Чужое сердце - Свинаренко Антон. Страница 70

– Нет.

– Нет?

– Я не исповедую никакой религии. Из-за религии рушится мир – вы же сами видели этого парня, которого вывели из зала. Вот что делает с людьми религия. Она тычет пальцем. Она развязывает войны. Раскалывает страны. Религия – это удобрения, на которых растут стереотипы. Религия не учит святости – только ханжеству, – резюмировал Шэй.

Я закрыла глаза: в лучшем случае Шэй проиграл. В худшем – у меня на лужайке будут жечь кресты.

– Протестую, – вяло промямлила я. – Это нельзя считать ответом на поставленный вопрос.

– Отклоняю, – сказал судья. – Он уже не ваш свидетель, мисс Блум.

Шэй продолжал бормотать что-то невнятное.

– Знаете, что делает религия? Она чертит на песке жирную черту. И говорит: «Не будешь слушаться – окажешься по ту сторону».

Он не кричал, не терял самообладания. Но в то же время и не обладал собой. Он поднял руки к шее и зачесался, громыхая цепями.

– Эти слова, – сказал он, – они мне просто глотку режут.

– Ваша честь, – мигом встрепенулась я, догадавшись, что близится катастрофа, – вы не могли бы объявить перерыв?

Шэй стал раскачиваться из стороны в сторону.

– Пятнадцать минут, – сказал Хейг, и приставы подошли к Шэю, чтобы препроводить его в КПЗ.

Объятый паникой, Шэй, будто блокируя удар, вскинул руки. И у нас на глазах все цепи – те, что сковывали его запястья, лодыжки и талию, те, которыми он постоянно гремел, – с легким звоном упали на пол, словно были сотканы из дыма.

6

Мэгги

Шэй стоял подбоченясь и, казалось, был потрясен внезапным освобождением не меньше, чем мы. Сначала никто не мог поверить в случившееся, и вскоре в зале воцарился хаос. С задних рядов доносились выкрики. Один пристав стащил судью с трибуны и повел его в кабинет, другой вытащил пистолет и велел Шэю поднять руки. Шэй замер, позволив приставу заковать себя в наручники.

– Стойте! – завопил отец Майкл у меня за спиной. – Он не понимает, что происходит!

Когда пристав опрокинул Шэя лицом на паркетный пол, он успел поднять на нас исполненный ужаса взгляд.

Я как ужаленная обернулась.

– Какого черта тут творится? Из Иисуса он превратился в Гудини?

– Он иногда такое делает, – пояснил Майкл. Вот только я не поняла, кому: мне или всем присутствующим, в доказательство собственной правоты. – Я пытался тебе сказать…

– Давай-ка я тебе кое-что скажу, – перебила его я. – Наш приятель Шэй только что купил себе билет в камеру смертников – в один конец. Нам нужно уговорить его дать логичное объяснение судье Хейгу.

– Ты его адвокат, – ответил Майкл.

– А ты – его наставник.

– Помнишь, я упоминал, что Шэй со мной не разговаривает?

Я устало закатила глаза.

– Может, хотя бы ненадолго представим, что мы не семиклассники, и будем выполнять свою работу?

Он отвел взгляд, и я сразу же поняла, что разговор предстоит не из приятных.

Зал суда к тому моменту уже опустел. Мне нужно было подобраться к Шэю и вдолбить ему одну-единственную трезвую мысль, которую, как я надеялась, он сможет удержать в голове хотя бы до начала дачи показаний. У меня не было времени выслушивать исповедь отца Майкла.

– Я был одним из присяжных, вынесших приговор Шэю, – сказал священник.

Когда я была еще подростком, мама придумала один трюк, к которому прибегала с тех пор регулярно. Когда ей хотелось: а) заорать; б) ударить меня; в) заорать и ударить одновременно, – она считала до десяти, беззвучно шевеля губами, прежде чем ответить. Я не без удивления почувствовала, как губы мои округляются, повторяя числа, и не без горечи осознала, что теперь-то окончательно уподобилась маме.

– Это все? – спросила я.

– А тебе недостаточно?

