Ангел Габриеля - Робертс Нора. Страница 6

Гейб снял перчатки и бросил их на каминную полку.

— Он уже готов. Идемте.

Лора подождала, пока он снял пальто. По-видимому, дружеские отношения восстановлены. Осторожно дружеские!

— Кажется, снегопад немного ослабевает.

Он сел на табурет, чтобы снять ботинки. Снег налип на шнурки.

— Уже намело фута три, не думаю, что до вечера он прекратится. — Он вынул сигарету. — Так что располагайтесь, как дома.

Она взяла со столика рисунок.

Похоже. Я польщена.

Вы красавица, — экспромтом произнес он, ставя ботинки к огню, чтобы высушить. — Я редко сопротивляюсь искушению запечатлеть красоту.

— Вам повезло. — Она положила рисунок обратно. — Гораздо лучше уметь писать красоту, нежели быть красивой. — Гейб поднял бровь. В ее голосе звучал оттенок, только оттенок горечи. — Вещь, — объяснила она. — Странно, но как только люди замечают, что ты красива, они почти всегда начинают считать тебя только вещью.

Повернувшись, она улизнула на кухню, а он, нахмурившись, смотрел ей вслед.

Она сварила ему кофе, затем стала коротать утро, наводя порядок в кухне. Гейб предоставил ей свободу действий. Прежде чем снова наступит ночь, он получит некоторые ответы, но сейчас довольствовался тем, что она занималась пустяками в то время как он работал.

Похоже, ей необходимо было чем-то заняться. Он думал, она удовольствуется сном, отдыхом или, например, вязанием. Вероятно, ей надо было дать выход нервной энергии, а может быть, таким образом она старается избежать разговора, о котором он говорил вчера.

Лора не задавала вопросов и не стояла у него над душой, так что утро прошло без инцидентов. В какой-то момент он заметил, что она примостилась на продавленном диване и читает книгу о деторождении. Позже она вышла в кухню и приготовила густое, ароматное тушеное мясо.

Оба большую часть дня молчали. Он предполагал, что она ждет, когда же он распахнет дверь спальни, которую оставил незапертой вчера вечером, и приступит к своим вопросам. Он ждал удобного случая начать разговор. К середине дня он решил, что она уже достаточно отдохнула. Взяв этюдник и уголь, он принялся за работу, а она сидела напротив него, чистя яблоки.

— Почему Денвер?

Свое удивление она выразила лишь тем, что быстро взмахнула кривым ножом. Она не подняла взгляд и не перестала чистить.

Потому что я никогда там не была.

В данных обстоятельствах не лучше было бы укрыться в каком-нибудь знакомом месте?

Нет.

Почему вы покинули Даллас? Она положила яблоко и взяла другое.

Потому что настала пора.

Где отец ребенка, Лора

Умер. — В её голосе не прозвучало ни намека на какие-либо эмоции.

Посмотрите на меня!

Когда она подняла взгляд, ее руки замерли, и он увидел, что, по крайней мере сейчас, она сказала правду.

И у вас нет семьи, которая могла бы вам помочь?

Нет.

— А у него?

Она снова вскинула руку и слегка поранила палец лезвием ножа.

На пальце тотчас же выступила капелька крови, и Гейб бросил этюдник, чтобы заняться ее рукой. Она снова увидела свое лицо, нарисованное плавными угольными линиями.

Сейчас я перевяжу вам палец.

Это всего лишь царапина, — начала она, но он уже вышел. Вернувшись, он промокнул рану антисептиком.

Лора снова была озадачена его заботой.

Острая боль пришла и исчезла: его прикосновения были очень нежными.

Он опустился перед ней на колени, сдвинул брови и принялся разглядывать тонкую царапину на ее пальце.

Если так будет продолжаться, я сочту, что вы просто притягиваете к себе тридцать три несчастья!

А я решу, что вы настоящий добрый самаритянин! — Она улыбнулась, когда он поднял взгляд. — И мы оба ошибемся!

Гейб просто перевязал ей рану и вернулся на свое место.

— Поверните голову немного влево. — Когда она подчинилась, он взял этюдник и открыл чистый лист. — Почему они хотят отнять у вас ребенка?

Она резко дернула головой, но он продолжал рисовать.

