Священные монстры (портреты) - Лимонов Эдуард Вениаминович. Страница 4

К Сожалению, в военной тюрьме Лефортово нет томика Бодлера. Если бы был, я бы построчно доказал, что "Цветы Зла" строились в этом тесном уголке старого Парижа "В дебрях старых столиц, на панелях бульварах, где во всем даже в мерзком есть некий магнит", и старая вонючая циничная Сена с утра влияла на настроение мсье Шарля, летом она воняет теплым сырым маревом, зимой - неумолимо холодна. А пятна, лишаи, подтеки, размывы и колдобины производит она в неисчислимом количестве. Перед тем как отбыть в Москву в сентябре 93 года перед октябрьскими событиями, я увидел в Сене, увидел с моста, белое лицо утопленника в костюме и при галстуке, утопленник тихо колыхался. Это был чистый Бодлер, цветы зла.

По сути дела Бодлер одной книгой сформулировал новую современную городскую эстетику. Остальным оставалось лишь идти за ним. Его знаменитая "Падаль" уже даже одна могла служить манифестом новой школы. До Бодлера был выродившийся пустой классицизм, галантные верши на случай. Бодлер пришел и увидел красоту в отталкивающем, новом повседневном городском быте. Красоту в безобразном. Это вам не Пушкин, хотя время почти то же. "Голой девочке бес одевает чулки" - сдвинуло мир к новому эротизму, в котором мы живем и сегодня. Я лично часто вспоминаю "Что гонит нас вперед? Тех ненависть к отчизне... А тех в тени - цирцеиных ресниц проведшие полжизни, надежда отстоять оставшиеся дни..." Или строчки:

"Для отрока в ночи глядящего эстампы

За каждой далью - даль, за каждым валом - вал,

Как этот мир велик в лучах рабочей лампы

И в памяти очей как безнадежно мал".

Рано облысевший, преждевременно старый Шарль Бодлер написал помимо "Цветов Зла" очень немного. Эссе "Paradises atrificielles" - где он воспевает гашиш и алкоголь, переводы Эдгара По, некоторые стихи помимо "Цветов Зла". И все. Однако этого достаточно. Больше не нужно. Глядя из окна на воды Великой реки, на утопленников с белыми лицами, на баржи с углем и дровами, на речных чаек, на отчаянную городскую нищету и грязь, Бодлер сформулировал, произвел на свет и записал свой новый эстетизм. Даже сегодня мы им пользуемся. Другого нет.

"Цветы Зла" пронзительно красивы. Черт его знает, где и как его озарило, этого бледного вырождающегося генеральского приемного сына, бездельника, книгочия, которого семья упрекая в расточительстве. Над ним в конце концов установили опекунство. Настолько он транжирил деньги. Ему пришлось покинуть отель Пимодан. Высшие силы, вонючий Париж и Сена внушили ему новый взгляд на мир, ведь новая эстетика есть ничто иное, как новый взгляд на мир. Я понимаю в этом толк, я написал в 1977 году мои собственные "Цветы Зла" - а именно "Дневник Неудачника", и с тех пор послушно выполняю программу этой книги, нашептанной мне свыше.

Но Бодлер, Боже мой, как же его угораздило! Он казалось никак не был подготовлен для такой роли. Ведь обычно из светских бездельников, транжиров ничего не получается. Землистое длинное лицо, редкие пряди закрывают череп. Поживший развратник? Человек с дурной наследственностью? Нет. Великий поэт. Только Париж с его сотнями дождей в год, и не один дождь не похож на другой, мог породить "Цветы Зла". Только эта никогда не теплая, мокрая, вонючая столица и дохлая старая, ржавая Сена. И Бодлер городская реальность.

Впрочем все понятно. Первый город мира, эталон города вообще, Париж развился в супер-город как раз к середине 19 столетия. Не удивительно, что "Цветы Зла" появились из печати около 1852 года. Городские отравленные романсы Бодлера. Помещичьей, деревенской, дворянской, латифундистской поэзии ландшафтов пришел конец. Бодлер убил ее новой городской талантливостью. Отныне настала эпоха улочек, городских фонарей, тусклой воды, блеска и нищеты города-монстра.

Вместе с Бодлером пришел только Бальзак. Вместе они совершили литературную революцию. А в России продолжали писать Феты и Полонские. И так вплоть до Маяковского.

А после Бодлера пришел загадочный Лотреамон, он же Исидор Люкасс.

Де Сад: создатель вселенной насилия

В гостях у великана, людоеда Минского Жюльетт (сестра Жюстины из "Злоключений добродетели") знакомится с движущимися столами и стульями мебелью из женских тел, употребляемой Минским. Столы ползают, многими женскими попами подставляют себя под тарелки с горячими кушаньями, стулья подползают под гостей. Минский людоед и обжора выпивает за раз до тридцати бутылок бургундского. Минский - воплощение Зла, абсолютного и безусловного в своей абсолютности. Многие персонажи книг де Сада есть персонификации Зла. Широкая публика допускает ошибку, веря в то, что книги де Сада - о сексе. Это книги о власти. Те, кто ожидает необыкновенных порнографических сцен у де Сада не встретит в них ни одной. Зато найдет неисчислимые сцены насилия не сексуального, но насилия властного, просто раздавливание человека насилием. В "Философии в будуаре" дочь помогает друзьям зашить секс своей матери, в "120 днях Содома" удалившиеся в неприступное "шато де Сенлюс" на зиму четверо безумных либертинов всячески пытают свои жертвы самыми изощренными способами. Персонажи Сада зацепляясь друг за друга образуют этакие цепи мучителей, связанных общей болью. Власть и Боль есть темы Сада. Кому пришло в голову первому назвать его именем сексуальное извращение? Этот человек ошибся и ввел в заблуждение весь мир.

Донатье граф де Сад был прелестным белокурым ребенком с голубыми глазами. По воспоминаниям его отца в одном из писем, у юного Сада был моцартовский темперамент - живой, непоседливый и веселый. От природы свободный, сын высокородных родителей, связанных кровными узами с принцами крови Конде, он и родился где-то вблизи нынешнего театра Одеон и Люксембургского сада - там находились владения Конде, - их парижский дом.

В юности он был свободен и избалован и, очевидно, ничто не служило ему запретом ни моральные устои, ни этикет. Потом последовали его знаменитые эскапады: история с высеченной им в Аркое - предместье Парижа проституткой, с накормленными им шпанской мушкой проститутками на юге Франции в Марселе, высеченными им впоследствии, со всеми он совокупился в то время, как его слуга (валет) La Жанесс, покрывал графа сзади. Собственно говоря, приключения подобного рода были вполне в духе эпохи. Знаменитый дюк де Фронсак (он жил в то же время, что и де Сад) собирал в своем особняке вблизи современной rue Pont a Choux всех шалопаев и сексуальных девиантов эпохи. Людовику XV каждый вечер начальник полиции докладывал о происходящем в доме де Фронсака. И Людовик с интересом следил за эскападами главного либертина страны. Но люк де Фронсак никогда не попал в тюрьму. Сад попал. И в тюрьме он стал Садом. Под натиском насилия он создал фантастическую машину насилия, противостоящую машине насилия государства. В своем воображении, разумеется.