Сексуальная жизнь в Древней Греции - Лихт Ганс. Страница 71

113 Здесь и ниже фрагменты из Сафо даны в переводе В. В. Вересаева. исполнить желания ее сердца. К этому воспоминанию она присоединяет мольбу и надеется, что и на этот раз бессмертная будет к ней милостива и окажет ей поддержку:

Пестрым троном славная Афродита,

Зевса дочь, искусная в хитрых ковах!

Я молю тебя - не круши мне горем

Сердца, благая!

Но приди ко мне, как и раньше часто

Откликалась ты на мой зов далекий

И, дворец покинув отца, всходила

На колесницу

Золотую. Мчала тебя от неба

Над землей воробушков милых стая;

Трепетали быстрые крылья птичек

В далях эфира.

И, представ с улыбкой на вечном лике,

Ты меня, блаженная, вопрошала,

В чем моя печаль, и зачем богиню

Я призываю,

И чего хочу для души смятенной.

"В ком должна Пейто, укажи, любовью

Дух к тебе зажечь? Пренебрег тобою

Кто, моя Псапфа?

Прочь бежит? - Начнет за тобой гоняться.

Не берет даров? - Поспешит с дарами.

Нет любвц к тебе? - И любовью вспыхнет,

Хочет не хочет".

О, приди ж ко мне и теперь! От горькой

Скорби дух избавь и, чего так страстно

Я хочу, сверши и союзницей верной

Будь мне, богиня!

Благая богиня не могла устоять против такой мольбы; во всяком случае, она наполнила сердце своей подопечной отвагой и радостной надеждой на любовь, так что Сафо удалось побороть смущение и открыться возлюбленной во второй из полностью дошедших до нас песен, которая приводится Лонгином в качестве образца Возвышенного:

Богу равным кажется мне по счастью

Человек, который так близко-близко

Пред тобой сидит, твой звучащий нежно

Слушает голос

И прелестный смех. У меня при этом

Перестало сразу бы сердце биться:

Лишь тебя увижу, - уж я не в силах

Вымолвить слова.

Но немеет тотчас язык, под кожей

Быстро легкий жар пробегает, смотрят,

Ничего не видя, глаза, в ушах же

Звон непрерывный.

Потом жарким я обливаюсь, дрожью

Члены все охвачены, зеленее

Становлюсь травы, и вот-вот как, будто

С жизнью прощусь я.

"Нельзя удивляться тому, что она перечисляет вместе душу, тело, слух, язык, глаза, цвета, сколь бы ни были они сами по себе различны, и что, соединяя противоположности, она в одно и то же время горит и холодеет, лишается чувств и обретает их вновь; она трепещет и чувствует приближение смерти, так что в ней проявляется не одна какая-нибудь страсть, но столкновение страстей".

С этим суждением нельзя не согласиться; следует добавить, что мы должны видеть в этой оде не прощальную песнь, как полагают некоторые, но песнь-ухаживание, изливающуюся из пылкой и открытой души, которая, может статься, после долгих борений находит наконец в себе смелость и позволяет возлюбленной заглянуть на мгновение в свои сокровенные мысли и еще не исполнившиеся желания. Этому не противоречит то, что она называет счастливцем мужчину, который удостоился счастья лицезреть ее прекрасную подругу; здесь ее слова звучат весьма смутно, и у нас нет оснований сомневаться в том, что в действительности она называет счастливым каждого, кто сидит подле ее возлюбленной, не теряя при этом голову от любви; к тому же вполне вероятно, что она намеренно выражается столь неопределенно, ибо ее наделенная живым воображением и опережающая события душа уже предчувствует с горечью тот день, когда любимая будет принадлежать мужчине, и в душу поэтессы вонзается жало ревности еще до того, как ей самой удалось насладиться счастьем любви. Наше понимание этого стихотворения как песни-ухаживания подкрепляется, с другой стороны, тем фактом, что Катулл, стремясь открыть свою страсть возлюбленной и добиться ее благосклонности, перевел его чуть ли не слово в слово. Катуллова Клодия, однако, слишком хорошо была знакома с поэзией Сафо - в честь знаменитой поэтессы Катулл даже называл ее Лесбией, - чтобы мы могли поверить, будто тонко чувствующий римлянин способен допустить такую оплошность и пытаться завоевать любовь своей Сафо "прощальной песней" настоящей Сафо.

Таким образом, в двух жемчужинах поэзии Сафо нашла свое чистое и трогательное выражение ее любовь к Аттиде, и та не закрыла свое сердце для песен вдохновленной свыше поэтессы. Обе девушки связали себя прочными узами дружбы, благодаря которой на свет было произведено немало прекрасного: множество нежных и глубоких песен дружбы, любви и невинных радостей жизни и множество возвышенных величественных гимнов, когда поэтессой овладевало божественное наитие, размыкавшее ей уста. Немилосердная судьба похитила все это и лишь от случая к случаю мы находим одно-два словечка лесбийской девы, свидетельствующие о ее любви к Аттиде; несомненно, признание, которым она однажды делится в минуту радости, относится к дням безоблачного счастья: "Я любила тебя, Аттида, всем сердцем, когда ты еще не знала об этом".

