Таня Гроттер и Болтливый сфинкс - Емец Дмитрий Александрович. Страница 11

В финале письма Гурий всякий раз вежливо интересовался, не произошло ли в личной жизни Тани каких-либо полезных изменений.

Как-то Таня, не удержавшись, поделилась этим с позвонившей ей Гробыней.

– Прям детский сад! Всему надо учить! – зевнула Склепова. – Ну ответь ему что-нибудь в духе: «Прости, дорогой! Я очень занята. Консервирую бледные поганки, читаю литературу по воспитанию кошки и едва ли могу быть тебе чем-либо полезна. Твоя Тэ».

Писать так Таня отказалась.

– Не могу. Жалко его. Буквы не поднимаются, – сказала она и больше в разговорах с Гробыней эту тему не поднимала.

Среди чопорных британских конвертов случайно встретилась и забавная открытка от Шурасика, отправленная с помощью тиражирующего заклинания:

«Всех, имеющих гендерное, социальное, психосоциальное, профессиональное или какое-либо иное отношение к Восьмой Марте, поздравляю с упомянутым праздником. Ваш Шурасик».

Открытка была вполне в духе Шурасика. Вроде как и не поздравление, но одновременно поди докажи, что поздравления не было.

Закончив уборку, Таня взглянула на грифельную доску. В центре доски настойчиво мерцал вопросительный знак. Убедившись, что Таня его заметила, знак на мгновение превратился в укоризненный перст Медузии Горгоновой, погрозил Тане и растаял.

«Ратная магия!» – вспомнила Таня, бросая тревожный взгляд на часы.

Время еще было. Заглянув к Ягуну и договорившись встретиться с ним и с Лотковой за полчаса до одиннадцати, Таня прошла по галерее и оказалась там, где широкая мраморная спираль с застывшими, точно из морской пены вылепленными перилами, вела вниз, в подземелье.

Таня остановилась, размышляя, а затем стала быстро спускаться. Последнее время она частенько гуляла в подземельях. Ей нравились гулкая музейная сырость подвалов, неподвижность воздуха, глуховатое эхо шагов и весомая округлость никогда не видевших солнца камней.

Когда Таня устала бродить, она зашла в одну из рукотворных пещер и присела на мраморную плиту. Во время последней магической войны в Тибидохсе размещался лазарет. Умерших нередко хоронили тут же, в подземных гробницах.

«Не обращайте внимания! Наша Гроттерша обожает бродить по кладбищам!» – услышала Таня далекий детский голос. Кто сказал это? Гробыня? Хотя какая разница, если это правда. Таня действительно любила магические кладбища. Перед спокойной мудростью, которая смотрела с каждой плиты, все сиюминутные заботы и проблемы казались смешными.

Таня сидела, впитывала тишину, слушала, как где-то падают капли, просачивающиеся сквозь толщу камня, и размышляла. Мыслей было много, и серьезных, но сменяли они друг друга бессистемно. Из темных влажных стен выплывали, вспыхивали и погасали лица.

Неожиданно что-то заставило Таню обернуться и всмотреться в стену. На расстоянии вытянутой руки в скале было вырублено углубление. Заглянув, Таня обнаружила внутри медный котел. Хотя огня под ним не было заметно, стенки котла дышали жаром. Внутри что-то озабоченно бурлило и пыхтело. Крышка подскакивала, и вообще выглядело все так, будто котел давно готов взорваться и ждет лишь зрителя.

– Абдулла! – окликнула Таня, решив узнать у всезнающего джинна, что это такое.

Как выпускнице Тибидохса, ей не составляло хлопот мысленно связаться с библиотечным джинном. Абдулла не отозвался, зато без всякой видимой связи откликнулся Гуго Хитрый. Его красные помидорные щеки зажглись на соседней плите. Судя по древней, на санскрите сделанной надписи, под плитой был похоронен темный маг, во время одного из неудачных ритуалов сожранный своей тенью.

– Приветствую тебя, Татиана! Почто ты с таким недоверием приглядываешься к своим тезкам? – с клоунскими ужимками произнес Гуго.

Таня с недоумением моргнула.

– С чего ты взял?

Гуго поправил парик и принялся наматывать его букли на палец.

