Прыжок в секунду - Вольнов Сергей. Страница 6

Он и она, на краткое мгновеньице встретившись глазами, без единого слова приняли решение: предпочли не надеяться на «танк». Громоздкая машина явно привлекала к себе излишнее внимание незримых сил, которые управляли окружающим мирозданием.

Волей-неволей люди расстались с бронемашиной, благодаря находке которой они отбросили колебания и отправились в путь. Покинули, успев только похватать рюкзаки с «аварийными» комплектами снаряжения. Экипироваться более обстоятельно просто не осталось времени. Ни секундочки лишней. Собственно, у них и оставалась всего лишь одна секунда, чтобы успеть.

Чтобы их путь, уводящий в неизвестность, не прервался, едва начавшись.

Удача хотя и отвлеклась, повернувшись к ним боком, все же не показала им свою равнодушную спину, не отвернулась совсем. Вызволила их из объятий то ли жаркого льда, то ли ледяной жары.

Они успели.

=3=

«…две=одиннадцать=тринадцать=двадцать пять=

Мы собственными глазами видели, как это происходило. Первым был здоровенный, непомерно мышцатый атлет. Прям-таки вылитый пиррянин из «Миров смерти» великого писателя-фантаста Гарри Гаррисона. Гуманоид с неведомой нам планеты, или гость из недоступной нам параллельной реальности, или откуда бы он сюда ни заявился, ч-черт… И он успел перепрыгнуть, сволочь! Его быстрота реакции, видимо, превосходила нашу.

Мы ведь, что греха таить, никакие не супермены и не супервумены, вполне обычные человечки. Подобные миллиардам других таких же частиц, из которых образовано человечество нашего, что уж греха таить, явно не лучшего из миров.

Он явился к нам и втерся в доверие, и мы его пригласили в Дом, и к Рубежу подпустили, а он – возьми да сумей перепрыгнуть…

Стояли мы тогда, в буквальном смысле остолбеневшие, и вытаращенными глазами невольных свидетелей наблюдали, как он уходил вдаль по солнечной равнине, раскинувшейся там, за Рубежом. Именно такое зрелище возникает, и полсекундочки просматривается в чистом «окне», когда оно в проеме появляется вместо непроглядной серости. Эту невероятную здесь, внутри доступного нам фрагмента ЗОНЫ, идиллическую картину мы постоянно видели… а теперь продолжаю видеть я, когда приоткрывается выход наружу.

Да уж, помнится, торчали мы тогда, обалдевшие, и посылали ему вслед проклятия самые ужасные из нам известных. А он даже не обернулся, подлый гад. Так и убрел, гуманоид долбаный, к рощице березок, той, что просматривается по ту сторону Рубежа, на глазок – приблизительно метрах в пятистах от нас. К желанному и недостижимому символу, уголку нормальной природы, манящему уютной безопасностью. Той самой безопасностью, которой по эту сторону и в помине нет.

Точно-точно, если бы тот гнусный супермен, похожий на древнегреческого атлета более чем двухметрового роста, не продемонстрировал нам воочию свой успех, прямо на наших глазах убравшись вон из ЗОНЫ… я бы спустя время не остался в одиночестве. Далеко не гордом, надо признаться.

Никто из людей нашей группы не внял моим увещеваниям и уговорам. Каждый из них, двадцати двух человек, имел право на свой прыжок, на свою единственную попытку… каждый, черт их подери!!! А я не имею, черт дери меня, никакого права осуждать их.

Но тем яростнее я ненавижу того похожего на эллинскую скульптуру красавчика, что дорвался к Рубежу и сумел пересечь его. По его вине я остался один…

Хотя, быть может, я в отчаянии просто ищу «крайнего»?..

Наверное, мы все-таки смогли бы адаптироваться, сумели бы дальше выживать и здесь, в ЗОНЕ. Мы ведь выжили, когда попали сюда, и выживали до сих пор! А времени не так уж мало прошло с той поры, как мы угодили сюда.

Однако никто не желал оставаться, и все погибли, испепеленные незримым жаром тумана Рубежа.

Мне тоже не хотелось, и не хочется, и никогда добровольно не захочется оставаться в ЗОНЕ, но я, вероятно, оказался самым трусливым из нас.

До сих пор все никак не решусь прыгнуть.

Я ведь тоже, тоже имею право на свой выбор: прыгать или оставаться.

Нет, уж что-что, а прыгнуть-то я могу! Имею прекрасную возможность в любую секунду… и это не каламбур и не игра слов, черт их задери!.. прыгнуть я могу хоть сейчас. Это и мое священное право, я тоже человек – или кто, спрашивается? Но вот сумею ли я перепрыгнуть и, полной грудью вдыхая свежий воздух свободы, уйти к той рощице?! Не наблюдать со стороны, а добраться туда и узреть вокруг себя это упоительное зрелище, которое отравляет мне существование, наполняет горечью зримого, но абсолютно недостижимого соблазна…

Это вряд ли. Если, конечно, не озарит меня вдруг внезапная гениальная догадка, позволяющая раскусить систему прерывания Рубежа.

