50 знаменитых любовников - Васильева Елена Константиновна. Страница 53
Конечно, Мопассан и в юности, и в зрелом возрасте не обладал огромной эрудицией Флобера, но, как замечал сам наставник Ги, «когда тот найдет свой путь, он будет производить новеллы, как яблоня яблоки». А пока Флобер учил юного Мопассана наблюдательности, искусству понимать характеры людей самых обычных, тех, которых он видит каждый день.
В Руанском лицее, где Ги без труда постигал науки, он еще и увлекся стихотворчеством. Большей частью это были сентиментальные стихотворные обращения к женщинам, как, например, «Послание к госпоже X.», считавшей его дикарем; или же стихотворение «Юность», отличающееся больше горячностью чувства, чем оригинальностью формы:
Эти первые стихотворные опыты, равно как и другие, столь же порывистые и вдохновенные (можно назвать хотя бы стихотворение «Последний вечер, проведенный с моею любовницей», напечатанное в одном из журналов), относятся, вероятно, к периоду первой связи молодого человека с красавицей Е., о которой упоминает в своих «Воспоминаниях» мать Мопассана.
С романтической поэзией связана еще одна история, которую поведала современница писателя, Жизель д’Эсток. По ее описанию, в один из вечеров подросток Ги повстречал некую парижанку Фанни де Кл., наслаждавшуюся пейзажами Этрета. Фанни была хороша, смешлива, благоухала тонкими духами. Юный Ги мгновенно воспылал страстью к молодой и опытной прелестнице. Этот маленький любитель острых ощущений был довольно оригинальным поклонником: попеременно сочинял то циничные, то сентиментальные стихи и тут же преподносил предмету своего обожания. Как-то вечером дерзкий мальчишка, решительно настроенный испытать себя в любви, отправился к ней с очередным стихотворным посланием. Едва очутившись в саду, он услышал взрыв хохота. Это Фанни, давясь от смеха, декламировала подругам стихи своего юного воздыхателя. Жизель д’Эсток так описывала происшедшее: «Этого оскорбления Ги никогда не позабыл. Эти страдания он никогда не простил другим женщинам… При одном только воспоминании об этой жестокой сцене ему становилось не по себе, и он не в силах был сдержать отвращения».
Если все то, что рассказывала Жизель д’Эсток, следует воспринимать с осторожностью, то сведения, полученные от личного врача Мопассана, не подлежат сомнению. Доктор Шарль Ладам также объяснял отношение Мопассана к женщинам «ранней травмой», серьезным разочарованием, которое потрясло душу юноши. «Отказ от любви обострил пессимизм писателя», — говорил Ладам.
Писать Мопассан начал довольно рано, но как профессиональный писатель он состоялся лишь после появления в печати его знаменитого рассказа «Пышка». И опять-таки, эта новелла стала литературным шедевром во многом благодаря тому же Флоберу, заставлявшему Ги по многу раз переписывать сделанное. Когда Мопассан прочел свою «Пышку» друзьям, среди которых, кстати, был и Золя, те непроизвольно встали в знак признания его таланта. Откликнулся на новеллу и Флобер, он написал автору: «Я восхищен… У меня было желание целовать тебя в течение четверти часа. Я действительно счастлив! Я в восхищении».
Отныне, как и предсказывал Флобер, новеллы, романы, повести, написанные Мопассаном, появлялись на прилавках книжных магазинов, в газетах и журналах, как из рога изобилия. За десять лет, то есть между тридцатилетием и сорокалетием Мопассана, им было написано 29 томов. Естественно, пришла и слава, причем сразу всемирная, поскольку произведения писателя тут же начали переводить во многих странах.
Современники, и в частности французский писатель Эмиль Золя, описывали молодого Мопассана как красивого малого, небольшого роста, но хорошо сложенного, сильного, с вьющимися усами, густыми волосами, неподвижным взглядом, наблюдательным и в то же время рассеянным, с квадратным лбом, «с внешностью молодого бретонского бычка».
