Он (ЛП) - "Cloudberry". Страница 13

К сожалению, впридачу к хорошим физическим данным у него чересчур вспыльчивый темперамент. А одаренный франкоканадский нападающий из второй команды весь день подначивает его – дразнит и издевается при каждой атаке.

Я вижу, какой финт готовится разыграть канадец. На синей линии он отдает пас напарнику, затем, когда вокруг того группируется защита противника, опять принимает шайбу, делает обманку влево, потом вправо… и запускает летающую тарелку в ворота – прямо под носом у моего мужика Килфитера. Разыграно блестяще, и все прекрасно, пока пацан-канадец не окатывает вратаря ледяной стружкой и не называет его un stupide.

Килфитер швыряет клюшку, будто бумеранг. С такой силой, что она, ударившись о борт, раскалывается, как спичка. На лед падают два обломка.

Счет, пожалуйста. Я дую в свисток.

– Все, время вышло, сворачиваемся.

– Pourquoi? – протестует агрессивный форвард. – Еще же есть время!

– Все вопросы к тренеру нападающих, – отмахиваюсь от него я, затем подъезжаю к Килфитеру, который, тяжело дыша, снимает со вспотевшей головы шлем. Ему всего шестнадцать. Пока его ровесники валяются, загорая, на пляже или режутся в видеоигры, он часами выкладывается на хоккейной площадке.

У меня было такое же детство, и я не променял бы его ни на какое другое, но иногда бывает полезно вспомнить, что они пока что всего лишь дети. Поэтому, вместо слов «Идиот, ты угробил клюшку за сотню долларов», я начинаю разговор вот с чего:

– Парень, кто у тебя любимый вратарь?

– Туукка Раск, – не раздумывая, отвечает он. (вратарь «Бостон Брюинз» и сборной Финляндии – прим. пер.)

– Хороший выбор. – Я не фанат «Брюинз», но у Раска впечатляющая статистика. – Скажи, как выглядит его лицо после того, как он пропускает шайбу?

Килфитер выгибает бровь.

– Ну, он просто делает глоток воды и опускает визор. А что?

– А то, что он не психует и не швыряется клюшками, – с улыбкой говорю я.

Парень закатывает глаза.

– Да понятно, но этот тип, он такой козел.

Я наклоняюсь и отцепляю сетку, чтобы можно было восстановить лед.

– Ты сегодня здорово отстоял. Просто феноменально.

Килфитер начинает улыбаться.

– Но ты должен научиться держать эмоции под контролем, и сейчас я объясню тебе, почему. – Его улыбка гаснет. – Раск всегда воспринимает свои ошибки спокойно. Не потому, что он лучше, чем мы с тобой, и не потому, что он медитирует, или никогда не злится. Просто он знает, что единственный способ выиграть – оставить все это позади. Кроме шуток, когда он делает тот глоток воды, он уже оправился. Вместо того, чтобы говорить: «Черт, как же я так лоханулся», он говорит: «Ладно, теперь у меня появился новый шанс остановить его».

Теперь он хмуро разглядывает свои коньки.

– Знаешь, что говорят о золотых рыбках? У них такая короткая память, что каждый круг в аквариуме для них словно в первый раз.

Уголки его рта ползут вверх.

– Сильно, тренер Каннинг.

Ахх. Просто убийственно умилительно, раз в год на несколько недель превращаться в тренера Каннинга. Обожаю эту работу.

– Будь моей золотой рыбкой, Килфитер. – Я легонько стукаю его по нагруднику. – Выброси из головы все, что наболтал тебе этот тип, потому что в мире полно козлов, которые будут доставать тебя ради смеха. У тебя есть талант. И ты со всем справишься. Но только в том случае, если не дашь ему испортить себе настрой.

Он наконец-таки поднимает взгляд.

– Хорошо. Спасибо.

– Давай в душ, – говорю я, отъезжая от него задним ходом. – Потом достанешь кредитку и купишь себе новую клюшку.

Закончив с Килфитером, я расшнуровываю коньки и переобуваюсь в «конверсы». Тренерам надевать снарягу не надо, только коньки и шлем, так что на мне походные шорты и рейнеровская толстовка из колледжа. А еще меня тут три раза в день кормят в столовой.

Я уже говорил, что это офигительная работа?

