Кроусмарш - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич. Страница 27

Вода мягко сомкнулась над его головой, и он быстро стал загребать воду, стремясь отдалиться от невидимых стрелков. Вскоре он почувствовал, что попал в стремнину: весьма ощутимое течение подхватило его и понесло вниз, к Могучей. Наконец его руки уперлись в противоположный берег, и, сгруппировавшись, он оттолкнулся ногами от дна и единым махом, буквально взметнувшись над водой, выскочил на берег, попутно схватившись за какой-то куст, помогая своему многострадальному телу выскользнуть из воды. Тут же в ствол дерева немного левее его с чавкающим звуком вошел неизвестный снаряд, которого он не сумел рассмотреть, второй подобно осе вжикнул у него над самым ухом, третий впился все в ту же руку. Можно было сказать, что сегодня не день Угры, так как все только и делали, что дырявили его шкуру, но это как посмотреть – всем остальным не повезло гораздо больше.

Едва скользнув за деревья и убедившись, что он ушел с линии стрельбы, Угра мельком взглянул на свою руку: по счастью, новое ранение и ранением-то назвать было нельзя – неизвестный снаряд только чиркнул по коже. Болезненно, но даже перевязка не нужна: скоро кровь сама остановится, – а раз так, то нужно двигаться. Эти чертовы охотники, что забирались на их берег, были еще теми порождениями тьмы – хотя ему и не приходилось сталкиваться с ними, но он не раз слышал уважительные высказывания о них от других. У них считалось большой удачей подловить такого охотника: ведь если съесть истекающую кровью и соком печень охотника, это приносит большую удачу, а если враг при этом еще и жив, то вместе с кусками еще теплой печени ты забираешь и жизненную силу этого храбреца. Но сегодня был не тот день, чтобы мечтать о добыче, – тут как бы самому не расстаться со своей печенью, хотя ему говорили, что люди, как и эти степные отродья, не едят своих врагов: чудовищное неуважение к врагу.

– Значит, вы упустили одного?

– Да милорд, – понурив голову, подтвердил Жан. – Дьявольски ловким оказался. И умным, чтоб ему. Даже не пытался схватиться за оружие, тут же нырнул в воду. Я от него такой прыти и не ожидал: ранен в руку, по всему видать, измотан крайне, а тут такое. Мы и догнать-то его не смогли, а как кровь у него остановилась, так и вовсе потеряли след.

– Все же Господь помогает не столько везучим, сколько умным и ловким.

– Как это Господь может помогать оркам?

– Ну нам помогает Господь, у них тоже есть свои боги.

– Да один у них бог: сатана.

– Ты забыл, о чем я тебе рассказывал?

– Да помню я, но только поверить в это как-то трудно.

– Трудно, но нужно. Пока мы рассуждаем о них, как о исчадиях ада, нам ни за что не победить в этой борьбе. Уяснил?

– Уяснил. Что теперь-то будем делать?

– А что тут поделаешь. Мы будем готовиться к обороне, теперь скрываться нечего. Вы отдохнете пару дней, за это время, думаю, они не соберутся, а потом – на тот берег.

– Отдыхать можно смело неделю. Раньше им не собраться, уж я-то знаю.

– А вот это плохо.

– Чего же плохого? Лучше приготовимся.

– Мы, по сути, и не прекращали подготовку, с самого начала готовимся, так что за пару дней управимся, а вот через десять дней истекает срок службы у лучников сэра Свенсона… Три десятка опытных лучников нам никак не помешают.

– Не понимаю, почему он не соглашается оставить их до того времени, когда мы закончим с за?мком?

– Это его люди, и посылать их на убой он не желает. Собрать же рыцарское ополчение он может только в случае явной угрозы набега.

– Но ведь они должны отслужить по три месяца в году.

– Это время ему не принадлежит. Оно принадлежит королю, а если ему потребуется собрать армию, войны не так уж и редки, тогда сэру Свенсону придется оплатить их службу из своего кошелька, а на это у него нет денег.

