Волшебная сказка Нью-Йорка - Данливи Джеймс Патрик. Страница 8

— И еще, мистер Кристиан, в этом костюме вам будет жарковато. В зимние месяцы термометр у меня показывает в точности семьдесят восемь с половиной градусов. Скорбь требует строго выверенной температуры. Уверяю вас. Одно из тех правил, которые я соблюдаю неукоснительно. Другое — всегда быть на высоте. Отсюда вы отправитесь к «Братьям Брукс», угол Мэдисон и Сорок Четвертой. Скажете на третьем этаже, что я вас прислал. Они знают, что делать. Это за мой счет. И поверьте, Кристиан, я очень рад, что вы приняли это решение. Надеюсь, у вас никогда не будет повода о нем пожалеть.

Вайн встает. Поворачивается к библиотечному шкафу. Извлекает том «Современной погребальной науки». Сдувает немного воображаемой пыли и вручает его Кристиану. Уже провожая его под локоток до двери.

— Пойдемте, я вас представлю мисс Мускус.

По канареечному ковру пересекаем тускло освещенный холл. Вот где я буду стоять завтра утром. С тупо ноющей болью, уже ощущаемой мною в заднице. Мне и теперь уже кажется, что я провел здесь целую жизнь. Мимо проходят двое мужчин в черных пальто и шляпах и холеная стройная блондинка в мехах. Вайн мягко кивает. Губы его произносят слова, которых никто не способен расслышать. Это, надо полагать, сочувственный шепот. Темные дверные проемы, зашторенные двери, ведущие в зеленое мерцание прощальных покоев. Мисс Мускус в темно-коричневом платье. Поднимается из-за стола. В крохотном кабинетике. Высокий зеленый конторский шкаф с двумя серебряными кубками наверху. Колонны с каннелюрами, подпирающие марширующую барабанщицу.

— Мисс Мускус, мистер Кристиан будет работать у нас.

— Я очень рада.

— Он обладает нужными качествами.

— Я в этом уверена. Сказать не могу, до чего я рада.

Рукопожатия. Кристиан склоняется к светловолосой мисс Мускус. Длинные хрупкие пальцы. И мягкая влажная ладонь. Золотой браслет спадает на запястье, когда она отнимает руку. И синяя вена вздувается вдоль костяшек. Лицо, покрытое ровным загаром. Говорит «до свидания» с улыбкой, в которой чувствуется дух товарищества. Поблескивают зубы. И груди цветут под коричневой тканью.

Вайн ведет Кристиана под руку. Мимо готически заостренных дверей часовни. Внутри которой в стоящей на алтаре синего стекла дарохранительнице с золотым верхом горят четыре свечи. Вот и еще один цвет получил свой шанс. Под круглым сводом две коленопреклоненных фигуры. Похожие на маленьких детей. Поникшие головы, согбенные хрупкие плечи. Сердце мое колотится. Пока мы продвигаемся в том направлении. Туда, к той самой двери.

— А теперь сюда, Корнелиус, вас не смущает, что я назвал вас Корнелиусом.

— Нет.

Узенькая прихожая. Здесь холоднее. Наставление пожарного департамента на стене. Топор с красной ручкой в стальных зажимах. За стеклянной дверцей здоровенное медное рыло брезентового рукава, намотанного на медное колесо. Что может загореться в такой холодрыге. Дверь растворяется. Не могу отвести глаз. Некуда глядеть, разве что на потолок с двумя большими квадратами световых люков. Холодный серый свет на двух фигурах в белых халатах и масках. Каждая склонилась над еще более хладным телом. Головы покойников откинуты на столы из нержавеющей стали. Еще двое под зелеными простынями. Тележки с трубками, рулонами ваты, бутылками. И запах в воздухе. Который въедается в легкие. Чтобы уж больше их не покинуть. Скрючивая пальцы на ступнях. Как же я теперь выйду отсюда. Унизительно, когда тебя так растягивают. Протыкая ноздри иголкой с ниткой. Вкатывая целые колбы жидкости в руку. Которой ты не можешь поднять, чтобы дать насильнику в рыло. Хватит.

Вайн резко оборачивается, ловя покачнувшегося и нырнувшего головою вперед Кристиана. С губ его с шумом срывается воздух. Похоронщики бегут, огибая столы. Один подхватывает Кристиана за спину, другой за ноги. Вайн держит голову и плечи. Втроем укладывают его на бальзамировочный стол. Распускают галстук. Расстегивают рубашку. Отчего отлетает еще одна пуговица. Катится по красным плиткам пола. И замирает. Пара дырочек в перламутре — хоть для глаз, хоть для нитки. Пришейте ее обратно, пожалуйста.

