Лукоеды - Данливи Джеймс Патрик. Страница 52

— Выключи этот гребаный свет.

— О, какой ужас!

— Это только половина, но для украшения тебе хватит.

— Ты — животное. Убирайся! Как ты сюда попал? Убирайся! Только посмей это вытворить опять!

— Зов природы, мадам, наступает периодически.

— Прямо там, где наделал прежде?

— Я — человек привычки, а не удобства.

— Клейтон, иди сюда, отлупи его.

Обе руки вниз. Чтобы натянуть на себя простыни. В этой стране ледяного холодного солнца. Зовут на подвиг. Когда я хочу просто спокойствия. В Замке я мог бы вызвать адъютанта и приказать дать ему в нос. Персиваль вставил бы ему в зад, а Элмер оттяпал бы ему его висюльки.

— Убери эту мерзость отсюда.

— Уебывай.

Вероника должно быть ринулась вперед. С последней обиженной ноткой. Стоны перерастают в вопли, крики и рев. От падающих предметов сотрясается пол. И вот уже страшно трясется весь дом. Она — сплошь одни мускулы. Ровные и стройные. Пряди седины в волосах. На лестнице слышны шаги. Колотят в дверь. И с треском открывают.

Клементин выглядывает из-под покрывала. В комнату заглядывает джентльмен в толстом красном халате. Его лицо искажено от страха. Протирает рукавом очки. Волосы и уши обсыпаны штукатуркой. Его палец тычет в меня.

— Вы кто?

— А вы кто?

— Я — хозяин этого дома. Вот я кто. И на нас с женой в постели, только что свалился потолок внизу. Где она?

Клементин еще чуток зарывается в простыни. Информация лучше добровольно не выдавать. Уже и так сообщают о твоем участии в катаклизмах. Пусть лучше приедет в мой замок на пару дней. Если ты думаешь, что обвал штукатурки — это трагедия. Постой под дождем из свинца. Капающим тебе на голову в огненном котле.

У хозяина дрожь в ногах. Прямо за его головой портрет армейского офицера с полными регалиями. Подходят под цвет наряда этого разъяренного джентльмена. Не знающего, что делать дальше. И лучше поторопиться. Так как только он переходит в соседнюю комнату, тут же пол с треском снова трясется.

Клементин выскакивает из кровати. Хватает одежду и тычет конечностями в отверстия. Натягивает носки. У трюмо. Нацепляет галстук. Догорает последняя свеча. Прыгает в туфли. И тут поднимается крик. Яростно орут голоса.

— Ты свинья, убирайся из моего дома.

— Заткнись. У тебя щас дома не будет.

Заглядываю, прежде чем уйти. В путешествие в ночи. Так и не поспав. Там внутри все затихло. Только охают и стонут. Толкаю дверь. Просовываю нос. А там, о, Боже. Их трое. Вероника вцепилась в залепленные штукатуркой волосы хозяина дома. И, катаясь, таскает его за них. Приближаясь к человеку с ремнем на животе. Сидящим на корточках. Высираясь. Напряженно сморщив лицо.

17

Бладмон ждет. Без костылей. После полудня. В баре красного дерева. В этом пивнаре с высоким потолком. Под названием «Космос» в честь вселенной.

Прошлой ночью я, спотыкаясь, спустился по лестнице. Таща за собой саквояж, вышел из парадной двери. Миновал калитку в перилах. И опять по ступенькам вниз. Мини Монк или Монк Минор кивнул мне, приглашая войти в его игорную берлогу. Присоединяйся к умелым и находчивым, сказал он. Среди знаменитостей, шатающихся туда-сюда. На середину зала вышел танцовщик балета с обтянутой мошонкой. Каждый его прыжок поднимал облака пыли. А я бросал на стол свои последние фишки. Купленные на мой последний чек. И все проиграл. Кудрявый джентльмен в плаще сочувственно улыбался. Стоя рядом со мной. Я кивнул ему головой, он в ответ поклонился. От колен и до низу он был голый. Заложил всю свою одежду предыдущим утром, уверенный в своей ставке на лошадь. Которая делает всех, но бежит в другую сторону. Поэтому, он просидел в своей квартире взаперти. До трех утра, покуда не смог выбраться босым, чтобы его никто не видел, прогуляться по городу. Спросил меня, не смогу ли я одолжить ему пару темных туфель, чтобы сходить на похороны. Где ему точно дадут взаймы.

