Дама полусвета (Душа так просится к тебе) - Туманова Анастасия. Страница 59

– Нет, – сразу же сказал Валет.

– Ну, была бы честь предложена, – спокойно ответил Грек, выходя на улицу. Но на другой день Катерина пришла к бывшему подельнику и объявила, что и она, и Валет – к его услугам.

Вспомнив сейчас тот день и ту ночь, которую ей пришлось потратить на то, чтобы уговорить любовника работать с Греком, Катерина невольно забеспокоилась. И, словно защищаясь от опасных мыслей, вытянула вперед, в свет лампы, руку с тонкими, длинными пальцами.

– Знаешь, Аня… Я действительно шикарная воровка. Мне всего девятнадцать, а у меня уже есть своя репутация, меня знают, меня уважают воры. И все это только благодаря Греку.

– Вот уж действительно есть за что благодарить! – не сдержалась Анна, и Катерина повернулась к ней.

– Аня, я могла бы просто оказаться на панели…

– Почему б тебе было не вернуться ко мне?!

– Да ведь у тебя я делала бы то же самое! Да-да, то же самое! Ну, наверное, мела бы подолом не тротуар, а паркет… но ведь это не меняет сути! А я не хотела, понимаешь, не хотела, по мне лучше воровать! Прости, прости меня, но это так!

Анна молча отвернулась к стене. Катерина, не глядя на нее, продолжала:

– Грек говорит, что у меня настоящий талант, что он сразу же это заметил, что такие руки – редкость… Ты права, я мало разбираюсь в мужчинах, но… но мне почему-то кажется, что если бы он просто хотел спать со мной, то не стал бы тратить на меня столько времени. У него был другой интерес. Аня, ты ошиблась, – с облегчением закончила Катерина, повернулась к сестре – и осеклась, увидев залитое слезами лицо Анны.

– Аня?! Господи, прости меня, я вовсе не хотела… Я совсем не то собиралась говорить… Аня, да что же ты плачешь?! Я тебя так обидела?! Аня, господи, я никогда в жизни не судила тебя, ведь ты вырастила нас с Соней, и я знаю, какой ценой! Я плохая сестра, я всегда все делала не так, но я тебя люблю, я… Нет, нет, не то, я знаю, что не то… – Катерина обняла сестру, крепко, неожиданно сильно прижала ее к себе, и Анна захлебнулась рыданиями, уткнувшись в твердое, угловатое плечо младшей сестренки.

– Аня, Аня, что же ты… Бедная моя… И сегодня, в магазине, тоже… Расскажи, что случилось, вдруг я сумею помочь.

Анна не отвечала, содрогаясь от слез. Катерина гладила ее рассыпавшиеся по спине волосы. Через плечо сестры смотрела на круглый прикроватный столик, покрытый кружевной салфеткой. На ней, аккуратно прислоненный к статуэтке Венеры Милосской, стоял большой фотографический портрет мужчины в военной форме. Катерина заинтересованно всмотрелась в высокую фигуру с широким разворотом плеч, в твердое ястребиное темноглазое лицо. Вполголоса спросила:

– Аня, это… он?

– Девочка, не стоит рисковать впустую, – сказал Грек, глядя сквозь приспущенные занавески гостиничного номера на серое дождливое московское утро. – Я уважаю твои чувства, сестра есть сестра, но… Мы ничем ей не поможем и просто погорим безо всякой пользы. А поскольку это не цацки с магазина, а, как ты говоришь, государственные бумаги, то и спрос с нас будет… по-государственному. Прости, детка, но я не в доле. Каждый должен заниматься своим. Я – честный марвихер, а не шпион. В мои годы менять ремесло смешно.

– И черт с тобой, – холодно ответила Катерина, глядя в сторону, чтобы Грек не заметил бешенства в ее глазах. – Ты прав, это дело семейное, я справлюсь сама.

– Дура! – взорвался вдруг Грек так, что Катерина от неожиданности подскочила. И тут же взвился сидящий верхом на стуле Валет:

– Не ори на нее, рукопомойник!!!

– Кто тебе тут рукопомойник, сявка немытая, язык отрежу, – нежно пообещал ему Грек, поднимаясь с кровати.

Валет с готовностью вскочил, и Катерине тут же вспомнился ночной разговор с сестрой. Господи… неужели правда?..

– Хватит!!! – рявкнула она, оба вора замерли и обернулись к ней. – Идите к чертям! Я все сделаю одна, а вы – проваливайте!

– Я останусь, – буркнул сквозь зубы Валет, неохотно возвращаясь обратно на стул.