Принимая во внимание, сколь страстно привязалась Сафо к возлюбленной, мы ничуть не будем удивлены, узнав, что поэтесса была терзаема и муками ревности; она говорит о своей боли словами, в которых чудится упрек, хотя поскольку они по-прежнему порождены любовью - в них нет особого гнева:

Ты ж, Аттида, и вспомнить не думаешь

Обо мне. К Андромеде стремишься ты.

Были у нее основания для ревности, или только временная разлука исторгла из уст Сафо тихую жалобу, в которой так много чувства?

Луна и Плеяды скрылись,

Давно наступила полночь,

Проходит, проходит время,

А я все одна в постели.

В другой раз Сафо охватывает мучительный страх, и с губ ее невольно срывается вопрос: "Иль кого другого ты любишь больше,// Чем меня?" Но любовь Сафо к Аттиде тем более сердечна, что она нравилась ей еще в те дни, когда была маленькой девочкой и час замужества был от нее далек.

О том, что в конце концов Аттида рассталась с Сафо, мы узнаем из поэтического фрагмента, найденного в 1896 году на папирусе вместе с множеством других отрывков египетским отделением государственных музеев в Берлине. Стихотворение - к несчастью, весьма плохо сохранившееся - обращено к общей подруге, возможно, к Андромеде, которая, как и Сафо, скорбит от того, что возлюбленная ими Аттида пребывает ныне в далекой Лидии:

Ныне блещет она средь лидийских жен.

Так луна розоперстая,

Поднимаясь с заходом солнца, блеском

Превосходит все звезды.

Стихотворение завершается прочувствованным описанием лунной ночи над усеянными цветами полями, когда в чашечках цветов блестит роса и распространяется благоухание роз и донника.

И нередко, бродя, свою кроткую

Вспоминаешь Атгиду ты,

И тоска тебе тяжко сердце давит...

Если, таким образом, наши сведения о задушевной подруге Сафо, почерпнутые из немногочисленных фрагментов, весьма скудны, то о других ее подругах и ученицах мы знаем и того меньше. Клятву вечной верности она облекает в такие прекрасные слова:

Сердцем к вам, прекрасные, я останусь

Ввек неизменной.

В одном сравнительно обширном фрагменте, который, к несчастью, дошел до нас с несколькими лакунами, одна из ее учениц, чувствуя приближение смерти, трогательно прощается с Сафо, которая призывает подругу крепиться и не забывать ее. Пусть она думает о богине, которую покидает, и вспоминает все прекрасное, чем наслаждались они, служа ей. Она напоминает ей о венках из роз и фиалок, которыми они вместе с Сафо украшали храм, и о совместном служении богине. (Сафо, фрагм. 35, 31, 36; Лонгин, "О возвышенном", 10. Этому знаменитому стихотворению подражал Катулл, li.)

В дружбе Сафо со своими ученицами древние видели сходство с близкими отношениями между Сократом и его учениками; несомненно важное и весьма полезное для суждения о характере этих отношений сравнение подробно проведено философом Максимом Тирским (Dissert., 24, 9), жившим во времена римского императора Ко мм ода. Он говорит следующее: "Что такое страсть лесбийской певицы, как не любовное искусство Сократа? Ибо оба они понимали под любовью одно и то же. Чем были для Сократа Алкивиад, Хармид и Федр, тем же были для Сафо Гиринна, Аттида и Анактория; чем были для Сократа такие соперники, как Продик, Горгий, Трасимах, тем же были для Сафо Горго и Андромеда. Она высмеивает и обличает их, пользуясь тою же иронией, что и Сократ: "Привет тебе, мой Ион", - говорит Сократ; "Приветов много// Дочери Полианакса шлю я..." - говорит Сафо. Сократ заявляет, что очень долго любил Алкивиада, но не желал приближаться к нему до тех пор, пока считал, что тот не поймет его слов; "Ты казалась мне девочкой малой, незрелою", - говорит Сафо. Всех забавляют манеры и осанка софиста; "В сполу одетая деревенщина", - замечает Сафо. Эрот, говорит Диотима Сократу, не сын, но спутник и слуга Афродиты, и Сафо в одной из своих песен обращается к богине: "Ты и твой служитель Эрот". Диотима говорит, что Эрот богат до пресыщения и изнывает от нужды; та же мысль заключена в словах Сафо: "горько-сладостный, причиняющий боЛь". Сократ называет Эрота софистом, Сафо - искусным в речах. Он теряет рассудок от любви к Федру - сердце Сафо судорожно сжимается от любви: так буря в горах колеблет дубы. Сократ упрекает Ксантиппу в том, что она оплакивает приближение его смерти, - Сафо говорит своей Клеиде: "В этом доме, дитя, полном служенья Музам,// Скорби быть не должно: нам неприлично плакать".