Дым густел. Пыль крутилась столбом. Мини Монк подначивал гостей не останавливаться. Так как к утру шансы улучшаются. Уходя, я услышал умоляющий голос за закрытой дверью. Отдай мне свое тело, пока кто-нибудь другой не сгубил его.

Поднялся по ступенькам навстречу дневному свету. Побрел по набережной мимо пришвартованных судов, Пришел с затуманенными глазами после чашечки кофе в банк. Чтобы занять на проезд до дома. Г-н Обо выразил сочувствие по поводу моего сгоревшего замка. Но со вчерашнего дня с кредитами на восстановление или проезд туго. Но если я предоставлю технические данные об удивительной толщине стен или расстоянии, на которое я бы хотел уехать, то он посмотрит, что можно будет сделать. Я встал и, пятясь к двери, стал прощаться.

А теперь Бладмон улыбается. Сказал, что хотя об этом никто и не знал, но во

всем мире праздник. Он это нутром чувствует. И порывшись в карманах своей спортивной куртки наскреб немного денег. Теперь можно пуститься и во все тяжкие. Покутить на всю катушку. Чем больше оборот, тем безопаснее себя чувствуешь. И постучал тростью об пол. А о стойку бара монетой.

Небо в серой пелене. Уже известной дорогой идем между торговыми домами и банками. На запад. Бладмон, спеша, идет в нескольких шагах впереди. Почесываясь. Сбавляет шаг. И ждет у подножья холма. Который мы должны преодолеть. Надеясь найти на той стороне белые столы, заставленные специями. Деликатно пройти рядом. Отрезая куски нежной говядины.

— Бладмон, я голоден.

— Клементин. Скоро и для этого наступит время. Положитесь на меня и прекратите все эти слабоумные сомнения.

По выложенной булыжником дороге. Делаем крюк вниз по холму мимо парка, тюрьмы и больницы. Железнодорожная станция. Где из многочисленных торговых центров на поезд загружаются припасы для замка. И где Бладмон настоял ради путешествия налегке отправить мой саквояж грузовым поездом. Затылок у него очень плоский. А лоб выпирает. Постоянно бормочет, надо быстро смыться, чтоб не завалиться. Каждый раз, остановившись как вкопанный, он уговаривает меня идти дальше на запад.

— Идемте, Клементин. Уже недалеко.

Входит в каждый паб, чтобы изучить архитектуру бара. И качество лиц посетителей. Бладмон терпеливо ждет моих сомнений под знаком, разрешающим продавать спиртное и табачные изделия населению. И стоит ухмыляясь.

— Заглянем Клементин. Всего лишь на минутку и тут же выйдем.

Три часа уходит на то, чтобы преодолеть сто тридцать два ярда. Бладмон говорит, что именно с такой скоростью и следует устанавливать общественные контакты. Подружиться с местными. Узнать их оригинальные обычаи. Порадоваться их беззаботному шутовству. И не сидеть сидьмя. А всегда заводиться, вертеться и крутиться. На смех отвечать смехом. На улыбку улыбкой. Накапливать факты. Изумляться выдумке. Короче, надо пользоваться моментом, чтобы на какое-то время сохранить спокойствие. А затем внезапно. Смыться. В отличное местечко. Как можно быстрее. И там залечь. В таком возвышенном и радостном расположении.

Бледно— красное солнце медленно исчезает за горизонтом. Под слабо-розовой прядью облаков. Натянутой поперек неба. Огромные ворота парка. В конце дороги, вьющейся между плантациями деревьев. Высоко торчит одинокий монумент. Надвигается темнота. Уходит день. Пасется скот. Одна за другой по дороге идут две фигуры. Бладмон сказал, вчерашние парни научили его многому. И это пополнило его знания. Бери по крупному, отдавай по мелкому. И делай ноги. Если надо.

— Клементин, вот что я вам скажу. У меня есть жена и трое маленьких детей. Она — прекрасная жена. Они — прекрасные дети. Сказать, что я их не люблю, будет ересью. Когда-нибудь я к ним приду с кучей подарков. И осыплю их ими. Им это может и не понравится. Но, по крайней мере, хоть какое-то время они будут думать, что у меня все хорошо. Я вижу, где ловушки. Могу и вам рассказать. Вы только начинаете жизнь. Слушайте меня. Тогда и вы узнаете.