Признаки жизни - Недоруб Сергей. Страница 30

— А где я возьму усиленное количество антител?

— Хороший вопрос. Вспомни упражнения на воспоминания.

— Точно. — Шептун расплылся в улыбке, вспомнив, как Маркус ночью вылакал половину котла с ухой из сардин. Тогда его это сильно позабавило и теперь служило отличным светлым воспоминанием. Сталкер вспомнил пыльный кошачий хвост, вымазанную в супе морду, смотрящую на сталкера так, словно ее обладатель сам понятия не имел, как здесь оказался. Ему стало не просто смешно — Шептуна охватило тягучее и радостное умиротворение.

— Вот теперь разогревай рану на животе, — сказал Сенатор. — Сейчас ты через счастливое воспоминание создал временное повышение уровня антител. И теперь нужно направить этот поток в район подреберья.

— Ага. — Шептун погнал шаровую молнию через себя. Дрожь пробрала его с головы до пят, когда он понял, что метод работает. Сталкер сгустил эмоции в шар, поместив его в центр молнии, и направил все внимание на удержание этого состояния.

— Что теперь? — спросил он. — Я не могу долго выдерживать эмоциональный подъем, это забирает много сил.

— Долго и не нужно. Теперь тебе нужно закрепить состояние. Делай упражнение на холод.

— Как? А, понял.

— Да. То же самое, только иллюзию тепла заменяй на холод. Не надо воображать, будто ты это уже сделал, — создавай иллюзию себе самому так, как заколдовывал бы другого человека. То есть постарайся убедить в реальности происходящего. Маленькая магия тем и хороша, что на себя она применяется без проблем. Все органы твоего тела связаны друг с другом через кучу сосудов.

Шептун снова отодвинул банку от кота и мысленно создал снежок. Получилось так здорово, что на него даже напал озноб.

— Чувство холода закрепляет части тела в том виде, в котором они находились до этого, — говорил шаман, помешивая варево. — Теплом ты перемешаешь по телу физическую интерпретацию эмоции в виде антител, отвечающих, как известно, за иммунитет. Холодом прекращаешь этот процесс и, что самое главное, оставляешь все как получилось. Если просто убирать тепло, то эмоция рассеивается.

— И что, у каждого человека это действует?

— Только у того, кто не ленится над собой работать.

— У меня все получается.

— Шептун, в погоне за духовным началом ты забыл о тушенке.

— О, прошу прощения. — Удерживая в животе снежок, сталкер сделал еще пару движений ножом и вывалил содержимое банки в котелок. — А для чего нужно покалывание?

— Для диагностики. Так можно узнать, насколько твое тело готово отвечать на сигналы.

— Должно быть, чем более впечатлителен человек, тем проще ему все это дается?

— Нет. — Сенатор сорвал с банки полуоткрытую крышку и поставил ее перед Маркусом. — Эта система работает со всеми людьми в равной степени. Просто бывают те, которые еще заранее испортили себе впечатлительность длительными негативными эмоциями.

— Видимо, я по-прежнему сильно эмоционален.

— Ты нормален, Шептун.

— И что же, большинство людей тогда ненормальные?

— Все люди нормальны, так как нормы у всех разные. А ты нормален по моим личным меркам, сталкер, и, поверь, они у меня жесткие и требовательные.

— То есть тебе со мной повезло. — Шептун попробовал похлебку ложкой. — Соли бы добавить.

— Думаю, повезло нам обоим. Соли у меня немного, но сегодня можно.

— У тебя есть соль? И ты молчал?!

— Должен же я тебя удивлять.

— Да ты с первой нашей встречи только этим и занимаешься. Удивляешь меня.

С солью, казалось, и котелок стал кипеть веселее…

— Сенатор?

— Что, друг мой?

— А есть те, кто, по твоим меркам, не просто нормален, а хорош или даже мудр?

— Есть. — Шаман зачерпнул ложкой бульон, наливая себе в миску.

— И кто же это?

— Любой, кто не пришел в Зону.