– Ничего личного! Обобщение. Мне тут недавно пришло в голову, что у человека двойственное отношение к тезкам. С одной стороны, недоверчивое, потому как другой Андрей или другая Лена явно самозванцы и настоящий носитель этого имени только ты, а в то же время кажется, что только тезки его и понимают. Не так ли, Татьяна?

Таня засмеялась. Зная, что Гуго, как и Ягун, наделен даром болтать бесконечно, убаюкиваясь собственными речами, она решила немного его притормозить.

– Я, между прочим, звала Абдуллу. Ты разве Абдулла? – спросила она.

Гуго последовательно оглядел себя, начиная с левой ноги, поразмыслил и предположил, что насколько он властен над фактами, Абдуллой он не является.

– А где Абдулла?

Гуго Хитрый заулыбался и, сделав характерное движение указательным пальцем над правым ухом, сообщил, что джинн ушел в астрал и обратно его следует ожидать только в сопровождении галдящей толпы муз.

– Ну что, выдергивать его? – предложил он.

Таня покачала головой. От рассерженного Абдуллы ответов не дождешься. Разве что свежеиспеченных проклятий из заветной тетради.

– Я хотела спросить про этот котел, – сказала она.

Гуго перескочил на противоположную сторону надгробия. Мелькнули пышные банты на туфлях.

– Ого! Да это копилка Древнира! Кто ее тут поставил, интересно?

– Копилка? По-моему, это кипящий котел!

Гуго хихикнул.

– Ты опять попалась на внешность предмета, детка! В магическом мире все относительно. У фиалки может быть душа топора, вот только рубить ею дрова не советую! Дрова, увы, будут смеяться, а фиалка смертельно оскорбится. Если ты видишь копилку котлом, да еще кипящим, у тебя все крайне запущено.

– Почему?

Гуго Хитрый обернулся. Проделал он это очень своеобразно, лентой намотавшись на надгробие.

– Потому что это копилка несовершенных добрых дел, несостоявшихся поступков, отыгранных назад благих намерений, неоказанной помощи, внутренней путанности и так далее. Копилка того хорошего и светлого, что могло состояться, но не состоялось. Однако все это, как ты понимаешь, никуда не исчезло и стало твоим долгом, который будет непрерывно накапливаться, пока его не заплатят.

– А если вообще не заплатят?

– Заплатят. Здесь или не здесь, но обязательно заплатят, – заверил ее Гуго. – Пока же каждый, кто смотрит в эту нишу, видит что-то свое. Такова была воля Древнира. У него тоже, увы, были долги.

– А что видишь ты?

Гуго вымученно улыбнулся и как-то слишком лихо дернул за букли свой парик.

– Да ничего! Только треснувшую глиняную копилку. Это потому, что в этом мире у меня никаких дел уже нет. Ни добрых, ни злых. Я старый несуществующий болтун из собственной книжки. Я потому и торчу в этом мире, что в том, другом, меня не ждут никакие особенные бонусы.

– Да ладно, не скромничай! – сказала Таня, остро ощутив в голосе Гуго горечь.

Гуго не ответил. Он вскинул голову, прислушался и, взмахнув руками, растаял. Таня вновь хотела позвать его, но внезапно к мерному звуку капель добавился новый, лишенный ритмичности и потому беспокоящий звук. Кто-то шел по коридору в ее сторону. Не желая ни с кем встречаться, Таня беззвучно отодвинулась в дальний угол, поджала колени и затаилась за надгробием.

Из полумрака Таня увидела Медузию и Великую Зуби. Чем-то огорченная Зуби смотрела себе под ноги.

– Я работаю ступенькой, и это чудовищно грустно. Хотя бы потому, что на тебя все время наступают, – недовольно произнесла она.

В пустом коридоре голос ее разнесся гулко и отчетливо.

– Ступенькой? – переспросила Медузия.

– Представь, что существует скала, на вершине которой ровное плато. Подняться на скалу можно только по вырубленной в скале лестнице. Тибидохс – такая лестница. Я – одна из ее ступеней. Тысячи учеников наступают на меня, берут мои знания, поднимаются ввысь и – исчезают на плато, которого я даже не вижу. Вниз не спускается никто. Да и зачем благодарить ступеньку? За что? За то, что наступил на нее? Они переросли нас и исчезли где-то там, наверху.

Пока Зуби говорила, они уже миновали нишу. Таня скорее услышала, чем увидела, что Медузия остановилась и всем телом повернулась к Зуби.