– Просто хочу убедиться, что это таки все. – Мысли спутались. Из-за того, что я заранее не известила Гринлифа, у меня могут возникнуть большие неприятности. С другой стороны, раньше я и сама этого не знала. – Позволь спросить, почему ты так долго умалчивал об этом обстоятельстве?

– «Ничего не спрашивай, ничего не говори», – перекривил меня он. – Сперва я думал, что надо помочь Шэю вникнуть в концепцию спасения души, а потом уже ставить в известность тебя. Но в итоге это Шэй учил меня спасению души, а ты сказала, что мои показания очень важны, и я подумал, что тебе лучше не знать вовсе. Думал, что я испорчу весь суд…

Я подняла руку, веля ему остановиться.

– Ты «за»? – спросила я. – Ты поддерживаешь смертную казнь?

– Поддерживал, – после недолгой заминки ответил священник.

Я должна была сказать Гринлифу. Хотя даже если показания Майкла вычеркнут из протокола, судья не забудет его слов. Ущерб уже нанесен. А сейчас меня занимали неотложные дела.

– Мне пора.

Смятенный, растерянный, Шэй сидел в КПЗ с закрытыми глазами.

– Шэй? – позвала его я. – Это я, Мэгги. Взгляни на меня.

– Не могу, – захныкал он. – Сделай тише.

В камере царила абсолютная тишина: ни радио, ни единого звука. Я вопросительно покосилась на пристава, но он лишь пожал плечами.

– Шэй, – уже строже сказала я, подойдя к решетке вплотную. – Немедленно открой глаза.

Сначала приоткрылся левый глаз, затем – правый.

– Скажи мне, как ты это сделал.

– Что?

– Этот фокус.

Он покачал головой.

– Я ничего не делал.

– Ты высвободился из оков, – напомнила я. – Как тебе это удалось? Ты слепил ключ и спрятал его в складках одежды?

– Нет у меня никакого ключа. Я не открывал «браслеты».

Ну, с технической точки зрения, он не врал. Я своими глазами видела, как замкнутые наручники упали на пол, а руки Шэя каким-то образом оказались свободны. Конечно, он мог бы открыть замки и защелкнуть их заново – но тогда бы все услышали сопутствующий шум.

А мы ничего не слышали.

– Я ничего не делал, – повторил Шэй.

Я где-то читала о фокусниках, которые умеют выворачивать себе плечи, чтобы высвободиться из оков; возможно, Шэй овладел этим мастерством. Возможно, он научился управлять суставами и костями пальцев, чтобы выскальзывать из металлических окружностей совершенно незаметно.

– Ладно. Как скажешь. – Я перевела дыхание. – Дело вот в чем, Шэй. Я не знаю, фокусник ты или Мессия. Я не разбираюсь в чудесах, спасениях и прочих вещах, о которых говорили отец Майкл и Йен Флетчер. Я даже не знаю, верю ли я в Бога. Но уж в юриспруденции я разбираюсь, не сомневайся. И в данный момент все люди, присутствующие в этом зале суда, считают тебя полным психом. Соберись.

Я посмотрела ему в глаза, и в них читалась абсолютная сосредоточенность. Они были ясными, они меня понимали.

– У тебя остался один шанс, – медленно произнесла я. – Один шанс обратиться к человеку, который решит, как ты умрешь и будет ли жить Клэр Нилон. Что ты ему скажешь?

Когда-то, когда я еще ходила в шестой класс, я разрешила самой популярной девочке в школе списать у меня контрольную по математике. «Знаешь, – сказала она потом, – а ты не такая уж лохушка». Она разрешила мне сесть рядом в столовой, а однажды я запомнила ту субботу навсегда – пригласила меня походить по магазинам вместе с кучкой ее подружек, брызгавших себе на запястья духами и примерявших джинсы, которые моего размера в принципе не выпускались. Им я сказала, что у меня месячные и потому меня раздуло, что было, разумеется, бессовестной ложью, – и тем не менее одна девочка даже предложила научить меня блевать, чтобы сбросить лишние пять фунтов. Лишь у стойки косметического отдела, где я не собиралась ничего покупать, но перепробовала весь ассортимент, я взглянула в зеркало и поняла, что человек, которого я вижу в отражении, мне неприятен. Чтобы понравиться им, я должна была потерять себя.