Любовь против правил - Вальтер А. И.. Страница 6

И она увидела в этом знак надежды. Какая глупость.

– Я так и подумал, что вы окажетесь здесь, – сказал ее муж.

Удивленная, она оглянулась через плечо. Он стоял позади скамьи, слегка опираясь пальцами о спинку – теми самыми изящными пальцами, которые перелистывали для нее ноты, в то время как его слова огорчали, не оставляя никакой надежды.

Сейчас на правом указательном пальце он носил кольцо с печаткой, на которой был выгравирован герб рода Фицхью. Подарок от нее. Вид этого кольца на его руке волновал ее тогда, не оставлял в покое и теперь.

Ей хотелось коснуться его. Даже лизнуть это кольцо. Почувствовать его металлический холодок на своем теле.

– Я думала, вы уже ушли.

С высоты лестничной площадки она наблюдала, как он неспешно удаляется. Было еще рано, несколько часов до его встречи с миссис Энглвуд. Но когда Фиц завернул за угол, он поднял свою прогулочную трость и описал ею полный круг в воздухе. С его стороны это было равносильно тому, как другой на его месте вдруг сплясал бы на улице.

– Я вспомнил, что буду сегодня проходить мимо книжной лавки Хатчарда, – сказал он. – Не хотите ли, чтобы я проверил, пришел ли уже ваш заказ?

– Очень любезно с вашей стороны, но, несомненно, вам предстоит напряженный день и…

– Значит, договорились. Я непременно забегу к букинисту.

– Благодарю вас, – пробормотала она.

– Рад сделать вам приятное, – ответил он с улыбкой.

Милли упомянула как-то на днях, что сделала специальный заказ в лавке Хатчарда. То, что муж помнил об этом и предложил проверить, могло бы снова ее взволновать – она приняла бы это за еще один знак их возрастающего сближения.

Сегодня же его предупредительность означала лишь то, что сам он был безмерно счастлив в предвкушении встречи со своей возлюбленной. Он просто сиял от радости, молодой, блестящий, светящийся изнутри вновь возродившимися надеждами и пробудившимися мечтами. И каждый обездоленный на его пути – включая ее – мог рассчитывать на удвоенную щедрость и доброту.

Фиц повернулся, чтобы уйти, но остановился.

– Чуть не забыл: вы должны внимательнее относиться к употреблению соли – вы так пересолили свой омлет, что он сохранится до следующей недели.

И затем он ушел, оставив ее в саду одну.

Фиц стоял перед домом Изабелл.

Он думал, что научился сохранять хладнокровие, но едва мог дышать под градом обрушившихся на него неуправляемых эмоций. Жизнь дает ему еще один шанс – не многим выпадает такая благодать. И еще меньшему числу счастливцев предоставляется возможность ухватиться за него обеими руками.

Страх и надежда боролись в его душе. Так много лет прошло. Он изменился. Она, должно быть, тоже. Найдут ли они хотя бы что сказать друг другу, когда встретятся лицом к лицу?

Он позвонил в дверь. Служанка в большом белом чепце и длинном белом фартуке открыла дверь, взяла его визитную карточку и пригласила следовать за ней в дом. Однако он остановился в холле, почти пустом, за исключением прямоугольного зеркала и узкого столика под ним. На столике стоял серебряный поднос для визитных карточек. Рядом с ним – легко узнаваемая фотография.

У него была точно такая же фотография, хранившаяся где-то в недрах его гардеробной. Ее сделали в конце его первого визита в Пелем-Хаус. Леди в пышных воскресных платьях сидели в первом ряду. Джентльмены с важным видом стояли позади них. Сам он выглядел невероятно юным. Изабелл сидела необычайно скромно, чинно сложив руки на коленях.

– Я всегда держу эту фотографию при себе, – произнес знакомый голос. – Это единственная ваша фотография, которая у меня есть.

Он поставил фотографию на место и осторожно, медленно обернулся.

Изабелл.

Она оказалась выше и стройнее, чем он помнил, – и, разумеется, уже не восемнадцатилетней. Черты лица посуровели. Линия подбородка стала тверже. Кожа туго обтягивала скулы.

Но резко очерченное лицо ее оставалось все таким же гордым. Его обрамляли все те же черные волосы, отливающие синевой. И огонь в ее ясных глазах не угас. И по силе этого пламенного взгляда он узнал Изабелл Пелем давно минувших лет.

