Танцуя в огне (СИ) - Клюшина Инесса. Страница 7

Потому что одно дело — тамада объявит: «Выступает Лейла», а другое: «Выступает Гуля». Даже Гульмира — не звучит. Требуется звонкое, броское, звенящее имя, навевающее подходящие образы…

Заиграла веселенькая татарская музыка. Гуля подхватила краешек платочка и открыла дверь, нацепив на лицо выражение великого счастья и лучезарную улыбку.

Гуля не первый раз здесь выступала, так что не бегала смотреть площадку заранее. Одного взгляда хватило: столы стоят буквой «П» — их обычное расположение в этом заведении, если намечается банкет.

Номер Гуля отработала на автомате: танцевала его уже третий год. Знай себе улыбайся, ставь ножку на пяточку, моталочки и ковырялочки, прыжки и остальная народная лексика.

Кидала быстрые взгляды в зал: ничего, хорошо принимают, и юбиляр, улыбаясь, смотрит. Дотанцевала до конца, поклонилась. Раздались аплодисменты: не овации, но приличные. Ладно, нормально. Гуля с достоинством ушла переодеваться.

Минут через пять в гримерку забежал Дима.

— Гуль, минут через двадцать будешь готова?

— Да.

Не спеша сняла татарский костюм, повесила на плечики. Глотнула водички и вытащила восточный костюм.

Надела юбку, на юбку сверху, на кнопки, специально пришитые для этой цели, посадила пояс, и только потом — лиф.

В гримерке было небольшое зеркало, и Гуля — в который раз! — залюбовалась костюмом.

Лиф и пояс сверкали всеми оттенками страз. Черные, красные, зеленые, розовые, голубые, фиолетовые, желтые, белые… В противовес им, юбка с большим количеством воланов была сшита из телесного гипюра. Такого же цвета быт трикотаж, который пошел на подкладку — Гуля не любила слишком откровенные костюмы, и гипюр нещадно просвечивает. Но высокий разрез на левой ножке ей нравился: такова сегодняшняя мода, и Гуле есть что показать.

Лиф и пояс сияли даже от неяркого света, отбрасывая невообразимое количество бликов.

«Йолдызым минем, соеклем минем!» (Моя звездочка, моя любимая — татар.).

Мама ночами шила первый Гулин восточный костюм, чтобы дочка выступила на Новый год в своей группе по восточному танцу, а Гуля расшивала лиф и пояс бисером и пайетками. Отец ворчал, что они обе не спят, хотя на костюм посматривал. Все думал попасть на праздник в их группе, но с работы его не отпустили. И дядя Расим не отпустил маму: она торговала в его небольшом магазинчике, и в предновогодний вечер была очень нужна.

Мать переживала тогда: она купила очень мало страз, больше на костюме было бисера и пайеток. А вдруг дочкин костюм будет смотреться бедно на фоне чужих, более расшитых, костюмов?

Стразы были для их семьи слишком дороги, а копеечные пайетки и бисер Гуля легко могла себе позволить.

Теперь у Гули много восточных костюмов — один шикарнее другого. Стразы, стразы, на некоторых — ничего, кроме страз, густо усыпавших лиф и пояс, как, например, на этом.

Но разве в стразах и дорогих костюмах дело?

Ни их, ни ее танцев мама так и не увидела…

Гуля не стала больше размышлять на эту тему. Распустила волосы, расчесалась, подправила макияж, побрызгала на тело лак с блестками.

Обычно заказчики просили танец с предметом. Гуля танцевала беллиденс с саблей, вуалью и тростью. Но этот заказчик захотел обычный танец, без всякой атрибутики.

Браслеты со стразами на руки, в уши — ярко блестящие сережки. Гуля теперь сверкала как новогодняя елка.

Небольшие завершающие штрихи, и Гуля полностью готова. Начала разминаться: если перед татарским танцем достаточно размять только ноги и немного корпус, то перед беллиденсом нужно растянуть все. Гуля прогнулась и даже на шпагат, насколько ей позволил костюм, потянулась. Бросала она ножку в высоченный батман где-то в конце танца. Не могла она без бросков ногой ну никак. Нравились они ей. В татарский вставить махи ногами нельзя — не положено. Народный танец, строгий в своих законах.

