Великая мать любви - Лимонов Эдуард Вениаминович. Страница 41

Я вышел на холодную лестницу и стал спускаться вниз. Из бейсмента, через открытую дверь до меня донеслись неожиданно веселый английский Маши и бравые реплики аварийных рабочих.

На улице оказалось очень черно и дул сильный холодный ветер. Снег кончился. Я пошел к станции сабвэя. Пошел быстро, насколько позволяли погодные условия, желая поскорее выбраться из его "хорошего" но мрачного района.

Невзирая на мои протесты, Моисей вычеркнул всех евреев. "Я устроил вам обрезание. Я не могу пропагандировать антисемитизм, хотя бы и в такой Дебильной форме." "Визит нашего корреспондента к философу Тихонову" занял в газете половину колонки. Кончался опус

фразой: "Я ожидал, что у меня появятся крылья, что я полечу. Но я не полетел, я упал."

За интервью Моисей заплатил мне не двадцать, как обычно платил за статьи, но двадцать пять долларов. "Надбавка за вредность." - Объяснил Моисей.

WORKING CLASS HERO

Где и как они расстреляли Юрку, никто никогда не узнает. Шлепнули ли его в затылок из специальной скрытой амбразуры, в момент, когда он возвращался из тюремных душей (ходили слухи, что именно так и приводят приговоры в исполнение человеколюбивые чекисты); или же чекисты следовали менее гуманистической рутине? А именно, как в мечте Гарри Гилмора (в конце концов осуществившейся), привязали Юрку к стулу и застрелили парня из карабинов? Поди, знай... Доподлинно известно, что Юрка Бембель был приговорен к смертной казни харьковским областным судом летом 1962 года и осенью подвергся пересуду республиканским судом в Киеве, подт-вердившим приговор. "...К высшей мере наказания... расстрелу." 1

Последним его явлением нам, вольному народу (то-есть населению вне тюремных стен) был момент, когда после прочтения приговора, его стали выводить, он засмеялся, обернулся в зал, и запел:

- Жена найдет себе другого, А мать сыночка никогда...

Затыкать приговоренному к смерти рот никому не хочется, чекисты смяли его, черноголового и тонкого, и вынырнув на мгновение из гущи мундиров он, засияв золотыми и черными зубами, крикнул: "Прощай, мама!" матери, сидевшей в первом ряду, обнимая красивую жену его, Людку. И все. Застряв на мгновение в дверях, группа вывалилась от нас, свидетелей из зала. Его подельников, Кота Бондаренко и Славку "Суворовца" вывели через другую дверь -им по молодости заменили "вышку" следующей ступенью наказания - двенадцатью и пятнадцатью годами. \

Меня восхищает не Юркина жизнь, каковая была неразумной жизнью молодого бандита, но его поведение в момент чтения приговора, то как он этот приговор - Смерть, воспринял, его улыбка всеми зубами, его выход из зала. Пусть чекисты и волокли Юрку, героическая мощь молодого принца, наследника престола, брезгливое превосходство исходило от его компактной и стройной фигурки. Он вел себя как лидер мексиканской революции (я видел фотографию этого лидера в журнале "Куба") в момент расстрела: руки в карманах, сигара последнее желание - в зубах, и улыбка. Следует быть хорошо вооруженным теоретически, чтобы вести себя так. Следует быть уверенным -в своей принадлежности к избранной касте.

Истошно кричала красивая Людка, профессорская дочь, связавшая свою судьбу с бандитом, прожившая с ним меньше года и вот с этого момента уже теоретически вдова. То-есть республиканский судья, мужик с расплывчатыми чертами большого начальственного украинского лица мог сформулировать приговор и по-другому. Не объявляя Юркиной смерти декларировать, что "Республиканский народный суд, в составе... приговорил Бембель Людмилу Алексеевну к высшей мере наказания: вдовству". Людке был двадцать один год. Плечи ее покрывал простой, цветами, платок. Волосы Людки, длинные и светло-русые, были убраны в косу, слезы у Людки были крупные. Я сидел за матерью и Людкой, я видел сбоку эти слезы, капающие как тяжелый летний дождь на ее руки и колени. Мне было восемнадцать и меня удивляли совсем простые, вдруг, наблюдения. Я уже знал, что слезы бывают капельные и потоком, но таких крупных слез я еще не видел. Юркина мать не плакала. Она заплакала когда мы, родственники и друзья вышли из здания народного суда. Когда осталась среди своих. Кожа со скул Юркиной матери съехала ко рту, и она беззвучно двигала этой кожей, а из глаз стремилась волною влага.

Они, впрочем, знали приговор заранее. Но до самого последнего дня они пытались отвести смерть от сына: Юркины родители. Подполковник Бембель был в войну адъютантом самого Жукова, у него сохранились старые военные связи, но дело было непоправимое. Сыну их не повезло. Дело их троих, Юрки, Кота и Славки, выбрали для иллюстрации нового закона. Случайно. Первый, областной приговор был подписан самим, тогда еще не Генеральным Секретарем, но председателем Президиума Верховного Совета Леонидом Брежневым и еще одной сукой - секретарем Президиума Георгадзе. Имена грузин всегда звучали для воровского сознания непререкаемо-безнадежно. Георгадзе звучало, как Джугашвили, как "оставьте надежду подписанные им". Жуков, снятый со всех постов и отправленный в ссылку в деревню еще в 1954 году за "бонапартистские замашки", мало чем мог помочь бывшему адъютанту. У власти находились люди Хрущева, и Хрущ и за восемь лет не избавился от ревности к всенародной популярности талантливого маршала, взявшего Берлин. Сам Хрущ был мало популярен, или популярен, но плохо. Отец и мать Бембеля знали, что люди вверху требуют крови. Что если восемнадцатилетние сопляки Кот и Славка еще могут надеяться при пересуде на снисходительность, то сыну их, рецидивисту, просидевшему к двадцати четырем годам треть жизни в тюрьме, не выпутаться. Люди вверху выбрали самое возмутительное дело на территории Союза, имевшееся в наличии в момент, когда проект закона был готов, и впаяли ребятам каждому "вышку". Нельзя, чтоб новый закон не освятить кровью. Пусть одну жертву, но новому закону подавай. И государство тебе не мальчик, чтоб отступиться даже и перед звонками отставных, ссыльных маршалов и начальников штабов. У государства тяжелая, каменная походка мертвого командора, и занеся гранитную стопу, оно всегда опускает ее на теплую плоть. Хряк - и кровь во все стороны! Брызгами.