Пока я шагаю к выходу, меня окружают всевозможные памятные стенды на тему олимпийского спорта. На том самом льду, где минуту назад я пытался вразумить шестнадцатилетнего вратаря, сборная США в 1980-м завоевала олимпийское золото. Так что повсюду развешены фотографии «Чуда на льду». (такое название получил матч между сборными США и СССР, в котором советская команда, выступавшая в ранге действующих чемпионов мира, неожиданно проиграла американской сборной, составленной из игроков студенческих команд – прим. пер.) Зимой в этом маленьком городке больше спортсменов на душу населения, чем где бы то ни было. Хоккеисты, конькобежцы, горнолыжники, прыгуны с трамплина – кто только не приезжает сюда тренироваться.

Но когда я открываю стеклянные двери, то попадаю в теплый июньский день. Вдали ослепительно сверкает Миррор-лейк, и я ладонью прикрываю глаза. От Лейк-Плэсида пять часов что до Бостона, что до Нью-Йорка. Ближайший к нему большой город – Монреаль, да и тот в двух часах езды. Этот затерянный в глуши обаятельный туристический городок окружен нетронутыми озерами и горами хребта Адирондак.

Настоящий рай. Если вам не нужен доступ к аэропорту.

Но сегодня он мне не нужен. Убивая время до ужина, я не спеша иду мимо магазина лыжной экипировки и мимо ларька с мороженым. У меня столько ностальгических воспоминаний, связанных с этим городом, – оттого, наверное, что он мой. Когда ты младший из шестерых детей, то ничего своего у тебя нет. Думаю, именно поэтому я и пошел в хоккей – вся моя семья увлекалась футболом. До тех пор, пока меня не пригласили в «Элитс», на камни Адирондака не ступала нога ни одного Каннинга. Покинуть родительское гнездо, чтобы приехать сюда, для меня, тинейджера, было по ощущению как полет на Луну.

Сейчас четыре. Есть время пробежаться или поплавать, но сперва мне надо переодеться.

Все дети и тренеры живут в старом общежитии, построенном к Зимней Олимпиаде-1980 для европейских спортсменов. От катков до него минут пять. Взбежав по ступенькам, я прохожу мимо доски с именами былых обитателей этого дома и перечислением завоеванных ими наград, но не задерживаюсь. Несколько лет в этом городе – и вы начнете забывать впечатляться.

Моя комната находится на втором этаже, и я всегда поднимаюсь туда пешком, предпочитая лестницу старому, скрипучему лифту. В полутемном холле пахнет мастикой и цветущей снаружи сиренью. А еще чуть-чуть грязными носками. В здании, целиком заселенном хоккеистами, без этого никуда.

Шагах в десяти от двери, уже с ключами в руках, я вдруг замечаю неподвижно стоящего человека. Одного этого хватает, чтобы напрячься. А потом я узнаю?, кто это.

– Иисусе!

– Вообще я по-прежнему отзываюсь на Веса, – говорит он, отталкиваясь от стенки. – Или на Райана. Ну, или на дубину.

– Ты… – Мне немного страшно произносить эти слова, ведь он так долго от меня отгораживался. – …Мой сосед?

Чтобы чем-то занять свои руки, я открываю дверь. Чувствую, как внизу живота зарождается бурлящая волна радости. Сама идея о еще одном сумасшедшем лете в компании Весли… не верится, что это может быть правдой.

– Ну… – В его голосе – непривычная осторожность. И поскольку теперь из открытой двери в холл проникает свет, у меня появляется возможность по-нормальному увидеть его лицо. Он чем-то встревожен. Глаза запали, челюсти, обычно развязно-расслабленные, крепко сжаты.

Чудно?.

Я вваливаюсь в комнату и бросаю ключи на кровать.

– Я на пробежку. Хочешь, пошли со мной. Насколько я понимаю, ты приехал к Пату тренировать, иначе тебя бы тут не было.

Он кивает. Но когда я начинаю снимать толстовку, засовывает кулаки в карманы и отворачивается.

– Только нам надо поговорить.

– Окей. – О чем? – Можно, пока будем бегать. Если ты не растолстел после своей великой победы.

– Ладно. – Хмыкнув, он забирает из холла большую спортивную сумку.

– Пат еще на тренировке сказал что-то насчет соседа. Он ведь тебя имел в виду, да? Он просто решил развести интригу?

Стоя ко мне спиной, Вес кивает. Потом стягивает через голову свою выцветшую футболку. И боже, он реально громадный. Сплошные бугристые мускулы и татуировки.