Чужое сердце - Свинаренко Антон. Страница 14

Поначалу я не знала, что она больна. Правда, уставала она быстрее, чем другие детишки, но я сама еще передвигалась как будто в замедленном режиме и не обратила на это должного внимания. Диагноз ей поставили только в пять лет, когда положили в больницу с затянувшимся гриппом. Доктор By сказал, что у Клэр легкий случай аритмии, который может усугубиться, а может и сойти на нет. Ей прописали каптоприл, лазикс и ланоксин. Он сказал, что нам остается лишь ждать.

В тот день, когда Клэр должна была идти в пятый класс, она сказала мне, что в груди ее будто бы трепещет колибри. Как будто она ее проглотила. Я решила, что дочь просто переживает перед началом учебы, но через несколько часов, выйдя к доске решать задачу по математике, она потеряла сознание. Из-за прогрессирующей аритмии ее сердце шевелилось вяло, как дождевые черви в мешочке, и отказывалось выбрасывать кровь. Наверняка вы хоть раз в жизни слышали о баскетболистах, которые казались абсолютно здоровыми, а потом падали замертво на площадке во время игры. Это и есть вентрикулярная фибрилляция; это и происходило с Клэр. Ей сделали операцию по внедрению АИКД – автоматического имплантируемого кардиовертера-дефибриллятора, проще говоря – крошечного внутреннего электронного стержня. Стержень этот размещался прямо на сердце и должен был в дальнейшем устранять аритмию, посылая электрический сигнал. Клэп включили в список ожидающих на трансплантацию.

А трансплантация – это игра с запутанными правилами. Когда вы получаете сердце, часы начинают тикать, и это вовсе не тот хэппи-энд, который представляют себе обыватели. Нельзя ждать донорского органа слишком долго: могут начать отказывать и остальные системы. Но даже трансплантат не способен на чудо: большинство реципиентов принимает сердце лишь на десять-пятнадцать лет, после чего начинаются осложнения; остальные отвергают его сразу же. И все же, успокаивал меня доктор By, через пятнадцать лет мы, возможно, будем покупать сердца в супермаркетах и имплантировать их прямо на кассе… Лишь бы Клэр дожила до того времени, когда медицинские инновации догонят ее.

В то утро пейджер, с которым мы никогда не расставались, внезапно запищал. «Мы получили сердце, – сказал доктор By, когда я ему перезвонила. – Приезжайте в больницу».

Последние шесть часов Клэр щупали, тыкали, кололи и всячески подготавливали, чтобы в тот момент, когда волшебный орган прибудет в малюсеньком холодильнике, ее можно было отвезти прямиком в операционную. Этого момента я ждала всю ее жизнь – и этого же момента я боялась больше всего на свете.

А если… Я даже не позволяла себе произносить этих слов. Ничего не говоря, я взяла Клэр за руку, и наши пальцы переплелись. «Бумага и ножницы, – подумала я. – Мы между двух огней». Я изучала взглядом ангельские волосики, рассыпавшиеся веером на подушке, нежную голубизну кожи, невесомые косточки девочки, не справлявшейся с собственным телом. Иной раз, глядя на дочь, я видела не ее, а…

– Как ты думаешь, какая она?

Я изумленно моргнула.

– Кто?

– Та девочка, которая умерла.

– Клэр, давай не будем об этом говорить, – попросила я.

– Почему? Тебе не кажется, что мы должны все о ней узнать, раз уж она станет частью меня?

Я коснулась ее волос.

– Мы даже не знаем, девочка это или мальчик.

– Конечно, девочка, – заявила Клэр. – Я не хочу сердце мальчика. Это было бы гадко.

– Я думаю, это не самый главный критерий.

Ее буквально передернуло.

– А должен быть главный! – Клэр попыталась приподняться на больничной кровати. – Как ты думаешь, я изменюсь?

Я наклонилась и поцеловала ее.

– Ты, – отчетливо сказала я, – проснешься той же девочкой, которой можно не убирать в комнате, не выгуливать Дадли и даже не гасить за собой свет.

По крайней мере, это услышала Клэр. Я же услышала лишь первые два слова: «Ты проснешься».

В палату вошла медсестра.