Грек внимательно посмотрел на него, чуть усмехнулся. Повернувшись к взбешенной, тяжело дышащей Катерине, серьезно произнес:

– Детка, пойми, что умные люди не бегают по рельсам навстречу паровозу. Я знаю того фраера, про которого ты говоришь, это солидный фраер. Я скакать поперек его дорожки не рискну. И тебе это тоже не будет интересно. Кроме того – вспомни, ты ему должна, он отмазал тебя от каторги…

– Я его об этом не просила! Я хотела другого! Он меня не отмазывал, а просто обманул! И к тому же, Грек…

– Малышка, прости, но я ухожу. Я еще давно тебе говорил: работаем вместе, горим врозь.

Она шумно выдохнула, скрестила руки на груди и принялась размашисто, по-мужски мерить шагами гостиничный номер, отчаянно сожалея, что у нее кончились папиросы. Грек молча снял с вешалки пальто и шляпу, обернулся с порога, улыбнулся Катерине, ответившей ему яростным взглядом, и тихо вышел за дверь.

– Можешь и ты проваливать, – мрачно разрешила она Валету, который, по-прежнему сидя верхом на стуле, молча наблюдал за тем, как любовница мечется по комнате. – Я серьезно говорю, без понта и обид.

– Вот так бы в морду и дал лахудре… – хмуро сообщил в ответ Валет, вставая и насильно ловя ее за плечи. – Дура ты, дура, куда ж я от тебя денусь? Смотри, Катька… Грек – он ведь правду сказал. Дело гиблое, ни на грош фарта не будет. Ты на каторгу уйдешь, и надолго, а я… я на Сахалин. Оттуда не бегают.

Катерина повернулась к Валету, внимательно и уже без ярости взглянула в его лицо.

– Я не дура, Сережа. И это все не хуже тебя знаю. Прости меня, ты прав. Уезжай в Одессу, я попробую сама. Не перебивай! – оборвала она открывшего было рот подельника. – С Сахалина я тебя не вытащу, это верно… А сама с каторги, если надо будет, подорву. А если нет… что ж, значит, судьба. Да пойми же ты, пойми, не могу я Аню вот так оставить! Она сестра мне! Она меня столько раз спасала. Если б не Аня – я бы уже пятый год в тюрьме сидела за то, что брата живьем в доме сожгла! Не могу я ее бросить, ей, кроме меня, никто сейчас не поможет!

– И ты не поможешь, дура! А одну я тебя не пущу! Погорим ясным пламенем и сестрицу твою не вытащим! – убежденно сказал Валет. Но, увидев упрямые, полные решимости глаза подруги, шумно вздохнул, опустил голову и снова сел на стул. – Ох ты, Катька… Послал ведь вот господь маруху… Не судьба мне, видать, на воле погулять с тобой. – Он еще раз протяжно, с искренней тоской вздохнул. – Бог ты мой, как обратно-то не хочется… Катька, ты не обессудь, но, ежели меня возьмут, я застрелюсь. Не поеду на Сахалин, душа не стерпит!

Катерина задумалась. Затем повернула к подельнику сумрачное лицо.

– Поступай как знаешь, но тогда меня вперед застрели. Потому что я без тебя тоже долго не проживу. И – хватит об этом. На фарт молись, он и спляшет. Давай подумаем, как дело работать. Анциферов живет в Лопухинском переулке, это на Пречистенке…

Неделю спустя дожди закончились, смыв последние воспоминания о морозе и снеге, и в Москву пришло тепло. Подсохли тротуары, окутались нежной зеленоватой дымкой липы и клены на Пречистенке, по переулкам зашныряли влюбленного вида кошки. Спускающиеся вечерние сумерки были сиреневыми, таинственными и полными странных шорохов. Уже в полной темноте из-за башен Страстного монастыря выплывала желтая ущербная луна, распластывая по пустым улицам и переулкам близ Пречистенки бледный свет. Томно завывали коты. Чуть слышно цокали по мостовой копыта извозчичьих лошадок. Чьи-то вкрадчивые шаги шелестели по тротуарам. В сыром, мягком воздухе пронзительно пахло весной.

Около полуночи к дому тайного советника Анциферова подъехала пролетка, из которой выскочила женщина. Она обменялась с извозчиком несколькими тихими словами, и экипаж неспешно покатился дальше, к углу Лопухинского и Пречистенки. Женская фигура быстро и бесшумно пересекла пустой, залитый лунным светом двор, остановилась в темноте у двери черного хода и неподвижно застыла, словно обратившись в изваяние.