Глядя на стены своеобразного каньона, в котором оказались западные болота Агропрома, Шептун думал, что это в своем роде земля обетованная. Причина была вполне банальной: ни малейших изменений в местности сталкер не заметил, хотя последний выброс был достаточно силен. Новые аномалии не появлялись, бродяги вообще не заходили. Когда Шептун пытался поговорить об этом с Сенатором, тот быстро объяснил ему, в чем дело.

— Вот именно что выброс был силен, — сказал он. — Настолько, что заблокировал вход сюда со стороны центра. Я выходил утром посмотреть.

— Утром? Я думал, что теперь встаю рано. Когда же ты успел?

— Я двигаюсь бесшумно.

— Но настолько, чтобы меня не разбудить.

— Мне удалось не разбудить даже Маркуса, хотя он спит куда более чутко, чем ты, друг мой.

— Этот? — Шептун покосился на свернувшегося клубочком лентяя. — Да его из пушки не поднимешь.

— Многого ты не знаешь про котов. Впрочем, я тоже, как оказалось.

— Вот, точно. — Сталкер потянулся. — Я тут подумал, и на меня сошло озарение. Попробуй свои методы на Маркусе применить — может, он поверит в себя, займется духовными поисками и все такое.

Сенатор завязал горловину мешка, подтянул ремень.

— Если бы ты сказал мне такие слова в первый день встречи, — произнес он, — то я бы решил, что ты надо мной смеешься.

— Но ты же знаешь, что это не так.

— Верно. И все же найти другого объяснения твоим словам не могу. В тебе говорит неверие в методы, которыми ты лечишься. Неверие остаточное или, может быть, запоздалое. И это несмотря на то, что ты уже точно и достоверно знаешь, что это работает.

— Я не знаю. — Шептун прислонился к стенке. — Все может быть. Мне, честно говоря, было не до сомнений, ведь я умирал и потому решил тебе довериться.

— И сейчас задумался, не несет ли нелепую чушь этот странный незнакомец в плаще?

— Есть немного, — смутился Шептун.

— Между тем именно вера тебя и спасла. Все то, что я тебе рассказывал, относится к простым вещам и подразумевает работу над собой. Именно работу, причем добровольную. И, значит, ты обязан активно пахать без колебаний и со знанием того, что положительный результат неизбежен.

— На такое, мне кажется, способен только умирающий человек. Или очень доверчивый. Простая статистика мне подсказывает, что такого почти не происходит. Одни умирают потому, что не верят, другие потому, что верят не тем людям.

— Шептун, это все самоуспокоение. На самом деле на то, чтобы разобрать, кому можно верить, а кому не следует, нужно не так уж много ума. Достаточно врожденной проницательности, которой лишены совсем редкие экземпляры, почти не встречающиеся.

— И тебе попадались такие?

— Еще нет. Людям в Зоне присуща вера. Ведь все остальные верят, что Зоны попросту нет.

— Да уж. — Шептун почесал голову. — Ладно. Чем сегодня заниматься будем? Тем же, чем и всегда?

— Верно. Главное, помни, что нельзя работать механически. Вызов эмоций по равнодушному велению, физическому действию, может работать, только если эмоция отрицательная.

— На этом завязаны многие боевые искусства — самогипноз, вызов эмоций через определенные жесты и все такое.

— Впервые об этом слышу. Программируя в себе зверя, ты лишь превратишь себя в труса, готового убивать по приказу. Пусть даже по собственному.

— Так все ради выживания.

— То, что я тебе даю, не ради выживания. Оно ради жизни. Пошли, я покажу тебе еще одну вещь.

— Что за вещь? — полюбопытствовал Шептун, когда они выбрались на поверхность и отошли чуть далее в лес.

— Закрой глаза.

Сталкер послушался.

— Воображение у тебя в каком состоянии?

— Хорошо выспалось за ночь.

— Прекрасно. Теперь оно принесет тебе тяжелый груз. Скажем, нагруженный рюкзак.

— Это называется светлой эмоцией?

— Действуй.

Шептун представил на плечах увесистую суму.

— Вспомни пружину, — говорил шаман. — Ты — пружина. И на тебя положили тяжесть. Что ты желаешь?

Сообразив, чего от него хотят, Шептун начал медленно сгибаться.

— Сопротивляйся грузу, — сказал Сенатор. — Сопротивляйся сгибанию — но так, чтобы все же поддаться ему.