Я бы хотел видеть ваш профиль, Лора! — Его голос звучал мягко, но достаточно требовательно. — Поверните голову и постарайтесь держать подбородок поднятым. Да, вот так. — Он молча нарисовал углем ее глаза. — Семья отца хочет отнять у вас ребенка. Я хочу знать, почему?

Я никогда этого не говорила.

Говорили. — Если он хочет запечатлеть вспышку гнева в ее глазах, придется поторопиться. — Давайте не будем заминать этот разговор! Скажите же мне, почему?

Она крепко сжала руки, но в ее голосе было столько же страха, сколько гнева.

Я не должна вам ничего говорить.

Не должны. — Проводя углем по бумаге, он ощутил прилив возбуждения и, что самое невероятное, желания. Желание озадачило его. Более того, оно его встревожило. Однако Гейб упорно продолжал вытягивать из нее ответы, — Поскольку я не собираюсь бросать вас на произвол судьбы, вы должны довериться мне.

Так как он умел смотреть и видеть, то уловил тонкую игру эмоций на ее лице. Страх, ярость, разочарование.

Чего же она так боится?

— Думаете, я выдам им, кем бы они ни были, вас и вашего ребенка? Да поразмыслите же здраво! Зачем мне это делать?

Он готов был поклясться, что вот-вот сорвется на крик, но, к их обоюдному удивлению, просто взял ее за руку. Он удивился больше, чем она, почувствовав, как их пальцы переплелись. Когда она посмотрела на него, эмоции, которые он считал для себя недоступными, забурлили в его душе.

— Вчера вы попросили меня о помощи.

Ее лицо благодарно смягчилось, но голос оставался твердым.

— А вы не можете мне ее оказать.

— Может быть, не могу, а может быть, и не буду. — Но, как бы это ни противоречило всем его жизненным принципам, он очень хотел ей помочь. — Я не самаритянин, Лора,

добрый или какой бы то ни было еще, и не люблю лишних проблем. Мне хватает и своих! Но факт остается фактом: вы здесь, а я не люблю играть втемную!

Она устала. Устала бегать, устала прятаться, устала рассчитывать только на себя. Ей нужен был кто-то, кому она могла довериться.

Когда его рука лежала на ее руке, а глаза спокойно и неотрывно смотрели в ее глаза, она почти верила, что ей нужен именно он.

— Отец ребенка умер, — начала она, осторожно нащупывая путь. Она расскажет ему,

чтобы удовлетворить его, но не все. — Его родители хотят отобрать у меня ребенка. Они хотят… я не знаю… заменить, вернуть то, что они потеряли, чтобы продолжить род. Мне их жаль, но ребенок им не принадлежит! — Снова этот взгляд. Неистовый, полный желания защитить. Тигрица, охраняющая своего тигренка! — Это мой ребенок!

Никто с этим не спорит. Почему вам приходится скрываться?

У них много денег и много власти.

Ну и что?

Ну и что? — Снова придя в ярость, она отодвинулась. Контакт, столь утешительный для них обоих, был нарушен. — Вам легко говорить, когда вы принадлежите тому же миру. И всегда принадлежали. У таких людей, как вы, Гейб, ничего не отнимают. Не осмеливаются. Вы не знаете, что это значит, когда ваша жизнь зависит от чужих капризов!

Что она это знает, было ясно до боли.

Если у вас есть деньги, это не значит, что вы можете получить все, что хотите.

Не значит? — Она повернулась и холодно посмотрела на него. — Вы захотели иметь дом, где могли бы писать, где бы вы могли быть в одиночестве. А вам пришлось дважды подумать прежде, чем получить его? Вам пришлось строить планы, копить деньги, идти на компромиссы или вы просто выписали чек и переехали?

Прищурившись, он встал и подошел к ней.

Купить домик и отнять ребенка у матери — далеко не одно и то же!

Не для всех! Собственность, в конце концов, есть собственность!

Вы несете чепуху!

— А вы наивны.

Он испытывал нечто среднее между раздражением и удивлением.

Во-первых, сядьте, Лора! Мне действует на нервы ваше постоянное хождение взад-вперед!

Ничего со мной не случится, — пробормотала она, но все же опустилась в кресло. — Я сильная и могу сама позаботиться о себе. Незадолго до того, как уехать из Далласа, я прошла обследование. И ребенок, и я в порядке. Более чем в порядке. Через несколько недель я лягу в больницу в Денвере и там рожу. А потом мы исчезнем!