Чужое сердце - Свинаренко Антон. Страница 40

– Подумать только, – засмеялся Крэш. – А я как раз атакую свои вены.

В тот день Крэш колол себе бенадрил. У многих заключенных были свои «иголки» – самодельные шприцы, которые можно быдо точить о спичечный коробок. Бенадрил раздавала медсестра, его можно было копить, а потом, открыв капсулу, вылить капельки лекарства в ложку и нагреть их над импровизированной печуркой из жестяной банки. По сути, это был спид, но блокировочные примеси буквально сводили тебя с ума.

– Ну, что скажешь, мистер Мессия? Хочешь вмазаться?

– Уверяю тебя, он не хочет, – ответил я.

– Мне кажется, он не к тебе обращался, – вмешался Шэй. И сказал уже Крэшу: – Давай.

Крэш рассмеялся.

– Выходит, не так-то хорошо ты его знаешь, либераст. Правда, Смертничек?

Моральные ориентиры у Крэша отсутствовали как таковые. Когда ему было удобно, он примыкал к арийцам. Он без умолку болтал о терактах и хлопал в ладоши, когда одиннадцатого сентября по телевизору показывали рушащиеся башни ВТЦ. Он составил список своих жертв, которым нужно отомстить, когда он выйдет на свободу. Он хотел, чтобы его дети выросли наркоманами, дилерами или шлюхами, и говорил, что разочаруется в них, если получится иначе. Однажды я слышал, как он рассказывал о своей трехлетней дочке: на свидании он сказал ей, чтобы она побила какого-то ребенка в школе и до тех пор чтобы не возвращалась. Ему хотелось гордиться ею. Сейчас я видел, как он передает Шэю набор для укола, аккуратно спрятанный в разобранной батарейке. Внутри был раствор бенадрила, готовый к употреблению. Шэй приложил иглу к локтевому сгибу и коснулся поршня большим пальцем.

И выпрыснул содержимое на пол.

– Какого х…?! – заорал Крэш. – А ну верни мне ширево!

– Разве не слышал? Я – Иисус. Я должен тебя спасать, – ответил Шэй.

– Я не хочу, чтобы меня спасали! – продолжал вопить Крэш. – Давай сюда мой шприц!

– Сам возьми, – парировал Шэй и протолкнул шприц под дверь, на помост. – Эй, офицер, смотрите, что сделал Крэш!

Надсмотрщик конфисковал прибор и выписал Крэшу квитанцию, означавшую перевод в изолятор. Вне себя от ярости Крэш хлопнул по металлической двери.

– Клянусь, Борн, в самый неожиданный момент…

Его перебил голос начальника тюрьмы Койна, донесшийся со двора.

– Я только что купил эту чертову каталку! – кричал он, обращаясь к невидимому собеседнику. – Что мне теперь с ней делать?!

И тут, когда он замолчал, мы все заметили кое-что – точнее, отсутствие кое-чего. Беспрестанный стук молотков и визг пил, в течение нескольких месяцев сопровождавший постройку камеры для Шэя, внезапно прекратился. Нас окружила благословенная тишина.

– …ты подохнешь, – договорил Крэш, но теперь мы все в этом сомневались.

Майкл

Преподобный Арбогат Джастус проповедовал в автомобильной церкви Христа в Господе в городке Хелдрэтч, штат Мичиган. Прихожане съезжались воскресным утром и получали синий листок с распечатанной выдержкой из Библии и записку с указанием настроить радиоприемники на частоту 1620 AM, где преподобный вещал с кафедры (ранее служившей буфетом в кинотеатре). Я мог бы посмеяться над этим, если бы паства не насчитывала шестьсот человек. Таким образом, мне пришлось поверить, что в мире действительно есть люди, готовые оставлять свои заявки на молитвы под «дворниками» и причащаться из рук алтарных служек на роликовых коньках.

А где экран кинозала, там и телевизор. Преподобный Джастус вел шоу на кабельном канале «SOS» («Спасите наши души»), и я пару раз натыкался на него, праздно щелкая пультом. Эта передача завораживала меня так, как завораживают документальные фильмы о жизни акул: я, конечно, рад был преумножить знания, но только на безопасном расстоянии. Для эфира Джастусу подводили глаза и наряжали его в убранства самых диких расцветок. Когда наступало время петь псалмы, его жена бралась за аккордеон. Все это напоминало пародию на истинную веру, которая ведь должна быть тихой и успокоительной, а не пышной и драматичной. Потому-то я всякий раз и переключал канал.