– Но если он соберет ополчение при набеге, тогда, случись королю воевать, им опять-таки придется платить.

– Не придется. Тогда они будут собраны на защиту маркграфства, то есть своих домов. Разницу улавливаешь?

– Улавливаю.

– Вот то-то и оно. Ладно, отдыхайте два дня, а потом отправляйтесь.

Орочьи города впечатляли. Полностью построенные из кирпича здания до четырех этажей, крытые черепицей, выстроились в ровные ряды прямых и довольно широких улиц. В пределах городских стен не было ни одного деревянного здания. Хочешь селиться в городской черте – раскошеливайся и строй из кирпича, нет – выметайся в посад. Что больше всего поразило брата Адама, так это чистота, царившая в городе. По обочинам вымощенных камнем улиц проходили каменные же канавы, предназначенные для стока воды и нечистот, оттуда, конечно, несло неприятными запахами, но в целом улицы были гораздо чище человеческих городов. Он с удивлением узнал, что лошадей, и тем более скот, не пускают на улицы города, а нарушения караются большими штрафами. Нет, животные могли перемещаться по улицам, но только по двум, которые пересекали город между противоположными воротами, – а в месте их пересечения располагался большой рынок, к тому же повозки были оборудованы куском парусины, в который оправлялись животные и не пачкали навозом мостовую. Состоятельные люди для передвижения по городу пользовались паланкинами, которые несли четверо рабов, причем паланкины наиболее состоятельных несли рабы из людей. Исключения, понятно, были, и они относились только к служивому сословию, и только выполняя особое поручение, те могли нарушить этот запрет.

Поразили его и сами орки: все они были чистыми и опрятными: как гласил закон, житель города мог есть один раз в день или вовсе не есть, но выглядеть он должен был опрятно. Чистоплотность также возводилась в ранг обязанностей – завшивевших граждан привлекали к общественным работам, как правило, по поддержанию чистоты в городе.

Можно было, конечно, предположить, что в провинции дела обстояли иначе, и это было отличительной чертой только столицы, но все дело в том, что до столицы Адам так и не добрался: Гибр был самым обычным провинциальным городом, к тому же даже не относящимся к крупным. Но в этом средней величины городе проживало ТРИДЦАТЬ тысяч только граждан и ничуть не меньше рабов. Впрочем, по закону Империи, хозяин мог делать со своим рабом все что угодно, но морить голодом позволялось лишь в качестве наказания за провинность. Поэтому далеко не каждый мог себе позволить иметь даже одного раба.

Брат Адам мог собой гордиться, ибо на центральном рынке, а только там были рабские загоны, он был продан за три сотни золотых, степняки его уступили тоже за серьезную сумму в восемьдесят золотых. Что и говорить, если благодаря одежде он весьма успешно маскировал свое телосложение, то на торгах он выставлялся абсолютно голым, а посмотреть там было на что: далеко не каждый молодой мог похвастать таким телом, крепким и рельефным. К тому же его приобрел хозяин дома, который занимался разведением людей. Да-да, именно разведением, а не банальной перепродажей. Что ни говори, но не так уж и много поставлялось рабов из людей, потребности были куда выше, чем мог предложить рынок. Вот и сложилась отдельная каста работорговцев, которые выращивали дорогой живой товар.

По сути, ему было все равно, для какой цели его приобрели, но его не устраивало то, что он не добрался до столицы, а ему нужны были сведения, которые находились именно там.

Глава 5

Нашествие. Раб

– Виконт, голубиная почта из Кроусмарша.

Дворецкий поставил перед сэром Питером небольшое серебряное блюдце, на котором лежало послание – маленький кусок невесомой бумаги, свернутый в рулончик: только такими посылали почту с голубями, упаковывая его в мешочек из тончайшей выделки кожи. Все это делалось, чтобы максимально облегчить ношу почтовой птице, которой предстояло преодолеть немалый путь.

– Спасибо, Роберт. Можешь идти. – Забрав послание и отложив его на угол стола, где лежали еще два подобных послания, отпустил дворецкого сэр Питер.