5

Утро понедельника белым-бело от снега. Повалившего ночью. Шум машин невнятно доносится с дальнего конца улицы, оттуда, где она пересекается с авеню. Просыпаюсь и вижу сосульки на оконной фрамуге. Первый рабочий день, а я уже опоздал на час. В этом доме и унцией тепла не разживешься.

Кристиан влезает в темный твидовый костюм. Чуть увлажняет волосы. Сдержанно мочится в умывальник. Веющий мочою парок ударяет в ноздри. Снаружи еще падают хлопья. Мужчина в куртке из грубой шотландки, в кожаной шапочке и черных меховых наушниках разгребает лопатой снег. К железной оградке привязан полицейский пес. Сейчас пойду глядеть смерти в лицо. День за днем.

Глухие звуки, указывающие на приближение мусорщиков. По радио сообщают температуру, двадцать два градуса. Напротив через улицу на окне открываются ставни. В воскресенье я наблюдал, как эта девушка раздевалась. На ней красное кимоно. Берет бутылку с молоком. Сняла с себя все до белья, а закончив расчесывать волосы, погасила свет. Никого не волнует, что ты не досмотрел представления до конца.

Кристиан пересекает темный холл, направляясь в ванную комнату. Чтобы снова узреть этот цвет. Подобный волне тошноты. В зеленом море печали. Вонь формалина. Все еще чувствую слабость. Всякий раз, как вспомню о том холодном дне. Позже Вайн налил мне стакан бренди из обнаружившейся в бальзамировочной бутылки. Я поспешил убраться на улицу. Мисс Мускус одарила меня еще одним влажным рукопожатием, надолго приставшим к ладони. Поехал подземкой на юг. И стоял, поджидая парома. На крайней оконечности города. Терзаясь желанием увидеть небо и глотнуть воздуха. Которого в этом сортире днем с огнем не сыскать. Потратил вечер пятницы на то, чтобы трижды пересечь гавань туда и обратно. Смолол два пакета арахиса, расфасованного в Саффолке, штат Вирджиния. Гульнул в счет будущего жалованья. Кроме того, съел пару сосисок с горой горчицы и кислой капустой и выпил два стакана шипучки. И поныне бурлящей у меня в животе. Хотел сказать мистеру Вайну, до чего я рад влиться в его дело. А кончил тем, что едва не сыграл в ящик. Эти двое в масках смотрели на меня сверху вниз. Я на них только раз взглянул и тут же опять отключился. Черт, ни клочка туалетной бумаги. Использую единственный мой чистый носовой платок. Во время последней поездки на пароме, уже на закате, вытирал промокал им глаза, заслезившиеся от ветра. Точечки тусклого света в высоких зданиях прямо по курсу. Пассажиры, открывающие сдвижные двери, чтобы постоять на палубе. Холодный воздух, хлынувший внутрь. Рвущее волны толстозадое судно. Со множеством лиц на рядах деревянных скамей. Самым неприятным я мельком показывал обложку погребального руководства. Те, кто сумел разобрать слова, отворачивали морды черт знает с какой поспешностью. Чтобы полюбоваться проплывающим мимо океанским лайнером. Освещенные палубы. Крохотные темные фигурки, стоящие под спасательными шлюпками. Вымпелы трепещут на тросах, натянутых между трубами. Грустно глядеть, как проходит мимо гигантский силуэт и дым чернее черного уплывает в небо. Потом кто-то стукнул меня по плечу. И я увидел лицо. Улыбающегося, машущего серой шапчонкой. Толстолицего малого из автобуса. Которому я дружески кивнул, как это принято у него в желтом доме. Странно довольное урчание слетало с его губ. Пока я старательно тряс его руку. Кто-то уже лупит в дверь сортира.

Кристиан открывает. Изжелта бледная потная косоглазая образина миссис Гроц. Седые курчавые волосы сегодня еще курчавее и седее. Образина перекошена. Крупная костлявая лапа придерживает на груди расшитый маргаритками халат. Или петуньями. В общем, семейство белладоновых. Если как следует приглядеться. Чего я лучше делать не стану. Поскольку вид у нее такой, словно она сейчас начнет извергаться.