Этот портрет можно дополнить словами Анри Ружона, одного из приятелей Мопассана: «В его внешности, — вспоминал он, — не было ничего романтического. Круглое лицо, загорелое, как у рыбака, открытость, простое обхождение, простые манеры… Он только и мечтал о прогулках за город, о спорте и речной гребле по воскресеньям. Ги хотел жить только на берегу Сены. Ежедневно вставал он с зарей, мыл свой ялик, выкуривал несколько трубок и как можно позднее вскакивал в поезд, чтобы ехать в город. Он много пил, ел за четверых…»
Став знаменитым, Мопассан полностью изменил свое окружение. Если раньше он имел дело с хорошенькими и легкодоступными барышнями, то теперь стал обедать у знатных дам, принимать у себя ровно в пять часов вечера светских любовниц, которых ожидал неизменный подарок, часто в виде флакона дорогих духов. Когда же его приглашали дамы, Ги доставал маленькую записную книжку с золотым обрезом и, словно врач своим пациентам, назначал день весьма отдаленный.
Несмотря на свою невероятную популярность в высших кругах, Мопассан все же не любил светское общество. Конечно, когда Ги стал известным писателем, перед ним открылись все двери недоступных прежде великосветских салонов, пытавшихся «заполучить» писателя с той комической ревностью, которую он сам изобразил в романе «Наше сердце». Но Мопассан всегда хранил высокомерную независимость и немного презрительную, холодную вежливость по отношению к восторженным поклонницам и почитателям его таланта. Он отдал любовь во власть своей чувственной жизни, но не позволял ей вторгаться в жизнь духовную. Поэтому умным, кокетливым и холодным светским дамам он предпочитал жриц наслаждения или менее сложных героинь «Милого друга».
Светским дамам Ги не раз отвечал презрением, а однажды сказал друзьям то ли в шутку, то ли всерьез: «Я не променял бы форель даже на прекрасную Елену». В одном из своих рассказов писатель болезненно жаловался на собственное пренебрежение к женщинам: «Я никогда не любил… Думаю, что я слишком строго сужу женщин, чтобы поддаваться их очарованию… В каждом человеке есть существо моральное и существо физическое. Чтобы любить, мне надо встретить такую гармонию между этими двумя существами, какую я никогда не встречал. Постоянно одно преобладает над другим, — то моральное, то физическое».
Кроме того, Мопассаном владела навязчивая идея, которую разделяли в ту пору многие его соотечественники, что долг мужчины перед самим собой, по образному выражению С. Моэма, «заваливаться в постель с каждой встречной женщиной моложе сорока лет». По-видимому, поэтому многие персонажи рассказов Мопассана о любви удовлетворяют свои плотские потребности просто ради самоуважения, лишь потому, что это возвысит их в глазах окружающих.
И все же, появляясь в аристократических салонах, Мопассан делался весел, насмешлив, остроумен и находчив. Так, на одном из вечеров он перевел однажды разговор с прекрасных обнаженных плеч женщин на людоедство и с напускной серьезностью заявил, что человеческое тело — превосходное кушанье. Когда его собеседник выразил искреннее изумление и спросил: «Вы ели мясо человека?» — «Нет, — ответил Мопассан вполголоса, — но я отведал мясо женщины: оно нежно и вкусно, я не раз к нему возвращался». Эту шутку он повторял не раз.
Отличительной чертой Мопассана-любовника была его невероятная возбудимость при виде привлекательной женщины. Каким-то образом он ухитрялся иметь несколько любовных связей одновременно. Друзья Мопассана часто язвили по этому поводу, говоря, что когда Мопассан не работает, когда он не занимается греблей и не лечится, то он охотится за женщинами.
В связи с этим достойна описания квартира Мопассана в Париже, где он по очереди принимал приглянувшихся ему многочисленных дам. В этом экзотическом жилище были кровати времен Генриха II и буфеты эпохи Ренессанса, диковинные меха, изображения итальянских святых. Кабинет хозяина был обставлен во вкусе взыскательной кокотки: золоченые головки ангелов, витражи из цветного стекла, окованные железом, сочная зелень вьющихся растений, ковры и драпировки. Огромный Будда с двумя христианскими святыми по бокам, водруженный на стол красного дерева, настраивал вальяжного хозяина на восточную нирвану.