– Нам только что сообщили, что все началось, – сказала она. – Более подробные сведения должны поступить с минуты на минуту. Доктор By сейчас беседует по телефону с врачами на месте событий.

И она ушла. Мы молчали. Все происходящее вдруг обрело реальность: хирурги действительно вскроют грудную клетку Клэр, остановят ее сердце и пришьют новое. Мы обе слышали, как многочисленные врачи объясняют нам, каков риск и каковы шансы на благополучный исход. Мы знали, как редко встречаются дети-доноры. Клэр снова легла, натянув одеяло до самого носа.

– Если я умру, – сказала она, – как ты считаешь, я стану святой?

– Ты не умрешь.

– Умру. И ты умрешь. Только я немножко раньше.

Слезы наворачивались мне на глаза, я не в силах была их сдерживать. Я утерлась краешком больничного одеяла. Клэр перебирала мои волосы, совсем как в детстве.

– Мне, наверное, понравится, – сказала она. – Понравится быть, святой.

Клэр без устали читала книги, и в последнее время ее восторг перед Жанной Д'Арк обернулся восторгом перед мученичеством как таковым.

– Ты не станешь святой.

– Откуда тебе знать?

– Во-первых, ты не католичка. А во-вторых, они все умирали в муках.

– Необязательно! Если ты хороший человек, а тебя убили, это тоже считается. Марии Горетти было столько же лет, сколько и мне, когда на нее напал насильник, а она дала ему сдачи. Ее убили, и она стала святой.

– Какой кошмар, – только и смогла пробормотать я.

– Святой Варваре вырезали глаза. А ты знала, что у людей с больным сердцем есть свой покровитель? Божественный Иоанн.

– Вопрос, скорее, в том, откуда ты об этом знаешь.

– Откуда-откуда! Прочитала. Ты же мне разрешаешь только читать. – Она снова привстала, опершись на груду подушек. – Святым, наверное, можно играть в софтбол…

– Девочкам с пересаженным сердцем тоже можно.

Но Клэр меня уже не слушала. Она знала, как иллюзорна надежда, – убедилась на моем примере. Она снова посмотрела на часы.

– Думаю, я стану святой, – сказала она, как будто сама могла решать подобные вопросы. – Тогда обо мне не забудут после смерти.

Похороны офицера полиции всегда завораживают. На них съезжаются полицейские, пожарные и чиновники из всех городов штата, а порой и из-за его пределов. Впереди катафалка обычно движется кортеж патрульных машин, затапливая шоссе подобно лавине.

Мне понадобилось немало времени, чтобы вспомнить похороны Курта, ведь я тогда, стремясь забыть о случившемся, работала с небывалым рвением. Начальник полиции, Айви, сопровождал меня на церемонию. Улицы Линли запрудили люди с самодельными плакатами, на которых было написано нечто вроде «Служить и защищать» или «Последняя жертва». Стояло жаркое лето, и асфальт проседал под каблуками моих туфель. Меня окружали полицейские, работавшие вместе с Куртом, и сотни других, сливавшиеся в целое море синего цвета. У меня болела спина, а ноги опухли в неудобной обуви. Я поймала себя на том, что уже очень долго не отрываясь смотрю на куст сирени, дрожащий на ветру. Лепестки дождем осыпались с его ветвей.

Начальник полиции договорился, чтобы на погребении дали салют из двадцати одного орудия. Когда залпы отгремели, над фиолетовыми горами в отдалении взмыли пять реактивных самолетов. Они взрезали небо параллельными линиями, а потом, когда они летели уже у нас над головами, один из них – с правого края – откололся, точно щепка, и направился на восток.

Когда священник договорил (я пропустила его речь мимо ушей: что нового он мог сообщить мне о Курте?), из ближнего ряда вышли Робби и Вик. Это были лучшие друзья Курта в отделе. Как и все полицейские Линли, они прикрыли свои значки траурными лентами. Взявшись за край, они начали сворачивать флаг, закрывавший гроб Курта. Их руки в перчатках двигались так быстро, что я вспомнила Микки Мауса, Дональда Дака и других мультипликационных героев с громадными белыми кистями. Робби же вручил мне матерчатый треугольник, за который я могла держаться и который призван был заменить мне мужа.