А ее ведь и нету, системы этой.

Так сказала Олра и сразу после этого… шагнула в смерть.

шестнадцать=сорок=двадцать восемь=две=пятнадцать

двадцать пять=четыре=тридцать девять=восемнадцать…»

* * *

– Где это мы?.. – растерянно спросила девушка.

– Не зна-аю… – протянул Большой. – Надо осмотреться.

Они очутились в просторном темном зале. Помещение показалось им огромным… хотя это еще слабо сказано. Оно было чудовищно-громадным, колоссальным! Свет от полыхающих языками пламени жаровен лишь немного рассеивал окружающий мрак. Изрезанные барельефами колонны, словно вековые дубы, прятали свои «кроны» во тьме, где-то вверху. Тяжелые узорчатые портьеры величаво колыхались, их шевелили сквозняки, вольготно бродившие по незримым просторам зала…

– Скажу одно: судя по обстановке, мы в каком-то дворце, – шепотом произнес мужчина. Впрочем, даже на считанные децибелы, выданные человеческим голосом, нашлось свое, пусть и слабенькое, но все же эхо. А когда Большой шагнул к окну, раздавшийся отзвук чуть ли не сотряс дворец до основания. Старший напарник замер, втянув голову в плечи, однако все же решился и продолжил движение по гулкому полу…

Из высокого узкого окна открывался неожиданный вид: на сад, усаженный разлапистыми пальмами, что лениво, с этакой негой колыхали широкими листьями в такт дуновениям ветерка. Луна, прятавшаяся за паранджой из облаков, все же в достаточной мере освещала окрестности. Напарник пригляделся, но не отметил ни единой яркой светлой точки, которая подтвердила бы присутствие электричества.

– Та-а-ак… – на выдохе произнес мужчина, присел на корточки и дернул шнурок на правом ботинке.

– Что ты делаешь? – спросила младшая.

Расшнуровав свои «берцы», Большой снял их. Связав шнурками друг с другом, перекинул ботинки через плечо, обтянутое кожей старой куртки. Танкистский шлем потерялся, слетел, когда пришлось экстренно эвакуироваться.

– Сама подумай. Лично я не собираюсь сообщать о себе на весь этот дворец. Тебе, кстати, рекомендую поступить так же.

Выхватив пистолет и держа его перед собой, ведущий прокрался, прячась за колоннами, к высоченному, в два человеческих роста, дверному проему. Девушка тоже сняла обувь и ступала за своим спутником неслышно.

– Лестница, – шепнул мужчина. – Ведет вниз.

Напарники крадучись просочились на ступени. И лишь занавеси таинственно шелестели им вслед…

Взорам непрошеных тайных гостей открылось прелюбопытное зрелище: на доброй половине площади зала – по интерьеру и размерам близнецу помещения уровнем выше – раскинулось грандиозное пиршество. Десятки людей, облаченных в старинные, мягко выражаясь, одеяния, возлежали на кушетках и предавались чревоугодию. Они пили, ели, слушали игру музыкантов, переговаривались на неведомом языке, любовались извивающимися телами полуобнаженных танцовщиц… Все это разительно напоминало постановочную сцену из исторического фильма жанра «пеплум» [1].

Большой огляделся, обшаривая пристальным взглядом зал. Девушка вопросительно посмотрела на него.

– Чего пялишься? – сердито проворчал он. – Ты здесь где-то видишь… э-э, кинооператоров?.. Нет? И я не вижу. А что это означает? То, что мы опять оказались не в нашем мире. Мы не вернулись домой, а… попали, одним словом. И если все-таки в нашем мире… тогда явно в каком-то из периодов его древней истории. Оно, конечно, заманчиво у предков погостить, но лично я как-то совершенно в другую степь стремился.

вернуться

1

?Пеплум (от «peplum» – женская верхняя одежда в Древнем Риме, аналог греческого пеплоса; буквально – «покров»; англ. вариант – sword & sandal, «меч и сандалии») – жанр исторического кино, для которого характерны следующие признаки: использование античных или библейских сюжетов; большая продолжительность фильма (зачастую более двух часов); масштабность: батальные сцены, панорамная съемка и огромное количество массовки. Несмотря на историчность сюжета, в фильмах могут присутствовать значительные расхождения с историей в угоду зрелищности; не всегда ставится задача достоверного воссоздания исторических событий. Впрочем, с этой задачей обычно не особенно справляются и фильмы, претендующие на документальность; толкования уцелевших исторических свидетельств неизбежно попадают в прямую зависимость от восприятия и убеждений авторов.  (Мысленное примечание Большого, заметка на полях повествования).