Знак черепа - Данн Джон Аллан. Страница 46

Жрец торжественно выступил вперед, глядя перед собой, как в трансе, ничего не видящими глазами. В руке он нес половинку высушенной тыквы, наполненной дымящейся жидкостью. Когда он вылил ее перед собой на землю, я узнал в ней свежую кровь. Она разбрызгалась в разные стороны по твердо утоптанной земляной площадке, и жрец, присев на корточки, проследил направления, в которых разлетелись все капли и брызги, тщательно их пересчитав. Во время этой процедуры он бормотал себе под нос какие-то заклинания, часто повторяя имена Андриаманитры и Занахари и вознося руки к небесам.

По завершении своей ворожбы он обернулся к нам и заговорил голосом, глухим от старости и шепелявым из-за полного отсутствия зубов во рту.

Преклонный возраст высушил его настолько, что он стал похож на лесную ящерицу; круглые глаза его, покрасневшие от натуги, напоминали глаза Дона, который лежал рядом со мной и внимательно наблюдал за происходящим.

На шее жреца висели длинные ожерелья из человеческих зубов, а на ногах и руках позвякивали кольца из золотой и серебряной проволоки. Кроме этих украшений на нем была лишь узкая набедренная повязка из красной ткани.

— Здесь белые люди, — монотонно и нараспев произносил он, давая возможность Саймону переводить его слова. — Они наши братья, ибо и мы — белые, а не темнокожие, как «андевос», которые являются рабами. Наши братья утратили то, что им по праву принадлежит, и просят нас помочь вернуть пропажу. Потерянное обретется вновь, то, что они ищут, найдется, хоть и не в том виде, как они это себе представляют. Занахари 59 и Андриаманитра благосклонны к ним. Но пусть пришельцы опасаются осквернить своим прикосновением наши святыни!

Когда он закончил, присутствующие зашумели, а вожди закивали нам с выражением живейшей радости и проявляли всяческое удовлетворение. Но у этой «розы», однако, имелся весьма острый шип. Пророчество было благоприятным, и тем не менее, между нами и кладом неизбежно стояло осквернение святыни. Впрочем, еще было время об этом подумать. Сейчас же первостепенная задача заключалась в том, чтобы упрочить дружбу с туземцами.

Мушманго встал и произнес речь, в конце которой все андриананцы обернулись к нам с улыбками и одобрительными возгласами и жестами. Я вопросительно взглянул на Саймона.

— Вожди желают побрататься с вами и сэром Ричардом, — объяснил он. — Церемония состоит в обряде обмена кровью. Нет, ничего страшного, — добавил он с усмешкой, — просто отведаете крови друг друга, как христиане причащаются крови Иисуса. Зато такая клятва для них нерушима!

— А почему не с вами? — едва придя в себя от неожиданности, спросил я.

— Потому что они сразу признали в вас вождей, — отвечал Саймон, — а обмениваться кровью с кем-нибудь ниже рангом им не пристало!

Сэр Ричард поморщился, когда узнал об этом намерении, но согласился. В самом деле, иначе поступить мы не могли, так как отказ означал бы смертельное оскорбление.

Церемония началась. Нас четверых — меня с Мушманго и сэра Ричарда со вторым вождем — усадили друг против друга, заставив взяться за руки и глядеть в глаза своему визави. Затем через Саймона мы произнесли клятву оказывать своему побратиму всяческую помощь и поддержку, быть другом ему и другом его другу, а также врагом его врага и врагом врага его друга. В случае же нарушения этой клятвы мы высказали пожелание, чтобы нас пожрал аллигатор, пронзило насквозь вражеское копье или поразила карающая десница Занахари.

Жрец подошел к нам и священным ножом оцарапал кожу у нас на груди; выступившую кровь он промокнул четырьмя кусками маисовой лепешки и распределил их между нами так, чтобы каждый съел кусок с кровью своего побратима. Сколь ни отвратителен был этот варварский ритуал, мы с должной торжественностью выполнили все его требования, и жрец провозгласил нас братьями по крови и плоти, равными в делах и помыслах.

