему казенную книжицу.

Алина Сергеевна. Пономаренко. Не то… Номер, серия, выдан… Не то. Год рождения, место рождения… Место рождения!

Кайман смерил взглядом Мышку, затем снова перечитал запись в паспорте.

— Это что же, ты действительно здесь родилась? — недоверчиво спросил он. — Прямо здесь вот? В Чернобыле? Так ты что, мутант? Плод военных экспериментов?

Мышка дёрнула плечиком, отчего рюкзак шмякнулся на пол. Присела к столу, заглянула сталкеру в глаза, вздохнула.

— Давай, может, всё-таки я по порядку, а?

— Ну что с тобой сделаешь? Вот упрямая! — проворчал Кайман. — Рассказывай как знаешь. Только говори уже.

— Ага.

Мышка сосредоточенно потёрла пальцем нос.

— Значит, так. Может, ты слыхал, среди первых сталкеров была отчаянная девка, звали её Танька Бюрерша. Ходила в Зону наравне с мужиками, стреляла разных тварей, хабар брала. Бюрершей её прозвали за большую силу при малом росте. Весёлая была, песни пела… Слыхал про неё, нет?

— Ну, допустим, слышал кое-что, — Кайман пожал плечами. — Мало ли чего народ врёт, особенно старожилы. Ко всем байкам прислушиваться — уши опухнут. А при чём тут она?

— При том, что я её дочка, — усмехнулась Мышка. — Родилась я в Ковалевке, была такая деревня километрах в десяти отсюда. У нас там дом стоял, в котором ещё дед с бабушкой жили. Дед на ЧАЭС работал пожарником, в восемьдесят шестом году пожар на крыше четвёртого блока тушил… через неделю умер. А бабушка, когда реактор бабахнул, как раз с мамой в роддоме лежала. Вместе с роддомом их и вывезли в Киев, бабушка уже сюда не вернулась. А мама вернулась — в две тысячи шестом, накануне второй катастрофы.

— Вот это номер! — присвистнул Кайман. — Да уж, свезло так свезло. Значит, говоришь, ходила твоя мамашка в Зону… прям беременная и ходила? И рожать не побоялась?

— Ага, — легко согласилась Мышка. — Не побоялась. Причём дважды не побоялась. У меня ведь ещё младший брат есть. Мама к бабушке в Киев приезжала, смеялась — мы чернобыльские, нам радиация только на пользу… Бабушка мне потом рассказала, конечно. Я-то сама не помню — совсем маленькая была.

— Так ты мутант или не мутант? — настойчиво спросил Кайман и неожиданно для себя икнул. Пиво давало о себе знать. — Эээ… погоди минутку, я сейчас.

— Погожу.

Мышка устало облокотилась о стол. Кайман вернулся довольный, застёгивая ширинку на ходу. Его ощутимо развезло, всё вокруг казалось мутноватым и не вполне реальным.

— Не мутант я, — серьёзно сказала Мышка. — От радиации я загнусь самым обычным образом. Насчёт пользы это такая мамина шутка.

— Чего-то я не пойму, вроде ж Бюрерша померла давно?

Только задав вопрос, Кайман понял, что ляпнул бестактность. Но Мышка снова отреагировала спокойно — куда спокойнее, чем он мог ждать.

— Они с отцом погибли в двенадцатом году. Когда был сильный выброс.

Кайман кивнул. Да уж, двенадцатый год был решающей датой в истории Зоны. Тогда Зона рывком расширила границы, и многое изменилось…

— А отец тоже сталкером был? — спохватился Кайман. Мышка покачала головой.

— В Зону он ходил, но не сталкером. У него были золотые руки, он мог починить всё что угодно. Оружие, технику… Вот и чинил.

Кайман помотал головой, разгоняя пивной туман.

— Слушай, малая, — сказал он напрямик, — ты сама видишь — я уже поплыл от пива, на старые-то дрожжи. Мне сейчас надо поспать. Пёс с тобой, оставайся, потом доскажешь. Идёт?

— Идёт.

Сталкер успел даже вздремнуть, и слегка удивился, когда мокрая после душа Мышка залезла к нему под одеяло. Удивился — но не возражал.

4

Мышка,

ПГТ Чернобыль-4

Кайман перевернулся на спину и зычно захрапел. Мышка неслышно вздохнула, отодвинулась на край дивана и уставилась в потолок. Потолок, весь в трещинах и пятнах, был похож на рисованную от руки карту участка Зоны. В углу большое бурое пятно, окружённое пятнами поменьше, явно обозначало комплексную аномалию.

Сейчас, лёжа на продавленном диване рядом с мужчиной, с которым она переспала, но от этого он не сделался менее чужим, Мышка была ближе к цели, чем сутки назад. А сутки назад она была ближе к цели, чем три дня назад. И так далее, возвращаясь по цепочке памяти к тому моменту двенадцатилетней давности, когда бабушка приехала за девочкой и увезла её подальше от Чернобыльской аномальной зоны. В тот день пятилетняя Алина вырывалась у бабушки из рук и ревела в голос — но бабушка никак не хотела понять, что они не должны уезжать отсюда. Она ухватила обезумевшую внучку в охапку, она уговаривала её, трясла как куклу, била по щекам и плакала вместе с ней. В автобусе, идущем на Киев, обессиленная Алина заснула. И ей приснился сон про Зону, первый из многих…

За прошедшие годы она научилась молчать о своих снах.

Неделю назад Алина похоронила бабушку. Пятьдесят восемь — не возраст; её доконала водка. Наверное, бабушка жила бы долго, если бы не Чернобыльские катастрофы — первая и вторая, которые отняли у неё сперва мужа, а затем дочь, зятя и внука. Кто-то ищет утешения от горя в работе, кто-то обращается к богу, а кто-то — к бутылке… Получив в крематории квитанцию с указанием, когда забрать прах, Алина оставила её соседке вместе с ключом от квартиры и небольшой суммой денег — большие у них не водились. Ближайший рейсовый автобус увёз её из Киева по направлению к Зоне. Алина возвращалась за братом.

У Таньки Бюрерши и Серёги Пономаря было двое детей. Старшая дочка, младший сын. Накануне выброса двенадцатого года, который в одночасье изменил столько судеб, девочке исполнилось пять лет, а мальчику — два.

Детям случалось оставаться дома одним. Деревня — не город, чужие здесь не ходят. А если кто чужой и сунулся бы во двор, рисковал остаться без куска мяса в ноге, а то и повыше. Дворовый кобель Полкан из всего человечества признавал ровно пятерых особей — семью Пономаренко и блаженненькую соседку бабу Риту, к которой он когда-то приблудился щенком.