А вот беллиденс дает больше возможностей в плане хореографии. Хочешь, заимствуй движения из латины, хочешь — гнись долго-долго или те же батманы кидай. В разумных пределах, конечно, и в зависимости от музыки. В любом деле главное — не переборщить.

Звонок ведущего отвлек Гулю от разглядывания себя в зеркале.

— Гуль, готова? Выйти раньше сможешь?

— Да. Свет!!! — в последнюю минуту успела выдохнуть Гуля.

— Выключу. Бегом.

Подхватив юбку, Гуля босиком выбежала из гримерки, даже не накинув черный балахон.

Нормальный рабочий форс-мажор.

— Дамы и господа… Очаровательная Лейла! — Гуля в это время переводила дыхание, стоя за дверью.

Заиграл проигрыш. В зале приглушили свет, и Гуля шагнула в зал, задумчиво опустив голову.

Пронзительная и трогательная песня Ваэля Кфури была одной из любимейших Гулиных песен. В ней звучала щемящая тоска, и интонации голоса певца потрясали Гулю всякий раз, когда она танцевала. Одна из тех песен, которые она слушала много раз подряд, и песня все равно не приелась.

Это был звездный час Гули. Но не в том смысле, что становилась знаменитой.

Именно сейчас, с помощью песни, костюма и танца, она могла на несколько минут забыть о всех своих проблемах, планах, амбициях и бедах. Обо всем. И стать такой, какой хотела всегда быть.

Настоящей.

Гуля проживала сейчас чужую жизнь выдуманного образа, который танцевала — прекрасной восточной танцовщицы. И в это же время Гуля была собой.

Она радовалась и грустила вместе с певцом, и у нее также замирало сердце, а тело вибрировало, как и его голос, в пустом, холодном мире, пытаясь рассказать о своем горе.

Грустные постановки не ценятся на банкетах, где люди едят, выпивают и развлекаются. Гуля танцевала с милой улыбкой. Не такой бьющей в глаза, как в татарском танце, а легкой и приглушенной, как и свет в зале. Грусть таилась в глазах и движениях.

Мягкие, расслабленные удары бедер. Плавные переводы рук. Резкие замирания. Тряски, волны. Грустный взгляд из-под ресниц, смутная улыбка…

Гуле, по большому счету, было все равно, кто и как на нее смотрит. И вообще — есть ли кто-то в зале. Ей было просто хорошо.

Нечастый случай, когда то, что ты делаешь из года в год, не оставляет равнодушным.

Музыка сменилась зажигательной таблой (играют только барабаны). Вот здесь Гуля вдоволь наулыбалась и настроила всем глазки: без таблы в ее случае нельзя, у зрителя должно оставаться ощущение праздника.

Гуля сделала кучу прогибов, успела упасть в пол на коленку и махнуть ножкой почти до носа.

Близился конец танца, и ей оставалось протанцевать четыре восьмерки — не больше. Гуля, в который раз выбрав «жертву» из зрителей (имениннику предназначалась пара-тройка взглядов, гостям — по разу), посмотрела в правый угол, чтобы просто улыбнуться и подмигнуть кому-нибудь из зрителей.

Из угла, расслабленно сидя на стуле, на нее глядел атомными голубыми глазами Антон.

Гуля почувствовала, как от неожиданности сковало оцепенением все тело.

Но она выступала не первый год и умела справляться с волнением.

Закружилась немного не с такт, но это было уже неважно: близилась финальная точка, и повороты как нельзя лучше подходили к финалу.

Гуля сделала больше поворотов, чем у нее получалось обычно, но от неожиданности и шока они у нее вышли чисто, ее даже не «замотало» на поворотах.

За что, в том числе, получила крики «Браво!» и бурные аплодисменты от зрителей.

Она широко оскалила зубы — улыбнуться, как она улыбалась обычно, не получалось. Внутри чувства изумления и шока менялись на злость и негодование.

А этот что здесь делает в уголке?

Глазами окинула зал: Антон. как и все гости, хлопал Гуле. И улыбался, скотина, он улыбался — да твою мать! — уж очень загадочно.

«Ага-ага, загадочно, как же», — чуть не материлась Гуля, бредя в гримерку. Сказала бы она, какое у урода лицо было на самом деле…

Хорошо, что Гуля заметила Антона лишь в конце танца. Иначе запорола бы номер — однозначно.

Ну, не совсем бы запорола, конечно, но вдохновенного танца, от которого хорошо было самой Гуле, сто процентов бы не получилось.