Мушманго распорядился выставить вахту на вершине горы, чтобы наблюдать за возможным прибытием «Золотой Надежды» или «Сокола». Защита поселка была организована безупречно, и у нас имелось надежное укрытие на случай отступления. В лесной же засаде дротики, стрелы и длинные копья островитян могли успешно противостоять огнестрельному оружию пиратов.

Майкл выразил самое презрительное отношение к Фентону как предводителю, узнав, что он тот самый хвастун из «Обросшего Якоря». Сэма Пайка он тоже считал последним трусом. О достоинствах Симпкинса ему трудно было судить, однако казалось абсурдным, чтобы трактирщик обладал качествами, способными сделать из него генерала. Майкл, насколько я его знал, стоил их всех троих, вместе взятых, как по силе ума, так и по силе физической. А Фентон, согласно утверждению Саймона, являлся главарем всей шайки.

Ни я, ни сэр Ричард не касались в беседах с Саймоном вопроса о дезертирстве половины нашей команды в Плимуте, до сих пор считая его несомненным виновником происшедшего. Однако после зрелого размышления я не стал исключать вероятность участия в этом деле и хитрой бестии Фентона, улизнувшего от нас в полной уверенности, что мы надолго застрянем за плимутским волнорезом. Ведь сыграв с нами ту же шутку, какую пытался сыграть Картер-Вербовщик с капитаном Уэйном в Лондоне, он одним выстрелом убивал сразу двух зайцев: вынуждал нас не слишком щепетильно относиться к подбору недостающей части команды и получал возможность обогнать нас на пути к Мадейре, чтобы договориться с Фуншальским Питом о захвате «Золотой Надежды». Вполне возможно, что Саймон и не подозревал о подобной его инициативе, иначе поведение «делового партнера» противоречило бы элементарной логике, которой этот человек всегда следовал в своих поступках. В самом деле, предоставив нам судно с полностью укомплектованной командой, зачем ему понадобилось отнимать у нас половину матросов на второй день после нашего прибытия в Плимут? Сделать это до приезда соперников было бы значительно проще.

У меня оставался еще один неоплаченный счет, который я собирался лично предъявить Саймону. Я не мог забыть мерзкую рожу трактирщика, который плюнул на меня перед тем, как спустить в Темзу через желоб вербовщика. Но знал ли Саймон о том, к каким методам прибегал этот негодяй, пусть даже и действовавший в его интересах? И должен ли он нести за них ответственность?

Эти и другие вопросы ожидали решения в будущем, а пока Саймон продолжал оказывать неоценимые услуги в качестве единственного связующего звена между нами и нашими новыми союзниками, и затрагивать подобные щекотливые темы казалось нам, по меньшей мере, несвоевременным.

Праздничный день закончился красочными плясками и песнями у костра. Я установил порядок вахт между нашими людьми. Фентон и Пайк, зная антипатию туземцев к ночному мраку, могли совершить нападение на остров ближе к полуночи или немного позже, в зависимости от прилива. По два матроса отправились на каждую из якорных стоянок с приказом немедленно подать сигнал выстрелами из мушкетов, как только появится угроза высадки пиратов. Я, сэр Ричард, Саймон и Майкл тоже разделили между собой ночные дежурства, ожидая возможных сигналов.

Тем не менее ночь прошла спокойно, перейдя в безоблачный рассвет, и ни шхуна, ни баркентина на горизонте не появились.

Все утро мы провели, обсуждая с вождями вопросы военной тактики и стратегии, а также проблемы своевременного обнаружения противника. Ближе к полудню появился жрец и через Саймона пригласил меня с сэром Ричардом принять участие в жертвоприношении у Священного камня, чтобы закрепить вчерашнюю клятву на крови. Разумеется, мы охотно согласились.

Плотно позавтракав, мы со своими новообретенными туземными братьями, предводительствуемые жрецом, отправились на поляну, где недавно подверглись столь яростной атаке. Священный камень представлял собой довольно высокий монолит из вулканического туфа, носивший на себе следы жира и засохшей крови многочисленных жертв, чьи кости грудой возвышались у его подножья. Я различил черепа, ребра и бедренные кости коров и коз, но человеческих скелетов среди них не было. Саймон отсутствовал, поэтому приходилось общаться при помощи жестов, нескольких фраз на ломаном английском и двух-трех слов местного наречия, которые я успел запомнить.