При виде ее давние воспоминания, потускневшие и побледневшие со временем, как страницы древнего манускрипта, внезапно вновь обрели цвет, яркость и четкость. Вот Изабелл весной с охапкой гиацинтов в руках. Вот Изабелл в белом теннисном платье машет ему ракеткой; ее улыбка ярче солнца, освещающего зеленую лужайку. Вот Изабелл, ступая по палой листве, хрустящей под ее ногами, внезапно оборачивается, чтобы сказать что-то своей плетущейся в нескольких шагах позади гувернантке, которую он почти не замечал, потому что не спускал глаз с возлюбленной.

– Миссис Энглвуд, – с усилием произнес он. – Как поживаете?

– Фиц, Боже мой, – проворковала она. – Вы в точности такой, как я запомнила. В точности.

– Все еще выгляжу девятнадцатилетним? – спросил он с улыбкой.

– Нет, конечно, нет. Вы взрослый зрелый мужчина. Но сущность ваша совсем не изменилась. – Она слегка покачала головой, как бы удивляясь. – Пойдемте, мы не можем продолжать разговор на ходу. Давайте присядем.

Для них уже подали чай. Изабелл налила обоим.

– Расскажите мне все, – попросила она.

– Расскажите мне об Индии, – одновременно сказал он.

Они оба улыбнулись. Он настоял, чтобы она первая вознаградила его своим рассказом, поэтому она начала. В Дели невыносимо жарко в апреле. Кашмир, похоже, самое прекрасное место на земле, особенно Шринагар на берегах озера Дал. И больше всего ей понравилась пища в Хайдарабаде. Он, в свою очередь, пересказал ей последние новости об их общих друзьях и знакомых – ухаживания, свадьбы, дети, скандалы – небольшие и крупные.

Так пролетел час.

Наконец она подняла свою чашку и посмотрела на него.

– Вы ничего не сказали о себе, Фиц. Как живете?

Как он жил?

– Не могу пожаловаться. – Он пожал плечами.

Взгляд Изабелл изменился и стал слегка насмешливым. В уголках рта играла улыбка. Как хорошо он помнил это выражение на ее лице – она собиралась сказать что-то «выходящее за рамки».

– Я слышала, вы пользуетесь большим успехом у дам.

Фиц опустил глаза. Из них двоих он всегда был более скромным.

– Это лишь способ провести время.

Встретиться и забыть.

– Значит, леди Фицхью очень благоразумная и понимающая особа.

– Она всегда отличалась здравомыслием.

– Когда я еще жила в Индии, доносились слухи, что вы с ней отлично ладите. Я просто не могла в это поверить. Но, полагаю, это правда.

Наконец-то они подошли к этому. К вопросу о его женитьбе. Лицо Изабелл помрачнело, она уподобилась человеку, взирающему на могилу друга.

– Для того, кто не имел права голоса в этом вопросе, – сказал он, – мне крупно повезло с женой.

– Значит… вы довольны, что женились на ней?

На этот раз он не отвел взгляд.

– Я этого не утверждаю. Вы знаете, что я готов был проползти по битому стеклу, чтобы жениться на вас, если бы обстоятельства сложились иначе.

– Да, – сказала она срывающимся голосом. – Помню.

Парадная дверь дома открылась, и донеслись звуки оживленного говора детей с последующим «шшш» от их няни.

– Прошу извинить меня. Я скоро, – сказала Изабелл. Она покинула гостиную и тут же вернулась с мальчиком и девочкой. – Позвольте представить вам Гиацинту и Александра Энглвуд. Дети, это лорд Фицхью, старинный друг дяди Пели и мамы.

Гиацинте было семь, Александр на год моложе. Оба были красивы, оба похожи на мать. Внезапно у Фица перехватило дыхание. Если бы все сложилось иначе, это могли бы быть его дети. И они не смотрели бы сейчас на него с хмурым любопытством и настороженностью, а бросились бы к нему с распростертыми объятиями, широко улыбаясь.

Они оставались рядом всего минуту, а затем покинули гостиную и удалились со своей гувернанткой. Изабелл задержалась ненадолго у двери, провожая их взглядом.

– Они так быстро растут.

Фиц сглотнул комок, внезапно подкативший к горлу.