Однажды, когда я ехал на встречу с Шэем, моя машина застряла в «пробке» уже на подступах к тюрьме. Сквозь затор пробиралось несколько опрятных среднезападных простаков с сияющими физиономиями. Одеты они были в зеленые футболки с названием церкви Джастуса на спине; надписи красовались прямо над корявыми изображениями «шевроле» 57-го года. Когда к моему автомобилю подошла одна девушка, я из любопытства опустил стекло.

– Благослови вас Господь! – воскликнула она, вручая мне желтую листовку.

На листовке был нарисован распятый Иисус, плывущий в овальном зеркальце бокового вида. «Объекты в зеркале ближе, чем вам кажется», – гласила подпись.

И ниже: «Шэй Борн – волк в овечьей шкуре? Не дайте лжепророку одурачить вас!»

Вереница машин наконец тронулась, и я вывернул на стоянку. Парковаться, впрочем, пришлось на траве: не хватило места. Толпа людей, ожидающих выхода Шэя, и жадных до сенсаций журналистов так и не рассосалась.

Однако, приблизившись к входу, я понял, что в данный момент их внимание удерживает не Шэй, а мужчина в зеленовато-лимонном костюме-«тройке» с клерикальным воротничком. Стоял я уже достаточно близко, чтобы рассмотреть подтекший макияж и осознать, что преподобный Арбогат Джастус, судя по всему, примкнул к когорте странствующих проповедников и первой остановкой избрал тюрьму нашего штата.

– Чудеса ничего не значат, – провозгласил Джастус. – В мире множество лжепророков. В Книге Откровений сказано, что Зверь прибегнет к чудесам, дабы ввести нас в заблуждение и заставить почитать его. А вы знаете, что случится со Зверем в Судный день? И он, и все его приспешники угодят в огненное озеро. Вы этого хотите?

От верхнего окончания толпы отделилась женщина.

– Нет! – всхлипнула она. – Я хочу идти вслед за Господом нашим.

– Иисус слышит твои слова, сестра, – заверил ее преподобный Джастус. – Ибо Он здесь, Он рядом с нами, но уж никак не в стенах этой тюрьмы, где заточен лжепророк Шэй Борн!

Последователи поддержали своего учителя громким ревом, но им тут же возразили люди, не терявшие надежды на Шэя.

– А откуда нам знать, что ты сам не лжепророк? – выкрикнул какой-то парень.

Женщина, стоявшая возле меня, крепко прижала младенца к груди. Покосившись на мой воротник, она нахмурилась:

– Вы с ним?

– Нет, – сказал я. – Абсолютно.

Она кивнула.

– Я, во всяком случае, не хочу, чтобы меня поучал человек, у которого при церкви есть торговая палатка.

Я хотел было согласиться, но тут мое внимание отвлек коренастый мужчина, стащивший преподобного с импровизированной кафедры и уволокший его куда-то в гущу людей.

Разумеется, заработали все камеры.

Не успев подумать, что я творю и не учтя, что все мои действия фиксирует пленка, я ринулся вперед и спас преподобного Арбогата Джастуса из лап разъяренной толпы. Уцепившись за меня обеими руками, он шлепнулся, задыхаясь, на гранитный уступ, что окаймлял тюремную парковку.

Оглядываясь назад, я до сих пор не понимаю, почему решил сыграть роль супергероя. И совершенно не понимаю, зачем сказал следующие слова. В вопросах мировоззрения мы с Джастусом, в общем и целом, сходились, хотя и преподносили религию в очень несхожих манерах. Но я знал одно: возможно, впервые в жизни Шэй пытался совершить благородное дело. И потому не заслуживал обрушившейся на него клеветы.

Да, я не верил в Шэя – но Шэю я верил.

Я краем глаза уловил, как ко мне метнулся белый глаз телекамеры; со всех сторон меня окружили взбудораженные люди.

– Не сомневаюсь, преподобный Джастус прибыл сюда, ибо думает, что говорит вам правду. Но Шэй Борн тоже думает так. И прежде чем уйти из этого мира, он хочет спасти жизнь ребенка. Иисус, которого знаю я, наверняка бы одобрил этот поступок. И еще… – Тут я обратился к самому преподобному: – Иисус, которого знаю я, не стал бы посылать людей в геенну огненную лишь за то, что они пытались искупить свои грехи. Иисус, которого знаю я, давал человеку еще один шанс.